В этом году мы отмечаем годовщину Отечественной войны 1812 года, когда пошли на Россию не польско-литовские отряды, как в период Смуты, а шестисоттысячная регулярная армия, набранная со всей Европы. По сегодняшним меркам почти весь Евросоюз под французским ружьем, отдельные польские корпуса... Казалось, что все предрешено, что этой страшной силе не сможет долго сопротивляться никто.
Наполеон ждал капитуляции Александра и русской армии, а дождался больших и малых изматывающих боев
Французы начали войну на границе Российской империи, перейдя Березину, в более чем тысяче километров от Москвы. Начали, когда сошла весенняя распутица, чтобы до морозов успеть разгромить русскую армию, занять Санкт-Петербург или Москву. Этим, как им казалось, победно закончить войну, вынудить российского императора признать себя побежденным. На все про все три, от силы пять месяцев. Больше растягивать военную операцию нельзя, больше – смерть от мороза, недостаток провианта, отрезанные русской зимой пути снабжения.
У армии Наполеона не была подготовлена зимняя амуниция, как и у всеевропейской армии Гитлера, пошедшей на Россию через сто с лишним лет. Напрасно советские разведчики доставляли образцы горючего для немецких танков в лаборатории СССР, определяя его летний или зимний состав. Искали вещественное доказательство того, что Германия готовится воевать с Россией. Но Наполеон и Гитлер зимнюю форму в должных объемах не шили, а образцы немецкого горючего были летними.
Европейские завоеватели надеялись на русский авось? Скорее на абсолютное превосходство своей военной машины, европейскую четкость, техническое совершенство вооружений. Иными словами, нацеливались на блицкриг.
В отношении небольших и даже таких больших европейских стран, как Польша, а в годы Второй мировой войны и сама Франция, такая стратегия срабатывала. Блицкриг возможен тогда, когда у противника нет запаса времени на развертывание войск, призыв резервистов и тем более перестраивание военной промышленности. Необходимое для всего этого время дает глубина территории, размах географических пространств России, сохраняющих страну в истории.
У европейцев после падения Римской империи такой географии не было. В этом одна из причин европейской тоски по утраченному настоящему государству, объединяющему народы, имперскому размаху Рима. В сравнении с Россией небольшие европейские государства сами подвержены чужому блицкригу и думают о нем в отношении других. Они привыкли мыслить мерками малых пространств, бытового комфорта, не чуждого их европейским противникам инстинкта самосохранения.
- Кирилл Серебренитский: Сегодня враг – это кто?
- Дмитрий Давыденко: Слабость силы
- Миша Самарский: Сталин и выгодный продукт
- Александр Разуваев: Запрос на величие
Так Наполеон ждал капитуляции Александра и русской армии, а дождался больших и малых изматывающих боев, битвы при Бородино, партизанской войны, русского мороза, голода, дизентерии... Великая армия, вошедшая в Россию, погибла, Наполеон потерял все, впереди были Ватерлоо и остров Эльба...
Это Россия. Не европейские расстояния, бездорожье и русские морозы. Немецкий генерал Гейнц Гудериан, например, любил повторять: «В России дорог нет, одни направления». По этим направлениям великие армии Запада и входили в Россию.
Нас спасали расстояния, мужество приграничных сражений, маленькие и большие гарнизоны, сопротивлявшиеся противнику куда дольше его подсчетов. Иными словами, все это давало возможность выиграть время, сосредоточиться, измотать врага. Нас спасали сила духа, мужество сражаться и умирать за Родину.
Нас спасало то, что Наполеона встретила армия настоящей России – империи Романовых, а Гитлера – армия красной империи – СССР. Ведь самое большое в мире, занимающее 1/6 суши стоязыкое государство можно было построить только как сильное, централизованное государство. Если европейцы веками только грезили о новой Римской империи, то мы построили свою империю. Более того, Россия превзошла Рим. По территории мы можем сравнивать себя в истории даже не с державой Александра Македонского, но с великой империей Чингизидов, почти полностью объединившей Евразию, вышедшей «к последнему морю».
Мы и стали такими большими, идя по ее стопам, вступая в права «татарского наследства». Мы стали такими большими для того, чтобы сохранять Россию из века в век, получить долговременную историческую страховку на случай иноземной интервенции.
Мы не могли и не хотели обустраивать свою страну по европейскому образцу, мыть шампунем улицы городов и подстригать газоны. Только кое-где, для европейского «блезиру», в островках Европы, таких как Санкт-Петербург. Отсутствие европейского лоска и обычаев на большей части нашей территории – вполне приемлемая цена для сохранения России в истории.
#{interviewpolit}Мы помним, что французы в 1812 году начали наступление на Восток с форсирования Березины, немцы в 1914-м начали войну с Россией, когда наша граница лежала между Варшавой и Берлином, в 1941-м наступали под Брестом, Львовом и Кишиневом...
Сегодня ситуация несравненно хуже, удар иноземных армий может начаться из-под Смоленска. Начаться не сегодня и не завтра, но кто поручится за временной отрезок в 50–100 и более лет. От Смоленска около четырехсот километров по хорошим для военной колесной и гусеничной техники дорогам. У нас не будет времени для обычной раскачки, перегруппировки сил. В смысле геополитики по своим западным границам Россия стала чуть ли не обычной европейской страной, и это однозначно плохо.
Исторически долго стоять на месте, сохранять статус-кво у нас вряд ли получится. Или продвигаться на Запад, к обусловленным исторически и культурно границам России. Или постепенно отступать на Восток, переносить столицу к Уралу, восстанавливая привычное расстояние до западной границы. К тому же на Урале меньше чувствуется западное влияние-притяжение, ближе традиционалистские сибирские народы. Дальше от Европы, ближе к Азии, историческому центру империи Чингизидов, сердцу исторической евразийской интеграции. Но надежнее для страны будут привычная граница на Западе и столица на Востоке.
Специально для газеты ВЗГЛЯД
