Американские спецслужбы пытаются подорвать российские СМИ изнутри

«Вновь ставим вопрос в данном случае не только перед американскими коллегами, но и перед всем международным сообществом о беспрецедентном давлении на российские СМИ, которое осуществляется со стороны американских спецслужб», – заявила в среду официальный представитель МИД Мария Захарова. По ее словам, речь идет в том числе о вербовке российских журналистов.

В четверг глава МИД России Сергей Лавров и госсекретарь США Рекс Тиллерсон должны обсудить сложившуюся ситуацию на переговорах в Вене. «Для того чтобы этой ситуации не было, завтра соответствующая информация будет представлена американской стороне», – подчеркнула Захарова.

Она упомянула и о конкретном случае, правда, без имен и фамилий. По ее словам, сначала журналисту просто предлагали «сотрудничество», но получили отказ. «Дальше перешли к психологическому давлению, а затем – к прямым угрозам», – подчеркнула представитель МИДа, добавив, что американцы пытались контактировать и с членами семьи журналиста.

Видимо, все это и имелось в виду под понятием «вербовка».

Профессиональный сленг требует пояснений. Тем более если те или иные слова вышли за пределы специального использования и стали достоянием массовой культуры, что искорежило их первоначальный смысл. Это применимо и к термину «вербовка», который теперь трактуют слишком широко, даже если подразумевают под ним что-то сугубо «шпионское».

Слово «вербовка» и глагол «вербовать», как и подавляющее большинство военных терминов, пришли в русский язык через польский и венгерский во времена первых Романовых. Тогда регулярные воинские части создавались по образцу ближайших западных соседей, и офицерский корпус состоял в основном из иностранных наемников.

Изначально по-польски werbowac – это набор солдат в любое войско (от немецкого wehrbung). Примеров таких заимствований множество – от «пехоты» (pechota, «пешком» по-польски) до шеренги (венгерское sereg – «армия») и сабли (szablya производное от венгерского глагола «резать», отсюда и szabо – «портной», очень распространенная венгерско-еврейская фамилия). Со временем эти слова потеряли исходное значение, а многие модифицировались до неузнаваемости.

Забудем пока о том, что в английском понимании слова «вербовка» это подчас просто агитация за поступление в профессиональную армию («вербовочные пункты» в США). В классической версии «вербовка» – это постановка под контроль действий гражданина другого государства, имеющего интерес для разведывательного сообщества. Если разведчик «вербует», он принуждает кого-то к совершению предательства путем переговоров, шантажа или на какой-то другой основе, например идеологической или финансовой.

На эту тему
• Из "позорища со скриншотом" Минобороны должно сделать тяжелые выводы
• "Акустическая атака" на дипломатов США обросла интересными подробностями
• Сговор «Ловеласа» и «Толстяка» показал уязвимость американского флота

В теории это должно подразумевать совершение неких действий, подпадающих под статью 276 УК РФ («передача, сбор, похищение и хранение в целях передачи иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну»), в народе известную как «смерть шпионам». Но в современных реалиях все не столь однозначно, как в УК, и большей частью под «смерть шпионам» не попадает. Человеку, не дававшему подписку о неразглашении сведений, при хорошем адвокате тюрьма не грозит.

Другое дело, что значительное количество завербованных не являются «секретоносителями». То есть речь не обязательно идет о вербовке, скажем, конструкторов стратегического оружия (что тоже имеет место, но не в нынешнем случае). Принципиальный момент – наличие очевидного ущерба для государства. Передавая какому-то иностранцу данные, содержащие важные в разведывательном смысле сведения, человек должен понимать, что он делает и какие из этого проистекают последствия.

Домохозяйка из Сочи, позвонившая в 2008-м своим родственникам в Тбилиси, рассказывая о передвижении российских войск, понимала, что она делает и о чем идет речь. То, что она не имела доступа к секретной информации и не подписывала бумаг о неразглашении, в данном случае не важно. Ее действия напрямую наносили ущерб интересам страны путем шпионажа.

Но сбор и передача данных – не единственная форма разведки. Поэтому понятие «вербовка» стало трактоваться в более широком смысле.

В любом случае журналисты – это группа риска. И не только потому, что сбор информации как обычная практика их работы сходна с практикой разведывательной деятельности вплоть до методов (недаром журналистика – классическое прикрытие для работы кадровых разведчиков). Дело еще и в том, что отдельные журналисты обладают многочисленными контактами среди действующих политиков и военных, а порой в силу квалификации и ряда обстоятельств могут даже превосходить своих контрагентов по «общей ценности».

С другой стороны, сейчас журналистика используется не столько для сбора информации, сколько для оказания информационного и эмоционального давления, то есть как элемент «гибридной войны».

Скорее всего, в объяснении Захаровой имелось в виду именно это. Давление оказывалось на сотрудников RT – граждан США не с целью получения от них некой секретной информации, а с целью смены ими точки зрения или гражданской позиции. Термин «вербовка» здесь применим лишь отчасти, поскольку речь шла не о классической шпионской деятельности, а о создании «агентуры влияния», способной изменять общественное мнение и подрывать информационную политику телеканала изнутри.

Такие случаи многочисленны. Даже в рамках все того же RT, который активно нанимает на службу местных журналистов с самыми разными взглядами. Каждый репортаж не отследишь, и сотрудники могут использовать эту площадку для демонстрации собственных идей и идеологии. Это можно считать нормальным в рамках общей системы свободы слова, но ненормально, когда речь идет о позиции канала в целом – и поляризация мнений в основных СМИ США это наглядно демонстрирует. На CNN за шаг влево или вправо просто выставляют за дверь, и ежедневный просмотр этого канала способен превратить человека в фарфоровую собачку.

Под вербовкой можно понимать и давление на журналистов, которые располагают внутренними данными о практике работы того или иного СМИ. Опасность также кроется в их возможной близости к работникам дипломатических структур. В Нью-Йорке российский дипломатический корпус сосредоточен в нескольких крупных зданиях, что заметно облегчает работу ФБР и ЦРУ. То, что на соседних этажах живут, например, сотрудники украинского дипкорпуса, тоже не доставляет радости.

В Москве разведывательная система США давно утратила возможность работать в журналистской среде, за исключением тех СМИ, которые изначально были готовы сотрудничать с «вашингтонским обкомом». Десять-пятнадцать лет назад сотрудники американского посольства открыто шли на контакт с журналистами, реагируя на каждую значимую публикацию, например, военного характера, приглашая на ланчи в «засеченные» рестораны, проясняя позицию и – главное – источники информации. Сейчас эта практика почти ушла за бессмысленностью: политическая ангажированность ряда СМИ не требует эмоциональной подпитки из посольства или из других систем, ассоциированных с разведывательным сообществом. Они так сами думают, без внешней поддержки.

А вот «давление» (тем более с привлечением семьи) – сигнал откровенно тревожный. На практике подобная «вербовка» часто сопряжена с тяжелыми психологическими обстоятельствами для человека, который подвергается обработке. Из этого редко выходят без потерь: раз попав под пресс, можно и не прийти в себя.

Если люди захотят сделать вашу жизнь невыносимой, они этого достигнут. Уничтожить человека, его семью и судьбу можно буквально за месяц. Это неприемлемо, даже если исходить из принципов поведения разведывательного сообщества, так называемой «нашей игры» (our game), которая во времена холодной войны еще подразумевала некие джентльменские рамки поведения, но сейчас изменилась до неузнаваемости. Уничтожать человека стало нормой. Такие времена.