Михаил Соломатин: Крестовый поход инфантилов

Последнее время комментарии к терактам стандартизировались. Поэтому не было ничего удивительного в том, что уже через считанные минуты после первых известий из Норвегии блогосфера уверенно заговорила об исламистах. Новость о том, что убийцей оказался не мусульманин, вызвала ощутимый ступор. Потом, конечно, когнитивный диссонанс рассосался, оценка усложнилась, расщепилась надвое, и необходимые выводы наконец были сделаны. Одни заключили, что виноваты все-таки мигранты и пустившие их в Европу «леваки»; другие, наоборот, обвинили правых, чересчур заигравшихся в спасение западной цивилизации. Что ж, обе точки зрения хорошо известны, под любую из них можно подвести неплохую доказательную базу, но в данном случае они не пригодятся, поскольку не дают ответа на вопрос о масштабах произошедшего, особенно в применении к Норвегии, стране, в которой в год происходит столько же убийств, сколько в Москве за новогодние праздники. Проще всего было бы объявить Андерса Беринга Брейвика случайным психом, которых, увы, в наше время хватает, но этот вариант отпадает: слишком уж тщательно самочинный «крестоносец» вписал себя в социально-политический контекст эпохи.

Общество потребления учит не ограничивать себя, а наоборот, удовлетворять потребность по мере возникновения. Даже такую, которая возникла у Брейвика

Многие чувствуют сейчас, что в Норвегии случилось что-то новое, ранее не виданное. Можем ли мы надеяться, что теперь исламисты будут устраивать теракты реже? Не думаю, что у кого-нибудь есть такая уверенность. Правильнее будет сказать, что теракты теперь пойдут и от противоположной стороны. Тогда что это за сторона? Где этот новый источник экстремизма? Кто-то уже назвал Брейвика христианским фундаменталистом, но это очевидная ерунда, хотя норвежец и апеллирует к христианским ценностям. Дело в том, что его идеология, которую будущий убийца изложил в «Декларации независимости Европы 2083 года», хорошо известна и не является экстремистской сама по себе. Экстремизм не во взглядах Брейвика, а в его действиях. У нас в России каждый день печатаются статьи более радикальные, чем «Декларация», но их авторы не стреляют по участникам молодежных лагерей.

В человеческом обществе давно сложились механизмы, стопорящие массовую агрессию. В частности, для совершения убийства необходимо перепрыгнуть через очень высокий психологический барьер. Преодолению этого барьера способствуют, в том числе, экстремистские идеологии, которые тем самым становятся маркером, позволяющим обществу распознавать зараженные области. Эту заразу можно худо-бедно лечить или хотя бы изолировать. Именно так этот механизм всегда и действовал. И вот теперь мы обнаруживаем, что никакой маркировки нет.

#{image=538869}Если бы у Брейвика обнаружились какие-то выдающиеся по степени человеконенавистничества взгляды, нам было бы гораздо проще. Но таких взглядов у него нет, и именно в этом заключается главная опасность. Из полутора тысяч (!) страниц его манифеста нет ни одной, позволяющей понять, откуда следует расстрел на острове Утойя. Читая манифест норвежского террориста, ожидаешь увидеть в нем отражение какого-то совершенно фантастического, непредставимого зла, а находишь лишь то, что можно прочитать в каждом втором российском блоге. И теперь наша проблема не в том, что Европу ждет восстание мифических «христианских фундаменталистов», а в том, что мы вообще не можем предсказать, кто и под какими лозунгами начнет завтра расстреливать людей. Может быть, это будет бунт пешеходов против машин, может быть, восстание микроблогеров против велосипедистов.

В мире самозародилась совершенно новая «технология» подготовки фанатиков. Мы вступаем в эпоху, когда теракты становятся продуктом общества потребления. Самой информативной частью «Декларации» стала фотогалерея Брейвика. Именно она позволяет понять мотивы террориста. Молодой норвежец, выросший без отца, захотел продолжить игры в солдатики и вообразил себя современным крестоносцем, эдаким гламурным красавчиком с элементами гей-эстетики. Инфантилизация – вот главный бич современности. Члены социума физически взрослеют раньше, чем у них успевают выработаться механизмы, стопорящие асоциальное поведение. Порой возникает ощущение, что из мира вообще исчезли взрослые – рассудительные, наученные жизненным опытом люди.

Непостижимым образом человеческая жизнь резко подешевела, причем произошло это после продолжительного роста ее «стоимости», на самом гребне гуманизма. Вероятно, эти процессы имеют аналогии в экономике – за подъемом следует спад. С примерами сложно, поскольку процессы, идущие в общественном сознании, сложно переводить в колонки цифр, но один пример напрашивается сам – уж слишком грандиозный кризис человечности разразился в 1910-е годы прошлого века. У нас нет никаких оснований надеяться, что ничего подобного не случится в будущем.

Разумеется, у меня есть свое отношение к проблеме миграции, но оно сейчас не имеет значения. Проблема должна ставиться так: как нам избежать повторения таких трагедий, как та, что случилась в Норвегии. Рецепт «не пускать мигрантов» уже не подходит. Кризис мультикультурализма – это процесс, идущий одновременно с двух сторон. Не только мигранты не намерены ориентироваться на европейскую культуру, но и сами европейцы стремительно утрачивают качества культуртрегеров, утрачивают то самое свойство терпеть, которое воспел Киплинг в «Бремени белых». Это естественно: общество потребления учит не ограничивать себя, а наоборот, удовлетворять потребность по мере возникновения. Даже такую, которая возникла у Брейвика. Не суровые фанатики угрожают миру, а великовозрастные дети. Это совершенно новая проблема, решать которую мы пока не умеем.