Лев Гумилев когда-то говорил о мощнейшем свойстве – аттрактивности. Иными словами, об обаянии. Обаяние субъекта, персонажа, события, идеологии – то, что нас манит.
Человек не способен увлечься тем, что непривлекательно. Имеет значение только тяга. Нас к чему-то тянет, влечет, и мы оказываемся рядом или даже вместе. С тем, с кем (или с чем) мы чувствуем себя хорошо. По разным причинам, конечно. Сознательным, а больше – бессознательным.
Если посмотреть советские фильмы тридцатых-пятидесятых годов двадцатого века или почитать среднюю (обычную, поток, а не шедевры) литературу того соцреалистического периода, то можно обнаружить некие закономерности в устройстве реальности этих произведений.
Если подходить к этим литературным текстам, или кинотекстам, непредвзято.
Они, как правило, просты по смыслу и по замыслу. Ушел авангард двадцатых, еще не прибежали, вслед за оттепелью и французами с итальянцами, экзистенциальные метания шестидесятых. Там царит незатейливая картина мира.
Действуют нарядные, несложные герои. Они порой ошибаются, но потом непременно встают на верную дорожку. Им в этом помогают старшие товарищи, а также партком, сотрудники органов и другие идеологически подкованные персонажи. Которым сразу или в процессе следствия ясно, с кем они имеют дело.
С натуральной кудрявой блондинкой-спортсменкой-комсомолкой, которая хоть в воду, хоть в полымя, но за правильные идеалы. Или со странной дамой, хоть и с теми же, казалось бы, четкими кудрями. Но с ней надо держать ухо востро, что-то с ней не так. Уж больно она сладко поет на ухо хорошему солдатику в фильме «Случай с ефрейтором Кочетковым» (1955). Попутно задавая какие-то странные вопросы насчет его военного подразделения. Не шпионка ли? Не басурманка?
Положительным героям противопоставлены герои строго отрицательные. С которыми необходимо бороться, а сначала – вовремя распознать. По несложным признакам: наш – не наш.
Из-за своей наивности и чистосердечности положительные герои порой не сразу видят в сегодняшнем приятеле вражеского наймита, а в любовнике – шпиона (как в фильме Пырьева «Партийный билет»). Но потом детства чистые глазенки открываются пошире, и хорошие герои готовы бескомпромиссно отказаться от прежней дружбы и даже любви, чтобы отправить гнусняка на законную плаху.
«Я все знаю! Ты не Дюбин!» – возмущенно кричит героиня «Партийного билета» своему доброму знакомому, которому весьма симпатизировала. Но совы, как известно, не те, кем кажутся. О вопль женщин всех времен.
Дальше следует вывод: «Собаке – собачья смерть!», как говорилось в одном из детских рассказов Виктора Драгунского, который, уже в более мягкое время, позволял себе иронизировать над классицистским пафосом идеологической литературы. Плюнула, расстреляла и забыла.Конечно, человек разумный, образованный, начитавшийся книг другого класса и уровня, говоривших о вещах сложных, о мире многообразном и неупорядоченном, был исполнен иронии по отношению к подобным произведениям. Сознательно сопротивляясь превращению картины мира в сказку для дошколят.
Но почему же эти фильмы и книги были так популярны? Причем, не только среди малообразованного населения, а и среди интеллектуалов. Не стоит делать вид, что они сидели в башенке, не смотрели это, не читали. И уж точно именно они это снимали и писали.
А публика ходила на эти киносеансы не только строем, но и толпой.
Рождаясь, человек приходит в простой мир. Поначалу нужно лишь на уровне комфорта усвоить некоторые законы. Где тепло, где кормят, за что ласка, за что холод или даже боль. Где свои, где чужие.
Позже, с каждым годом, оказывается, что все несколько сложнее. И повзрослев (если это происходит, а то ведь не со всеми случается), человек проживает жизнь, а иногда и судьбу, уже совсем в другой реальности. Где много вопросов, и куда меньше однозначных ответов. Где далекие и близкие люди глубоки или мелки, но отнюдь не так познаваемы, как игрушки в детском манеже.
Где существуют неразрешимые вопросы и неизбывная глубина бытия. Которую не подверстаешь под ожидаемую картинку. Нужно искать свои ответы, иногда мучительно. «Мир не прост, совсем не прост», как пелось в попсовой пеcне семидесятых годов прошлого века.
Ностальгия по детству - это еще и тоска по упрощенной картине мира. По тем самым объятиям и ласке, которые сулит простейшее хорошее поведение. Попадая в мир несложной и идеологически выверенной литературы или такого же кинематографа, зрителю становится прежде всего уютно. В этом аттрактивность простых схем, несложных коммуникаций, в которых нет места словам Бродского «Мы не знаем, кому нам сказать «не надо».
В этом микрокосме герои знают все. Достаточно слушаться фигуральных «родителей», принять правила игры, узнать, кто наш, а кто не наш, по совершенно определенным маркерам, и все будет хорошо.
Мир «наших» поддержит, обслужит, продвинет и убаюкает. В «не наших» можно просто вовремя выстрелить, или на худой конец, не подавать им руку, выгнать из партячейки, изолировать их от клана «хороших». В этом аттрактивность простых идей, групп, сообществ, прекрасно умеющих как дружить с кем-то, так и дружить против кого-то. Архаический уют.
Если бы пространство обволакивающей архаики касалось только неких книжек или фильмов. Но нет. Наше общество обнаруживает ту же архаику своего устройства.
Кланы и партии все больше требуют полного и безраздельного соответствия своим установкам, оперируют теми же простейшими маркерами для определения «наш - не наш». Чтобы принять или отвергнуть, обнять или оттолкнуть.
Наблюдать за этим, в общем, довольно скучно. Совершенно понятно, что в «либеральном» кругу необходимо выражать почтение всем священным коровам этого сегмента. Помню как-то осмелилась сказать, что мне не мил поэт Галич, вот просто как поэт не нравится, скептически я отношусь к литературным достоинствам его стихов. Гражданская позиция не обсуждалась. Еле жива осталась, кстати. Тогда же услышала от весьма известного персонажа, который до этого ряд лет исправно «целовал мне ручки», гневное: «Я все понял, ты не наша!»
Реакция членов кружка противоположной направленности на критический взгляд по отношению к другим, но не менее священным, коровам, бывала примерно такой же. Свое мнение, свой взгляд на вещи, способность не отвечать отзывом на пароль, принятый в «среде», давно испарились из нашей общественной жизни.
Еще забавней, что стоит высказать свое критическое отношение к какому-то пункту или персонажу из одного «лагеря», так тут же лагерь противоположный с восторгом протягивает свои руки для объятий, полагая, что раз ты не «их», значит, «наш». Дихотомия, иного не дано как будто. Простейшее реагирование.
На днях в «Фейсбуке» развернулась неслабая, но чрезвычайно предсказуемая, борьба оппозиции с журналистом Кашиным, который зачем-то не ответил отзывом на пароль. Неконвенционально продемонстрировал, что лозунг «фри Сенцов» ему не близок. Ну не шпион ли? Не басурман? «Ты не Дюбин!» - вскричала оппозиция.
Я не без сомнений отношусь к позиции Кашина по разным вопросам, герой не моего романа, как говорится. Занятно лишь вот это совершенно механистичное возмущение общественности. Что за сбой настроек? С кем он, мастер культуры?
Кашин-то вывернется. Ни жалости, ни поддержки не требует. Огорчительно лишь наблюдать за тем, как все меньше места какой бы то ни было, хоть даже минимальной, цветущей, да хоть и увядающей, сложности в нашей реальности. Быть принятым в том или ином кругу, для бытового процветания гораздо важней, чем быть собой.
Уют, тепло, поддержка, продвижение по службе, та самая, набившая оскомину, рукопожатность и простота картины мира исключает искреннюю полемику, способность слышать другого, но обладает неискоренимой аттрактивностью. Влечет и манит. Обволакивает инфантильным уютом. Обещает блаженство быть принятым и накормленным. Все это, в самых разных вариантах, выдается за гражданскую позицию.
И мало кто может сказать «В ласковые сети постой, не лови!», как пел герой Луспекаева в «Белом солнце пустыни».
