В конце первого века до нашей эры и в начале первого века нашей эры ситуация в Иудее была очень похожа на современную Украину. На территорию этого суверенного государства происходило вторжение могучей империи – Рима, здесь в качестве такой империи можно воспринимать Россию или западный мир.
В христианстве скрыт огромный запас оптимизма
В Иудее были политики, которые шли на компромисс с этой империей, но стремились сохранить внутреннюю идентичность и условную независимость своего народа: Ирод – первейший из них.
Ему легко можно подобрать аналоги среди лидеров обеих воюющих сторон. Были люди, начиная с Маккавеев, которые пытались оружием противостоять захватчикам. И есть версия, что Варавва, которому даровали свободу и жизнь вместо Христа, был как раз таким ополченцем-сепаратистом.
Вот, пожалуйста, Бородай – Варавва, Стрелков – последний из Маккавеев. Ну или же сотник Парасюк и Ярош. И вот – на фоне столь разнообразных поисков иудеями путей спасения своей страны – Иисус, которого даже ученики почитали истинным царем этого народа, встречается с Пилатом.
И Пилат спрашивает у Христа, что есть истина. Задает вопрос, близкий тому, который сегодня звучит в нашем обществе по поводу роли СМИ, политических доктрин, форм патриотизма, исторических теорий и т. д. И Христос ничего не отвечает Пилату. А потом воскресает и дарит людям главный праздник и главное приобретение человечества во всей истории – церковь, а посредством нее и самого Себя.
Почему-то никто не сказал о том, что в христианстве скрыт огромный запас оптимизма. Потому что Христос сказал своим ученикам: «Не бойтесь: Я победил мир!»
Конечно, нас всех заботит, чем обернутся текущие события для нашего общества и насколько отрицательно скажутся на его будущем. Тут уже вспоминали Силуана Афонского и его наказ «держи ум во аде и не отчаивайся». Я же хочу напомнить историю, которую Силуан рассказывал из своей крестьянской жизни.
Однажды на ярмарке он встретил человека, который весело плясал под гармошку. Об этом человеке было известно, что он прежде находился в тюрьме за убийство. И Семен (будущий Силуан), движимый искренним интересом, подошел к этому человеку и спросил: «Как ты можешь так искренне и спокойно веселиться? Ты же человека убил!»
И тот ответил: «Знаешь, а я в тюрьме много молил Бога о прощении и в какой-то момент понял, что Он меня простил. И теперь я могу жить спокойно, потому что на моей душе нет этого греха». Этот рассказ призывает нас обнаружить в себе религиозный оптимизм – он сообщает, что знания о божественной любви и способности человека к обновлению и исправлению не должны позволять нам впадать в отчаяние даже из-за ошибок и преступлений, свидетелями которых мы сейчас становимся.
Яркий огонь войны виден издалека – он манит наблюдателя посвятить ему все свое внимание целиком. В то же время непрерывная информационная агрессия стремится каждого из нас сделать своим заложником, изматывает душу бесконечными картинами насилия и циничными спекуляциями на теме столкновения военной целесообразности и морали.
Но и здесь у нас есть возможность отвлечься и не растворяться в происходящем. Хочу напомнить, что в свое время, когда миллионный хор народной любви требовал канонизации Серафима Саровского, многие люди в окружении императора восставали против этого и воспринимали такую инициативу как прямую провокацию, потому что за всю свою жизнь преподобный Серафим ни словом не обмолвился об Отечественной войне 1812 года, которая происходила при нем. Но каждого, кто приходил к нему, он встречал словами о воскресении Христа и призывал радоваться.
Оптимизм, о котором я говорю, не равнозначен эйфории поверхностного благодушия. И нужно отчетливо понимать – мы оказались современниками по-настоящему страшных событий. Здесь уже много говорили о гуманитарной катастрофе Донбасса: возможно, приход зимы обернется для Украины еще большей бедой.
Но все же, на мой взгляд, даже это не самое тревожное. Решусь на сознательный цинизм: гуманитарные катастрофы случаются. Трагедия на Фукусиме, лихорадка Эбола – эти события повлекли за собой количество жертв, превышающее численность погибших на Украине.
На мой взгляд, гораздо страшнее то, что мы являемся свидетелями катастрофы культурной, цивилизационной и нравственной. И здесь наш оптимизм – религиозный оптимизм – способен дать нам возможность дойти до конца, принять, что происходящее может обернуться коллапсом и крахом привычного нам жизнеустройства.
(Я сейчас выступаю в роли героя старого анекдота, в котором пессимист говорит, что хуже уже не будет, а оптимист его переубеждает: «Нет, будет! Нет, будет!»)
Конечно, православными людьми эта катастрофа нравственного уклада России, которую, видимо, можно воспринимать прямым продолжением катастрофы начала XX века, переживается особенно болезненно и остро. И вовсе не потому, что мы «православная страна».
У меня за плечами богословское образование, но я не в состоянии подыскать смысл для этого выражения. Но вот смысл у словосочетания «христианская культура», безусловно, есть.
И мне кажется, что люди привыкли думать, что русская культура, культура России так или иначе связана с христианством, обусловлена им. И тот цивилизационный конфликт, который мы наблюдаем сегодня, конечно, провоцирует в нас кризис представлений о вере и о месте веры в истории нашей страны.
Но всякий кризис – повод к переосмыслению прошлого, новой оценке себя и своих приоритетов. Но то, что сейчас плохо – плохо настолько, что мы скатываемся в кризис веры – наверное, свидетельствует, что и раньше не все было хорошо и правильно.
Потому что 20 последних лет мы говорили о непрерывной и массовой катехизации, 20 лет констатировали возрождение религии, а получили событие в масштабах страны и всей современной цивилизации, в котором голос религии и церкви не звучит, его совершенно не слышно.
Зато вдруг выяснилось, что очень большому числу наших соотечественников не трудно переступить через евангельскую заповедь «не убий!» или всячески приветствовать пренебрежение ею, что в ХXI веке любые стороны гражданского вооруженного конфликта безо всякого стеснения могут считать для себя возможным эксплуатировать православие, что церковь как институт может позволить себе демонстративно отстраниться от крупнейшей трагедии и дипломатично и изысканно решать свои административные проблемы и вопросы, вместо того, чтобы бить в набат и требовать немедленного прекращения кровопролития.
Мне видится, не в последнюю очередь подобное стало возможным из-за того, что за годы так называемого духовного возрождения у нас не возник, не оформился феномен богословия.
Мы так и не нашли для себя возможность, не сформировали метод, не обрели навык и решимость активно утверждать христианские истины, чтобы в них заметно и естественно ощущалась принадлежность к современности, формулировать их на языке повседневном, научном, околонаучном, активно присутствовать внутри современного международного христианского межконфессионального диалога.
И, как мне кажется, современность сейчас создает необходимость, возможность и оптимальные условия для поиска этих смыслов, для обретения и выстраивания себя как актуальной и созидательной духовной общности.
Часто звучит утверждение, что в условиях войны некогда предаваться отвлеченным умствованиям, а нужно говорить о вере просто, сильно и ясно. При всем внешнем благодушии подобного суждения мне видится в нем отчетливая угроза: данный посыл слишком легко исказить. Просто, сильно и ясно, по мнению многих, говорят о вере люди, которые режут перед камерами головы американским журналистам.
И в условиях обостренной агрессии общества прибегать к подобным приемам надо весьма осмотрительно и осторожно. Мне кажется, в первую очередь нам всем следует понять и признать: мы вплотную приблизились к порогу, когда поляризация и разделение привычной нам среды общения и существования уже состоялись, и в интонациях и стилях, которыми мы привыкли довольствоваться, ничего содержательного уже быть высказано не может.
И в то же время за этой чертой открывается путь в замечательную, называйте как угодно, внутреннюю эмиграцию, «внутреннюю Монголию» Пелевина или, наоборот, Царство Христово. Где можно не бояться начать искать устойчивые смыслы и проговаривать их. Поначалу наверняка для узкого круга, а после – как знать: возможно, они отзовутся более громко и широко.
Во-первых, я бы всячески рекомендовал православным журналистам понимать условность и ограниченность своих возможностей в ситуации, когда масштабные политические и социальные процессы вошли в инерционную, слабо контролируемую и предсказуемую стадию.
И здесь я бы призывал всех нас не возлагать на журналистов излишне большую ответственность.
Журналисты, как правило, страдают манией величия – им кажется, они все знают или в состоянии все понять и узнать, а общество зачастую поддерживает их в этом заблуждении. На деле же журналист – вовсе не мера всех вещей. Он в лучшем случае – любознательный и въедливый свидетель.
Но, погружаясь в гущу событий, ты теряешь возможность составить себе общую картину – находясь под бомбежкой, сложно понять, с какой стороны летит бомба. Поэтому никакие окончательные ответы на предельные вопросы сложившейся ситуации журналистика дать не может. И православная журналистика не должна впадать в это очарование всеведения.
Попутно хочется посоветовать журналистам, имеющим непосредственное отношение к военным событиям, стараться не терять здравомыслия и придерживаться общей гигиены. Одна коллега рассказывала, что нашла на обгоревшем трупе в подорванном танке молитвенник и привезла его в Москву показать студентам.
Хотелось бы быть уверенным, что перед этим она его продезинфицировала. Потому что вещи, которые лежат на трупах, иногда бывают неполезны для здоровья. Война таит в себе много опасностей, подчас малоочевидных и неявных, поэтому любая военная журналистика нуждается в дезинфекции. В прямом и переносном смысле, и об этом нужно и важно говорить.
Истина, которую выспрашивал Пилат у Христа, не проявит себя во фронтовых сводках, или данных статистики, или каком-нибудь всесокрушающем инсайде. Она кроется в опыте обретения правильных смыслов и интонаций.
Мне вообще кажется, что для нас вновь наступает время интонаций. Когда соратников и близких людей можно определять не по набору тезисов, которые они исповедуют, а по интонациям и контексту, который они вокруг себя создают.
Источник: Блог Ильи Переседова
