В чем была главная причина победы советских войск под Москвой

С 30 сентября по 5 декабря 1941 года немецкие войска пытались наступать на Москву. Вначале советское управление войсками здесь было слабым – командующие фронтами Конев, Еременко и Буденный «не увидели» ударные группировки противника. Поэтому советские войска – 1,25 млн человек, тысяча танков, 1370 самолетов – получили удары немецкими клиньями по самым слабым точкам своего фронта.

Немцы в основном окружили советские войска на западном направлении, отчего защищать столицу какое-то время было некому. Потратив недели на ликвидацию окруженных, основные силы наступающих обнаружили, что за это время из глубины были подброшены советские резервы, и фронт надо прорывать снова. В октябре и с середины ноября немцы предприняли две попытки такого рода. Но на этот раз на западном направлении главным был Жуков, который заранее стягивал войска туда, куда наступал противник. Поэтому крупные окружения немцам удаваться перестали, а продвижение вперед стало стоить довольно дорого.

И тем не менее сколько бы резервов СССР не подбрасывал из глубины, даже к 5 декабря 1941 года людей на московском направлении у него было меньше, чем 30 сентября, перед началом немецкого наступления на Москву. Удалось собрать только 1,02 млн человек – почти на 20% меньше, чем было на 30 сентября.

Контрнаступление с силами, равными вражеским?

Непосредственно в боевых порядках (не считая глубоких тылов группы армий «Центр») у немцев было чуть менее миллиона. Советское превосходство в силах было в лучшем случае равным 10%.

Особенно тяжелой для Красной армии была ситуация с техникой. Количество винтовок, пулеметов и радиостанций у нее в сравнении с 22 июня упало в два с лишним раза, противотанковых пушек – почти втрое, танков в действующей армии – в семь с лишним раз, самолетов – вдвое. За это же время численность людей в действующей армии выросла, то есть ее реальная вооруженность на одного бойца снизилась еще серьезней.

Однако были вещи и похуже. Важнейшая сила на войне – подготовленные люди, и вот здесь у СССР к декабрю 1941 года случилась настоящая катастрофа.

Безвозвратные потери к началу битвы за Москву достигли примерно 100% численности действующей армии к началу войны, а у немцев – менее 23%. Это значило, что более трех четвертей немецкой армии составляли очень опытные солдаты, с многомесячным опытом боев на самом напряженном фронте Второй мировой. А с советской стороны те бойцы, которыми укомплектовали войска к декабрю, еще 22 июня 1941 года вообще не были военнослужащими. Качественно учить их в военное время было некогда.

Итоги не заставили себя ждать: если в июне 1941 года немецкие командиры отмечают хорошую стрелковую подготовку красноармейцев и их умение применяться к местности, то к декабрю того же года стрелять, попадая в цель, в Красной армии могло меньшинство. Поскольку немцы за это же время понесли крайне умеренные потери и получили огромный боевой опыт, качество их кадров скорее выросло, чем снизилось.

Все это порождает естественный вопрос: как? Как советские вооруженные силы зимой 1941 года смогли побеждать, несмотря на снижение качества личного состава, не имея серьезного численного преимущества, но зато имея намного меньше оружия и средств связи, чем в июне – сентябре 1941 года?

Как немецкая артиллерия смогла сломаться от девятиградусного мороза?

В мемуарах немецких генералов причиной немецкой неспособности остановить советские войска в декабре 1941 года называют холод. Вот мемуары Гудериана, наступавшего на Москву через Тулу. Он пишет про середину ноября 1941 года: «Горючее частично замерзало». Но почему-то не указывает, какой именно была температура, при которой это случилось. Зато утверждает, что 17 ноября русский частный контрудар по еще наступавшему вермахту сработал – и вызвал у немцев первый панический отход за всю войну. В том числе и потому, что немецкое «автоматическое оружие из-за холода не действовало».

27-29 ноября 1941 года, рассказывает генерал, «из-за больших холодов... вышла из строя почти вся артиллерия 18-й танковой дивизии». Какими же были эти «большие холода»? По данным метеостанций, они в те дни ни разу не достигли даже минус 10, за две недели до этого, 13 ноября, температура падала до минус 17,7. Почему же артиллерия 18-й танковой дивизии сломалась не при минус 17, а именно 27-29 ноября, когда стало намного теплее? Не потому ли, что 27-29 ноября дивизия не смогла выполнить свои боевые задачи, отчего нуждалась в оправданиях?

Перед самым советским наступлением 5 декабря 1941 года части одного из корпусов Гудериана «из-за 50-градусного мороза были лишены возможности передвигаться». Метеостанция на Ходынке в тот день показывала минус 25,3, вдвое меньше заявленного немецким генералом. Вообще, минус 50 в средней полосе России практически не бывает. И в Москве, и в Туле рекордом холода за всю историю наблюдений остаются минус 42 – и в обоих городах эти значения были достигнуты вовсе не в 1941 году.

Всерьез воспринимать погодные рассказы Гудериана (а сходные цифры и оценки приводят и его коллеги из немецкого генералитета) попросту невозможно. Они постоянно приписывают холодам свои конкретные неудачи, причем эти рассказы не стыкуются с погодной реальностью. Перед нами либо сознательная дезинформация с целью выставить себя «жертвой обстоятельств», либо загадочная массовая забывчивость сразу всех участников событий с немецкой стороны.

Да, в ту зиму в Москве было как на острове Врангеля в наши дни. Нет, не это привело немцев к поражению

И все же, справедливости ради, холода под Москвой в ту зиму были. Действительно холодными были январь 1942 года, со средней температурой минус 20,2. Это намного холоднее любой постсоветской зимы в Москве. В начале XXI века примерно такие температуры на острове Врангеля: в декабре чуть теплее (-19,7), в январе несколько холоднее (-22,8).

Из этого ясно: для немцев январь был катастрофически холодным. И нашему современнику легко их понять: Берлин того времени по климату был примерно сегодняшней Москвой. Если типичного современного москвича вывести на зимний остров Врангеля и заставить воевать и ночевать в поле, он быстро придет в плачевный вид.

Проблема в том, что ключевые месяцы битвы за столицу – ноябрь-декабрь 1941 года. В ноябре немцы были вымотаны, в декабре Красная армия перешла в наступление. При этом средненоябрьская температура – всего минус 5,3, среднедекабрьская – минус 12,8. Это далеко не те температуры, при которых замерзает смазка оружия или синтетическое топливо в танковых баках.

Холодный (на уровне острова Врангеля в наши дни) январь 1942 года был для немцев намного успешнее декабря 1941 года. К 7 января 1942 года они смогли остановить советское наступление на волоколамском рубеже, и дальнейшие попытки продвижения Красной армии, по сути, так и не удались.

Если советское контрнаступление сделал возможным не холод, то что?

При обычных условиях контрнаступление Красной армии в декабре 1941 года никак не должно было быть успешным. Для этого банально не было сил: они погибли в котлах июня – сентября 1941 года. Советская сторона это понимала, поэтому, как после войны честно признавался командующий Западным фронтом Жуков: «До первых чисел декабря в нашем замысле не было контрнаступления. Вся забота была тогда остановить противника, измотать его. И нанести контрудары с тем, чтобы отбросить вот эти вклинившиеся на флангах группировки».

Разница между контрударами и контрнаступлением – как между щелчком пальцами и ударом кулаком.

Контрудары всегда наносятся в ответ на удары противника, всегда имеют частный характер, и цель их – лишь выправить «прогнувшийся» фронт. Контрнаступление – масштабная наступательная операция с далеко идущими последствиями. Решиться на такую с теми силами, что были у советских войск, казалось нереальным. Почему же Жуков в конце концов решился?

«Когда нашей разведкой по поведению противника, по его действиям, было установлено, что противник выдохся окончательно и не выдерживает уже наших контрударов, особенно когда была введена Первая ударная армия Кузнецова, в это время нам стало понятно, что мы не должны остановиться на контрударах, а должны немедленно использовать такой благоприятный момент и развернуть контрнаступление, о чем мы и докладывали в Ставку Верховного главнокомандования».

Подчеркнем: если бы немцы могли использовать свои силы разумно, расположить перед советскими наступающими группировками плотные «кулаки» из самых сильных частей, советское контрнаступление просто не могло быть удачным. У немцев хватало численности людей и техники, чтобы его остановить. Но этого не случилось. Немецкое командование всех уровней не распознало вовремя концентрацию значительных советских резервов на флангах своих наступающих частей. Почему?

Немецкие разведчики всех уровней видели перемещение советских резервов к фронту – 1-й, 20-й, 10-й армий. Однако они не понимали, что их туда подтягивают не для «затыкания дыр» в обороне перед немецкими «кулаками», а чтобы нанести удары сбоку этих «кулаков», там, где у немцев ничего нет. Как заключали после войны побежденные: «Несмотря на тревожный характер этих сообщений [немецкой разведки], им давалась неправильная оценка. Немецкая разведка находилась в плену неверных представлений, что русские не могут больше сформировать значительные новые войсковые объединения. Почти во всех приведенных донесениях указывалось на то, что все эти сосредоточения войск – следствие переброски сил, «высвобожденных со спокойных участков фронта и предназначенных для контрударов в целях выравнивания линии фронта».

Итоги предсказуемы: немецкие наступательные кулаки продолжали наступать, все еще пытаясь взять Москву. В это же самое время советские ударные группировки собрались в «кулаки» на немецких флангах – и поэтому в точках ударов имели численное превосходство в три-пять раз. Общего превосходства над противником у них не было, как часто не было его у немцев в июне – сентябре 1941 года. Но локальное – вполне, и именно это сделало возможным успех советского удара 5 декабря 1941 года.

Почему заблуждалась немецкая разведка: проблема бесконечных резервов

Отчего именно «немецкая разведка находилась в плену неверных представлений, что русские не могут больше сформировать значительные новые войсковые объединения»? Вопрос крайне интересный: именно в этой ошибке заключается причина немецкого поражения под Москвой.

В самом общем виде ответ таков: немцы перед войной решительно не понимали экономические возможности СССР. Как отмечал Курт Типпельскирх, занимавший высокие посты в немецкой военной разведке той эпохи, считалось, что хотя у СССР очень много потенциальных солдат, но вот «вопрос о том, в какой степени русская военная промышленность могла вооружить эту массу людей, оставался открытым». Большинство немецких военных полагали, что после разгрома советских армий у границы дальнейшее наступление будет относительно простым: восполнить крупные потери в вооружении в короткие сроки нельзя.

Непонимание истинного масштаба восточного противника не прошло у немцев даже после болезненного поражения под Москвой – тем более, что они, видимо, смогли убедить собственные штабы в версии «поражения от генерала Мороза». Поэтому даже летом 1942 года в ответ на донесения немецкой разведки о том, что СССР выпускает около тысячи танков в месяц, Гитлер возражал: он, лидер величайшей промышленной державы мира, с трудом выпускает 600 танков в месяц. 

Казалось логичным, что СССР, потерявший большую часть промышленности, должен выпускать меньше, чем Германия, притом намного. На деле восточный противник тогда выпускал две тысячи танков в месяц, в три с лишним раза больше немцев. Сходная ситуация с недооценкой возможностей ВПК русских была типична не только для Гитлера, но и для всех ступеней руководства Рейха.

Иными словами, успех советского контрнаступления под Москвой сложился из двух факторов. Первый: тотальное непонимание Германией (впрочем, не только ей) возможностей советской экономики. Из-за этого наличие стратегических резервов у СССР на тот момент считалось исключенным, отчего к наступлению Красной армии никто не был готов. Второй фактор: советское командование западного направления (иначе говоря, Жуков) правильно определило слабые места немецких войск. Поэтому даже не имея серьезного общего преимущества, Жуков сосредоточил прибывшие из глубины страны резервы именно там, где немецкие ударные группировки были наиболее уязвимы – на их флангах.

Причины советского успеха 5 декабря 1941 года под Москвой были примерно те же, что и у немецких ударов в начале войны. Все тот же Жуков описывает последние так: «Немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие». К декабрю 1941 года советские командующие впервые показали масштабную способность думать лучше и глубже противника. Этого оказалось достаточно, чтобы рядовые Красной армии начали учиться побеждать.