Виктор Топоров: Биологическая справедливость сатиры

Кто такой Мальгин? Лет двадцать назад он дебютировал как литературный критик, затем переметнулся в публицистику, был избран в Моссовет, основал радикальный еженедельник «Столица», прославился фразой, которой, по слухам, открывал каждую летучку - «Ну, кого обосрём в номере?», и судами кое с кем из «обосранных», скажем, со Станиславом Говорухиным, изображенным на обложке «Столицы» в эсесовской форме.

Это была так называемая первая «Столица», и, опять-таки по слухам, у Мальгина ее выкупили за изрядные по тем временам деньги. В дальнейшем куда-то сгинул - мог умереть, эмигрировать, уйти в муниципальную политику или в бизнес, мало ли что. Ан нет, жив курилка! Что ж, биологически это справедливо.

Роман «Советник Президента» снабжен предуведомлением: «События и персонажи этой книги - полностью вымышленные». Прочитав такое, начинаешь подозревать, что тебя ожидает грязная ложь или, хуже того, грязная правда об известных людях. И подозрения оправдываются: Анна Бербер вместо Аллы Гербер и, наоборот, Алла Поллитровская вместо Анны Политковской. Так что судебная перспектива - раз уж пошла у нас мода на суды - просматривается. Или потерпевшие все же сделают вид, будто себя в кривом зеркале не узнали?

И, кстати, о кривизне зеркала: ложь, или все-таки правда, нам предложена? У романа два измерения - политическое и сугубо литературное. Первую среду, в которой Сатарова зовут Ситаровым, Волошина - Болотиным, а один из пресс-секретарей Ельцина игриво интересуется у жены: «Разве я гомосексуалист?», и она сконфуженно отворачивается, - мы с вами не знаем. Зато о второй – литературной - наслышаны, и здесь можно констатировать: Мальгин пишет правду. И возникает вопрос: является ли правда в изображении литературно-публЯцистического сообщества гарантией сатирической адекватности в изображении кремлевского закулисья или же автор подсовывает нам «куклу» - полновесные банкноты сверху и резаная бумага внутри?

Но даже в этом случае уместно вспомнить: «Если это и неправда, то хорошо придумано». Придумано гадко, но хорошо.

Главного героя книги зовут, естественно, не Анатолием Приставкиным, а Игнатием Присядкиным.

Детдомовец, сирота, литинститутская бездарь, держатель подпольного борделя для литературного и издательского начальства, комсомолец и коммунист, стукач с агентурной кличкой Щелкопер, самонадеянный в своем невежестве травник (а еще черный маг, самозабвенно протыкающий иглой пластилиновые фигурки недругов - но этой детали не знает даже Мальгин), он пишет на заре перестройки повесть о дружбе русского мальчика с чеченским на фоне сталинской депортации 1944 года - и на него сваливается всесоюзная и международная слава. Писательская, но не только писательская. Он, никогда не бывший не то чтобы диссидентом, но человеком хоть в малейшей мере мыслящим, становится одним из «прорабов перестройки» и возглавляет по рекомендации С.А.Ковалева Комиссию по помилованию в ранге федерального министра.

А потом путинская власть эту комиссию разгоняет...

Разгоняет, кстати, не только из собственных людоедских соображений. Упорно поговаривали, что бескорыстных интеллигентиков из комиссии регулярно «грели» из воровского общака, но Мальгин этого тоже не знает. Или - who knows? - данная деталь повредила бы художественному замыслу.

На пике славы писатель Присядкин женился с тридцатилетней разницей в возрасте на редкой стерве, и у них родилась - а затем и выросла еще большей стервой - дочь. Обеим стервам невмочь расстаться с кремлевской кормушкой, и старшая устраивает грандиозный скандал, провозгласив отставку престарелого мужа свидетельством гонений на демократию. Президент решает проблему, назначив Присядкина своим советником. Тот получает кабинет в Кремле, секретаршу, машину с двумя водителями - и дремлет за столом с безмолвствующей вертушкой. Советы его Президенту, разумеется, не нужны. Да и не может он ничего присоветывать: со всей неумолимостью наступает старческое разжижение мозгов, не больно-то крепких и смолоду. А жена с дочкой хотят всего сразу и, главное, навсегда.

То есть хотят перебраться на ПМЖ в Германию. Но не еврейки и даже не немки. Семейству необходим статус политических беженцев. А для этого муж и отец должен подвергнуться травле со стороны спецслужб. И, лучше всего, навлечь на себя гнев Президента. Но не столь сильный, чтобы его поперли со службы.

Задача почти неразрешимая, но две стервы увлеченно берутся за дело. А младшая даже травит родного отца - правда, не насмерть, но он боится, что в следующий раз будет насмерть. Тем более что завещание, обделяющее детей и внуков от первого брака, стервы из него уже выбили.

Лучшие книги о писателях как раз этой формации принадлежат перу Войновича. Он ведь и сам такой. И дух «Иванькиады», «Шапки» и даже «Чонкина» витает над «Советником Президента». Вот Присядкин говорит гадости о кремлевской администрации в присутствии заведомых стукачей (хотя и сам стучит). А вот, наоборот, требует по-сталински расправиться с чеченскими сепаратистами в беседе с немецким дипломатом, которому отрекомендован как нуждающаяся в заступничестве жертва гонений. А вот, не приходя в сознание, несет какой-то правозащитный вздор на международной конференции, и ему рукоплещут Поллитровская и Бербер.

Меж тем могущественный помощник Президента собирается убрать маразматика из администрации, но Президент противится: само пребывание старого хрена в святая святых его в некотором роде забавляет.

О Присядкине, впрочем, хватит. Сволочь, конечно, но слишком старая, слишком маразматическая, чтобы выволакивать ее на всенародное посмешище с такой беспощадностью, как Мальгин. И за что, кстати, так ненавидит своего Присядкина «милый человек, разводящий дома пираний» (как характеризует Мальгина Валерия Новодворская)?

Получилось, однако, читабельно. Фигура маразматика-демократа горбачевско-ельцинского разлива, «сосланного» в псевдосоветники к Путину, позволяет с ненавистью и презрением изобразить - рядом с главным героем и в его собственном, опухшем от водочки «Абсолют», лице - сильных мира сего и обслуживающую их интеллектуальщину всех трех эпох. И тут уж о Войновиче лучше забыть и записаться в ученики к Петронию. Справедливости ради отмечу, что о нынешних федеральных властителях Мальгин пишет все же с меньшим или, вернее, с куда лучше сдерживаемым отвращением, чем о Хилатове (Сергее Филатове), Ситарове или, допустим, «мэрских». С большей опаской. С эдакой – лестной для «питерских» - кержаковинкой и невербализованным желанием угодить, но ведь на кремлевский чих не наздравствуешься!