70-летнюю женщину из Воронежа задержали охранники. За неоплаченные сырки. От стресса (или, как написали СМИ, угрызений совести) у старушки начался сердечный приступ. Она умерла.
Вы, конечно, про это читали, а если не читали, то прочтёте. Но я, собственно, о другом. Я о том, с каким рвением фанаты мордокниги и прочих соцсетей принялись обсуждать новость. И не просто обсуждать, а выносить вердикты: могла или не могла она украсть? Служит ли оправданием её нищенская пенсия? Стоит ли ставить ей памятник перед Белым домом? Нужно ли так дорого платить за угрызения совести? Имеет ли смысл наказывать охранников, или их накажет сама судьба? Кто больше виноват в судьбе бабушки: она сама, охранники или государство, обрекшее на нищету? И так далее и тому подобное...
Какая в этих вопросах страсть к тому, чтобы обсуждать то, что обсуждать, строго говоря, нельзя. Почему нельзя? Потому что предельный вопрос – это переступание черты. Символическая имитация преступления. Не в ведении человека рассуждать, были ли у кого-то основания умереть. Рассуждать об этом – значит повторять вопросы, которые обращает к себе убийца. Примеривать на себя его роль (пусть и на безопасном из-за метафор расстоянии). В этом суть любого проклятого вопроса.
Раньше проклятыми вопросами считала своим долгом задаваться интеллигенция. (Она же устами, к примеру, Фёдора Михайловича провозглашала запрет на эти вопросы). Теперь проклятые вопросы получил возможность задавать каждый.
Невиданное торжество демократии, за которое всенепременно последует кара десницы!
Источник: Блог Андрея Ашкерова
