Узбеки не случайно вспомнили про Сталина

По мысли Шавката Мирзиёева (по крайней мере, в том виде, в которой ее передали информационные агентства), стране предстоит увековечить память о каждом из репрессированных в Узбекской ССР с 1937 по 1953 год, а всего их было порядка 100 тысяч. Этого добьются через переименование школ и махалли (городских кварталов) и путем издания специальных книг с биографиями жертв.

«Представьте, какие великие дела они бы совершили во имя развития Родины, науки, экономики, культуры и литературы, какой бы прорыв сделал наш народ, если бы они не были репрессированы! Сегодня мы со скорбью вспоминаем об этой утрате», – подчеркнул президент Узбекистана.

В той или иной форме жертв сталинских репрессий поминали, кажется, все руководители постсоветских республик, не исключая даже Лукашенко («даже», поскольку президент Белоруссии избегает высказываться о Сталине). Но впервые к вопросу подошли столь масштабно – «увековечить каждого».

Политизированная публика в РФ на подобные инициативы в рядах некогда «братских» народов привыкла реагировать нервно, поскольку знает: антисталинизм в тех местах часто переходит в русофобию, в демонизацию России как таковой. Не то же ли самое начинается теперь в Узбекистане?

Увы, не «начинается», а началось уже очень давно. Мемориальный комплекс «Шахидлар хотираси» («Памяти жертв репрессий»), где выступал Мирзиёев, был торжественно открыт в 2000 году. Точно так же называется первый государственный музей, созданный в уже независимом Узбекистане.

Экспозиция этого музея поделена на десять разделов, но сталинскому периоду посвящены только четыре из них. В фокусе первого – колонизация Средней Азии Российской империей, последнего – годы, предшествовавшие развалу СССР. Надо понимать, что ни прежде – в Туркестане, ни после – в Узбекистане Ислама Каримова, никаких репрессий не было, все примеры угнетения связаны исключительно с Россией.

Удивляться нечему: вскоре после обретения независимости в Ташкенте сделали однозначную ставку на национализм, которая предполагала отрицание вообще всего русского периода истории. Мол, жестокая северная империя веками угнетала узбекский народ – и точка.

Это в полной мере относится к самому, пожалуй, болезненному и важному для русских этапу их совместной с узбеками планиды – к Великой Отечественной войне. После 1991 года она преподносилась как война за чужие интересы, в которой жителей Узбекистана заставили участвовать силой.

Как следствие, Узбекистан – единственная из среднеазиатских республик, где большинство населения, согласно соцопросам, не сожалеет о распаде СССР. Того самого СССР, нахождение в составе которого обеспечило Средней Азии беспрецедентный цивилизационный скачок. Нигде и никогда традиционное, живущее натуральным хозяйством общество не превращалось столь быстро в общество индустриальное – с промышленностью, больницами и университетами.

Благодарности за все это в обновленной историографии Узбекистана не прослеживается, Россию и СССР критикуют буквально за все, включая эмансипацию узбекских женщин.

В области внешней политики этому сопутствовали отвратительные проявления лицемерия: Ислам Каримов приезжал в Москву на юбилей Победы, пока в Узбекистане продолжали сносить связанные с ней памятники и учиться в школах по откровенно русофобским учебникам. Некоторые из них, особенно одиозные (например, за авторством Рахимова), все-таки изъяли из обращения – после нескольких лет настойчивых просьб посольства Российской Федерации.

Когда нечто подобное позволяли себе в Прибалтике, Грузии и на Украине, общественное мнение в РФ взрывалось негодованием. В случае Узбекистана очернение русской истории проходило для нас тихо и незаметно – внутренней обстановкой в этой среднеазиатской деспотии интересовались только специалисты.

Хотя, между прочим, Узбекистан – наиболее крупное, богатое и развитое государство региона, за исключением Казахстана. Именно Узбекистан Збигнев Бжезинский называл важнейшей страной в контексте контроля над всей Центральной Азией.

В 2000-х годах РФ и США ожесточенно соперничали за влияние на Ташкент с переменным для нас успехом: когда Каримов рассорился с Западом из-за кровавого подавления восстания в Андижане, Узбекистан вошел в российские интеграционные образования ОДКБ и ЕврАзЭС, когда помирился – вышел.

Но геополитика геополитикой, а иллюзии строить не нужно – отрицание положительного вклада России в свою историю и важности культурных связей с ней было взято в Ташкенте за принцип задолго до решения увековечить всех узбекских жертв Сталина. Нагляднее всего это проявилось в Нукусе, столице автономного Каракалпакстана, где некогда располагался монумент дружбе народов: две девушки – русская и каракалпачка – стояли, взявшись за руки. Теперь каракалпачка стоит в одиночестве – ее русскую подругу демонтировали.

На эту тему
• Большие перемены в Узбекистане дают новые возможности и России
• Татьяна Шабаева: Зачем нам Узбекистан
• Российский бизнес в Узбекистане находится под угрозой

Все это могло прийти черт знает к чему, например, к Туркменистану с его особо колоритной версией национальной истории, по которой туркмены изобрели колесо. Но в 2016 году Каримов умер, и в республике подул ветер перемен – начались реформы и активный пиар этих реформ за рубежом. Узбекистану меняли имидж ради того, чтобы привлечь в него инвестиции. 

Стоит признать, в пиаре узбеки преуспели. В прошлом году The Economist назвал Узбекистан «страной года», а СNN – лучшим туристическим направлением. Не важно, сколько за это было заплачено, важно, что об этом теперь говорят.

Статьи в российских СМИ о красотах Самарканда и фотоотчеты популярных блогеров, внезапно открывших для себя плов и рейсы в Среднюю Азию, – часть тех же самых процессов. Узбекистан неплохо платит за рекламу себя, поджидая международных макроинвесторов и микроинвесторов (они же туристы).

Было бы наивно совмещать это с вызывающей русофобией и антисоветизмом в официальной пропаганде, поэтому, свидетельствуют очевидцы, и того и другого в Узбекистане Мирзиёева стало меньше.

Великой Отечественной войны «ветер перемен» тоже коснулся напрямую: снос монументов прекратился, а к 9 мая был построен парк Победы и специально сняты три фильма о ней.

С учетом всех этих перемен внимание Мирзиёева к репрессированным в сталинские годы можно трактовать через уже традиционную для узбеков «многовекторность».

С одной стороны, этот жест, несомненно, понравится Западу, где его заметят и похвалят.

С другой (и это принципиально важно), в официальный День поминовения всех невинных жертв репрессий Мирзиёев говорил исключительно о сталинских репрессиях. Сталинисты никогда с подобным не согласятся, но контексте поиска исторического взаимопонимания между Узбекистаном и Россией это однозначно шаг вперед.

Прежде, напомним, сталинский период никак особенно не выделялся – репрессивной и злокозненной считали всю российскую эпоху в истории страны. Видимо, для того Узбекистана, который решил стать более свободным и открытым миру, это слишком радикальная версия русофобии, а антисталинизм – в самый раз.