Ушла эпоха. Великая актриса. Великая личность ушла. Совершенно органичная во всем том, что она делала, и в том, как жила. В этом смысле она похожа на Мордюкову – это такие две глыбы. Люся потрясающе сочеталась своим творчеством со своей личностью. Она не могла играть ничего, как, кстати, и Мордюкова, если она не приспосабливала то, что она играет, к каким-то сторонам своего характера. Как только роль начинала жить отдельно, а Люся отдельно, это было не очень хорошо. Но когда это совпадало, это всегда была песня, всегда было наслаждение смотреть, работать с ней. Она заводилась сама от того, как люди за камерой реагируют на нее. Она взлетала, и она парила, и это было дивное зрелище.
Она ушла сразу после такого взлета, бенефиса. Кому-то может нравиться, может не нравиться, но она летела
Массу неприятностей доставлял ей ее характер. Она совершенно не умела лукавить или притворяться. Она играла всю жизнь, но не умела играть в жизнь. Это интересная особенность ее. Вот сейчас она дама высшего света, сейчас она кухарка, а сейчас она буфетчица – все что угодно, но она не могла играть в жизнь. То есть промолчать, если надо и это выгодно, сказать что-то приятное, если это не совпадает с тем, что она думает. Для нее это было табу, она не могла. И она в связи с этим рубила с плеча. Многие обижались. Но на нее в принципе обижаться долго было нельзя, потому что она от этого сама страдала даже больше, чем те, кому она что-то говорила.
Люся – стопроцентная актриса. Она соткана из этого. Допустим, если Лена Соловей могла отказаться от роли, потому что ребенка не с кем оставить: «Лена, ну как?» – «Ну, а что делать? С кем мне оставить дочку?». Люся могла оставить кого угодно с кем угодно, если есть роль. Она неслась за тридевять земель, она думала только о том, что она хочет это сыграть. И это с одной стороны, я думаю, приносило много проблем в семью, а с другой, вызывало невероятное уважение к ней как к профессионалу.
Партнерша была дивная, импровизатор была волшебная. Она умоляла, чтобы снимать не с утра, но у нас были съемки утром, поэтому она полууродом, как она говорила, приходила на грим, а уже через час была на площадке.
#{best_opinions}Потрясающая совершенно энергетика. Вроде скромно так приходит на площадку, а уже все – все на нее, все к ней. Точно так же, как Нонна Викторовна. Они вообще в чем-то похожи. Одна только – дочь казачьей земли, а другая – городская, украинской, харьковской провинции.
Ужасно печально это, но она не могла уйти иначе. Я думаю, что если бы ей предложили: Люсь, сейчас уходишь или когда ты немощная, страшная, не могущая сама себя обслужить, не встающая... Она сказала бы: Да хоть немедленно! Потому что она была еще и женщина, потрясающая с точки зрения своего поведения, существования во времени и пространстве. Как Любовь Орлова, которая болела в больнице, и когда приходил ее муж – Александр – на нее ставили свет, она не подпускала близко камеру, и она с мужем на расстоянии разговаривала, потому что не могла разрушить образ легенды.
Это и есть настоящая звезда. Звезда – это не тот, кто себя ею считает: как писал Пастернак, «позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Это класс. Все делать самой. И танцевать – сама, и петь – сама, и трюки делать – сама. И дистанция: не подходите ближе и снимать меня не надо. Я знаю, что Люся была влюблена в Любовь Орлову и, конечно же, ей передалось это ощущение того, как надо существовать звезде. И это было связано не с перьями, хотя Люся их очень любила, и не с хамством по отношению к нижестоящим, а в этой постановке всей своей личности.
Замечательная. Великая. И, повторяю, печаль моя светла, я считаю, что она предпочла бы уйти так, а не немощно и в состоянии растения. Кроме того, остались ее работы. Кроме того, она ушла сразу после такого взлета, бенефиса. Кому-то может нравиться, может не нравиться, но она летела. Заставила миллионы смотреть на себя – с изумлением, с настороженностью. Она всегда удивляла.
Источник: Блог Никиты Михалкова
