50 лет назад, в ноябре 1962 года, тысячи людей, купившие номер «Нового мира», пережили подлинное потрясение. С восьмой страницы журнала начиналась во многом автобиографическая повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», рассказывающая об одном дне в лагере обычного заключенного.
Рассказывалось об ужасах лагерной жизни в повести очень просто, буднично
Как встает, одевается, работает, о чем думает, с какими мыслями вечером ложится... Самое глубокое впечатление производило то, что рассказывалось об ужасах лагерной жизни в повести очень просто, буднично, без появлявшегося уже тогда пафоса, даже без осуждения, самыми обычными словами. И заканчивалось все обычной фразой, которую кто-то из советских писателей назвал «одной из самых трагических фраз повести»: «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось...» Разумеется, не обошлось без цензуры. После начала рассказа кавторанга Буйновского о том, как он попал после войны в Архангельск, стоит многоточие. Потому что дальше шло повествование о том, как для английского адмирала в послевоенном городе устроили показуху: набрали полный магазин дефицитнейших продуктов, которых люди не видели уже много лет, и решили привести туда высокого гостя. Невзирая на караулы, обычные люди прорвались в магазин и потрясенно разглядывали масло, белый хлеб и многое другое. Проблема была в том, что, в отличие от многих сцен из «Одного дня», эта картинка была более чем актуальна и в 1962 году, а затем и через 10, 20 и, отчасти, почти 30 лет.
Выход «Одного дня» означал начало эпохи подлинного осмысления и пересмотра трагических страниц недавнего прошлого, поскольку как на Руси, так и в России переосмысление событий, впечатывание их в память и гены всегда происходило через литературу. Достаточно посмотреть на циклы повестей и сказаний, возникших после монгольского нашествия, после Куликовской битвы, падения Константинополя, Смуты и т. д. Уходящие поколения свидетелей оставляли здесь в литературе то, что уносили с собой туда, за черту, трагический личный опыт человека становился опытом поколения, а потом и народа. Солженицын в небольшой повести смог сказать так много и так ясно, что появившиеся потом (особенно в наше время) десятки и сотни книг смогли добавить лишь подробности, но усилить главную мысль уже не могли.
Поэтому этот номер журнала было не достать, он мгновенно превратился в библиографическую редкость, ценность которой намного повысилась, когда Солженицын уехал и был запрещен. Журнал передавали из рук в руки, давали с большими осторожностями на ночь, переписывали от руки и перепечатывали на машинке под слепые копирки. Он и сегодня мало доступен, ибо стал почти таким же памятником эпохе, как соловецкий камень.
С этой повести (без сомнения, одного из лучших произведений Солженицына) нужно сегодня начинать знакомство с той трагической эпохой. Конечно, сегодняшним студентам (и не только им) понять то время все сложнее. В наши дни неограниченных возможностей трудно представить, чем могло закончиться простое посещение храма, крещение ребенка, хранение самиздата, чтение таких вот книг, тихое обсуждение того, о чем сегодня орут на площадях и в телевизоре. И слава Богу. Ибо если бы все трагедии нашей непростой истории каждое поколение переживало бы так же остро, как и современники, люди не смогли бы жить. Но знать и помнить необходимо. Стараться понять необходимо, ибо нашу страну и народ сформировали не гламур и роскошь, не фестивали неисчерпаемых удовольствий и ярмарки тщеславия, а страдания и трагедии, без которых невозможна подлинная радость. «Какая житейская радость непричастна печали?» – поется в одном православном песнопении.
Поэтому в эти дни стоит перечесть «Ивана Денисовича».
И задуматься.
Источник: Блог Бориса Якеменко
