Мемуары о пластиковой карточке

В рамках проекта «Клуб читателей» газета ВЗГЛЯД представляет текст нашего постоянного читателя и комментатора Роберта Робертсона, посвященный свободе, о которой сегодня говорится так много и подробно.

Некоторое время тому назад, роясь в старом хламе, я наткнулся на зеленую пластиковую карточку, в верхней части которой большими буквами было написано Eesti Haigeekassa. Эта карточка удостоверяла, что я являюсь членом Больничной кассы Эстонии и имею право пользоваться бесплатными медицинскими услугами.

Если бы мне в молодости сказали, что в пожилом возрасте я буду рабом пластиковой карточки, то я бы посоветовал им обратиться к психиатру

Повертев карточку в руках, я собирался уже ее выкинуть, но тут на меня нахлынули воспоминания.

Я вспомнил Поющую революцию, Народный фронт и ту критику советской социалистической системы, которую тогда практиковали все, кто так или иначе причислял себя к творческой интеллигенции.

Меня Бог уберег: у меня и в мыслях не было причислять себя к этой достойной когорте лучших сынов человечества. Однако я вспомнил многие аспекты той критики. Особенно в память врезалась почему-то Марью Лауристин (прошу прощения у русского читателя за упоминание этого имени, которое вряд ли у него ассоциируется с чем-то конкретным.

Но в период горбачевской перестройки это имя у нас в Эстонии было не просто на слуху – каждый интересующийся политикой полагал если не обязательным, то весьма желательным знать ее взгляды на происходящие в стране политические процессы).

Так вот, Лауристин была в числе особенно рьяных критиков советского строя, и особенно почему-то от нее доставалось системе здравоохранения. Оно считалось затратным и неэффективным. «Нас спасет только страховая медицина, как это принято в цивилизованных странах», – вещала Лауристин в многочисленных интервью и публичных выступлениях...

И вот Эстония «восстановила» независимость. И одним из первых шагов новой власти был перевод здравоохранения на страховой принцип. В самом начале второй независимости больничная касса выдала нам, работающим, обычные картонные карточки, которые скорее были похожи на абонемент в публичную библиотеку.

Потом карточки заменили на пластиковые, а потом и они вышли из употребления, ибо государство снабдило нас id-картами, куда вносились важнейшие данные о владельце, в том числе идентификационный номер, по которому, благодаря сплошной компьютеризации, можно получать через интернет более подробную информацию о владельце, в том числе и о его взаимоотношениях с больничной кассой.

Теперь медицинские услуги нам стали оказывать строго по наличию или отсутствию медицинской страховки.

Несколько лет тому назад я поменял место работы и вскоре после того, как приступил к выполнению обязанностей на новом месте, заболел. Заболевание было не слишком серьезное, однако переносил я его довольно-таки тяжело. Решил выйти на больничный, но не тут-то было. Через пару часов после обращения в поликлинику семейный врач перезвонила мне и сообщила, что данные на меня от моего нового работодателя еще не поступили, и она не имеет возможности открыть мне больничный.

Так мне и пришлось ходить на работу в полубессознательном состоянии. Выручал только мой трудовой опыт и умение распределять силы. Так продолжалось почти неделю, потом все прошло, к счастью, без последствий. Впрочем, кто знает, были последствия или нет...

Сейчас порой приходится читать или слышать утверждения, что советские люди были рабами (чьими рабами? Рабами государства? Рабами партии?). Эта нелепость повторяется столь многими, что уже почти принимается за непреложную истину: как же это может быть неправдой, если все это знают?!

Не знаю! Может быть, я плохо понимаю смысл слова «раб», но я никогда не чувствовал себя рабом в советское время. Когда я шел по улицам города и проходил мимо какого-нибудь предприятия, то постоянно видел доски объявлений, озаглавленные просто: «Требуются».

Это были призывы к рядовым гражданам устраиваться на работу на то или иное предприятие на должность честного работяги.

И я всегда знал: если моя профессия перестанет мне нравиться или удовлетворять меня, я вовсе не буду вынужден опускаться на дно общества, а смогу преспокойно поменять профессию и устроиться хотя бы на ближайший завод простым рабочим. И тем самым вновь приобрету шанс на достойную жизнь.

После десятого класса я пошел на один из таких заводов.  Работал простым изолировщиком. В нашем цеху на участке сборки трудились в основном женщины. Вскоре я обратил внимание на одну достаточно пожилую работницу. Она привлекла мое внимание оптимизмом и прекрасным чувством юмора. Однако было заметно, что работать ей трудновато в силу возраста.

Я как-то спросил у начальника участка, почему столь пожилая дама не уходит на заслуженную пенсию. И услышал поразившую меня историю. Оказалось, эта дама была замужем за очень обеспеченным человеком и никогда не работала.

И вот незадолго до того, как наступил ее пенсионный возраст, муж внезапно умер. Дама осталась без кормильца и без пенсии. Что ей оставалось делать? Она пошла на завод и начала зарабатывать себе трудовой стаж в том возрасте, когда другие уже завершают.

Итак, был ли советский человек свободен или нет? Если степень свободы измерять возможностями выехать за границу, то, вероятно, нет. Если же измерять другими параметрами, то – был. Я в этом уверен. И главной его свободой была свобода от страха: он не боялся потерять работу, он не боялся потерять жилье. Он не боялся потерять социальный статус. Он не боялся остаться без медицинской помощи.

Говорят, советская медицина была некачественной. Не знаю, никогда не лечился в США или Германии. Но в детстве часто болел, и мне каждый раз помогали наши советские врачи. И тот факт, что я еще жив и пишу эти строчки, мне кажется, свидетельствует в пользу того, что та помощь была вполне действенной.

А вот если бы мне в молодости кто-то сказал, что в преклонном возрасте я буду рабом пластиковой карточки, то я, вероятнее всего, настоятельно посоветовал бы ему обратиться к психиатру.