Тимофей Бордачёв Тимофей Бордачёв Выстрелы в Фицо показали обреченность Восточной Европы

Если несогласие с выбором соотечественников может привести к попытке убить главу правительства, то значит устойчивая демократия в странах Восточной Европы так и не была построена, несмотря на обещанное Западом стабильное развитие.

4 комментария
Евдокия Шереметьева Евдокия Шереметьева «Кормили русские. Украинцы по нам стреляли»

Мариупольцы вспоминают, что когда только начинался штурм города, настроения были разные. Но когда пришли «азовцы» и начали бесчинствовать, никому уже объяснять ничего не надо было.

39 комментариев
Владимир Можегов Владимир Можегов Фильм «Гражданская война» готовит Америку к революции

Кто главный адресат сегодняшнего послания? Бунтующие пропалестинские левые? Может быть, исламисты, которые должны будут присоединиться к ним на следующем этапе бунта? Ясно лишь, что установки «Гражданской войны» гораздо более зловещи, нежели установки «Джокера».

13 комментариев
27 октября 2007, 11:05 • Авторские колонки

Виктор Топоров: Какой красавицей ни будь…

Виктор Топоров: Какой красавицей ни будь…

Считается, что настоящий прозаик начинается со второго романа. Правило справедливо со всеми исключениями и оговорками: только на одну приличную книгу человеку вполне может хватить собственного жизненного опыта.

Тогда как для второй (и дальнейших) от писателя требуется пристальное и заинтересованное внимание к опыту чужому.

Ад – это другие, кто бы спорил; но и профессиональная проза – это другие; это чужой ад, воспринимаемый и воспроизводимый тобой как собственный.

Первый роман Татьяны Москвиной «Смерть это все мужчины», получив широкую популярность у читающей публики (главным образом женского пола; но ведь и читают у нас в основном женщины) и неоднократно допечатываясь до сих пор, в литературном цехt был воспринят далеко не столь однозначно.

Причина отсутствия искренних восторгов в компетентной среде – чрезмерная публицистичность и вместе с тем чрезмерная монологичность романа: по сути дела, нам было предложено – во всей своей неистовости – развернутое обвинение сильному полу; обвинение как во всех смертных грехах, так и в катастрофическом нежелании (и неумении) означенные грехи совершать.

Во втором романе у Москвиной достало сил заглянуть в чужой многоголосый ад и описать его как свой собственный

Обвинение это предъявила, разумеется, героиня романа, а не его создательница, – но разногласий у этой сокращенной до минимума коллегии присяжных (в советском суде было всего двое народных заседателей – и чаще всего как раз женщин) вроде бы не возникло. Мужчину книга Москвиной раздражала и угнетала, как ничем не спровоцированный семейный скандал по возвращении домой после долгого и трудного рабочего дня.

Ну и вообще: первый роман блестящей публицистки, кино- и театрального критика и драматурга Москвиной – именно в силу своей монологичности – воспринимался как явление экспериментальное и, главное, разовое: накипело; высказалась (хорошо или плохо) – и назад, в профессию, где твои авторитет, умение и заслуги непререкаемы…

Потом прошел, однако, тревожный слух о том, что Татьяна Москвина пишет второй роман. Тревожный потому, что – в описанных выше обстоятельствах – этот роман просто-напросто не мог не обернуться творческой катастрофой. Однако жизнь в очередной раз опровергла сугубо теоретические выкладки: роман «Она что-то знала» интересен и сам по себе, и как доказательство того факта, что в лице Москвиной отечественная словесность обрела яркого и оригинального прозаика.

Ключ к успеху меж тем оказался вполне традиционным: во втором романе у Москвиной достало сил (и, разумеется, таланта) заглянуть в чужой многоголосый ад и описать его как свой собственный. Придав полифоническому – психологически и, если угодно, социологически выверенному – повествованию остроактуальную форму криптодетектива (т.е. детектива, трактующего тему уходящей в далекое прошлое мистической тайны).

30-летняя учительница и журналистка (всего понемножку) разведенка Анна случайно знакомится в театре с пожилым драматургом Фанариным и красавцем-предпринимателем Артуром. Речь заходит о подозрительных обстоятельствах недавнего самоубийства 56-летней поэтессы и правозащитницы Лили Серебровской. Как узнает затем Анна, заинтересованно напросившись в гости к Фанарину, тот был женат первым браком на столичной артистке Марине, некогда – вместе с будущей учительницей Розой, врачом Аленой и самоубийцей Лилей – составлявшей четверку неразлучных подруг-одноклассниц, вроде бы пронесших дружбу сквозь десятилетия. Фанарин не верит в суицид; Анна, подбиваемая им, тоже, – и, под предлогом сбора материалов для статьи о безвременно ушедшей знаменитости, пытливая журналистка начинает собственное расследование.

На квартире у Лили (ее единственная дочь замужем за французом в Париже) живет юный педик – сначала вроде бы просто приживалкой («приживальцем»), а потом и литсекретарем. Почему самоубийца оставила на ночном столике четыре лилии? И какой-то загадочный стишок со словом ЛИМРА? Что вообще означает ее уход?

Меж тем постепенно всплывают самые неожиданные обстоятельства. Оказывается, однажды, напившись в дорогом баре, вечно нищая и сильно немолодая Лиля привела к себе (чем дело, правда, и ограничилось) проститутку. За несколько дней до смерти она разжилась недешевой теледвойкой. Выясняется, что ей (и возглавляемому ею Гражданскому фонду) уплатил «за беспокойство» выселивший их из центра города Артур. Деньги он отдал Лиле, а она – при всем своем бескорыстии – почему-то передала в Фонд меньше половины. Так что же, угрызения совести? В руки к Анне попадают письма Лили товарищам по фонду, полные разочарования в общественной деятельности как таковой.

Первый роман Татьяны Москвиной «Смерть это все мужчины» получил широкую популярность у читающей публики
Первый роман Татьяны Москвиной «Смерть это все мужчины» получил широкую популярность у читающей публики
Продолжая поиски, Анна отправляется к Марине в Москву. Та – стареющая, но всё еще веселая театральная прима – сердечно принимает ее и, под разговоры о Лилиной принципиальности (ну, и под водочку с коксом), на третий день публично посылает в жопу знаменитого режиссера Серебрянникова и одиозно прославленных драматургов братьев Пресняковых. За участие в их, как сказано в романе, «Инсулине» (на самом деле – «Пластилин») ей перед смертью успела жестоко выговорить Лиля. Рассказывает она Анне и о мимолетном лесбийском эпизоде с Лилей в юности, который та упомянула в отправленном незадолго перед смертью письме… На четвертый день загула Анна сбегает от Марины – а через пару дней узнает от Фанарина о ее смерти от передозировки. Несчастный случай или самоубийство? Надо идти к Розе – да и этой нелюдимой и страшной как смерть еврейке-горбунье от разговора с расследовательницей теперь не отвертеться.

Ненавидящая и жизнь, и самое себя, да и вообще весь мир – кроме трех подруг и нынешних учеников по лицею (она блестящий педагог), Роза неожиданно откровенничает. Но не до конца. Она признается, что предчувствует скорую смерть (хотя и не боится ее), хотя и не может объяснить почему. Ей хочется одного – завершить философски-религиозный трактат, который она пишет. Завершает, дает Анне почитать – и через несколько дней гибнет, подвергшись нападению грабителя в собственном подъезде и ударившись головой о ступеньку.

В трактате сказано, что Саваоф – сын Софии, Люцифер – старший сын Саваофа, на Земле идет война между Люцифером и Христом, и Люцифер одерживает победу. Чтобы спастись, человечеству необходимо назначить себе нового бога и влюбиться в него так же сильно, как некогда – в Отца и Сына. А для этого богом надо назначить безумно обаятельного актера. (Подруги еще девочками сблизились на том, что все четверо были безумно влюблены в модного тогда в Питере Тараторкина.)

Теперь Анне нужно повидаться с Аленой. Та, русская красавица и коренная петербурженка, двухдетной пятидесятилетней женщиной влюбилась в лядащего мужичонку из-под Тамбова, уехала к нему в нищий городок, родила дочку, была избрана мэром и подняла городское хозяйство, да и нравственность, включая науку и культуру, в чем ей помогли поп отец Николай и убежденный атеист культработник по имени Октябрь. Одним словом, Анна попадает в постсоветскую патриархальную идиллию, чтобы не сказать утопию. У Алены хорошо всё.

Нет, не всё. Она подозревает, что у нее рак. Трактат Розы она равнодушно отвергает (что мог знать этот синий чулок о жизни), а вот тайну ЛИМРЫ (Лилия – Марина – Роза –Алена) раскрывает: когда-то подруги поклялись не только жить, но и умереть вместе. Покончив с собой, Лилия позвала их в дорогу; хотя механизм реализации совместного обета так и остается загадочным.

И красавица, и уродина превращаются с годами в никому не нужных теток, внушает Москвина. В общественной жизни спасения нет; в бурной личной (или там в творческой) – тем более; попытка обрести или создать веру доводит до сумасшествия; но и позднее полное счастье неизбежно заканчивается болезнью и смертью. Что, увы, не святая, но правда.

Рассмотрев четыре варианта или, скорее, четыре ипостаси безысходной женской участи (даже пять, потому что и Анну со временем укатают крутые горки), писательница – теперь уже вполне состоявшаяся писательница – сворачивает на роковой развилке на шестую тропу… Ну, не на тропу творческого бессмертия (я не льстец), но вы ведь и сами понимаете, о чем я…

Ад – это другие. Но средневековые фрески с детализированным изображением адских мук, давным-давно утратив пропедевтическое воздействие, потрясают нас до сих пор.

..............