Среднеазиатские режимы гораздо устойчивее, чем кажутся

Референдум в Таджикистане, итогом которого стало «вечное правление» президента Рахмона и возможность передачи власти его старшему сыну, был воспринят определенными силами как предвестник новой гражданской войны, в которую неизбежно будет втянута Россия. Но так ли это на самом деле и действительно ли режимы в Средней Азии могут обрушиться в любой момент?

На референдум, состоявшийся в Таджикистане в минувшие выходные, был вынесен вопрос об изменении некоторых статей конституции. Поправки отменяют ограничение срока пребывания главы государства на своем посту, снижают возрастной порог для кандидатов на пост президента и запрещают создание политических партий на национальной или этнической основе. По официальным данным, до 94% имеющих право голоса граждан Таджикистана сказали всему этому уверенное «да».

Он не знает о реальных проблемах страны, нам поступает множество обращений, люди просят помощи

Таким образом, на следующих президентских выборах, которые состоятся аж в 2020 году, действующий президент Эмомали Рахмон вновь может выставить свою кандидатуру. С другой стороны, снижение возрастного ценза для кандидатов на главный пост с 35 до 23 лет позволит баллотироваться и его старшему сыну Рустаму. Все-таки Рахмон-старший не молодеет, хотя, по меркам среднеазиатских лидеров, он чуть ли не юноша – 1952 года рождения.

Результаты референдума были очевидны задолго до его проведения, как очевидны и результаты предстоящих президентских выборов, кто бы из Рахмонов на них ни выдвигался. Ничего специфически таджикского в этой истории нет, все среднеазиатские государства, кроме Киргизии, прошли этот путь. А то, что в Киргизии династического правления не сложилось, – результат вмешательства третьих сил и слабости тогдашнего правительства в Бишкеке. И если, например, в Казахстане Нурсултану Назарбаеву с его потенциальными наследниками приходится нелегко и кое-кто из них стабильно портит ему кровь, то в Таджикистане с престолонаследием сложилось куда удачнее. У Эмомали Рахмона девять детей (два сына и семь дочерей), из них, помимо Рустама, в политике и государственной жизни активно участвует дочь Озода, которая сейчас трудится главой исполнительного аппарата своего отца, а ранее была первым заместителем министра иностранных дел.

Оппозиция, которая в самом Таджикистане представлена в основном небольшой группой правозащитной и проамериканской направленности, заранее критиковала саму идею изменения конституции страны, упирая на «недемократичность» новых мер. А некогда влиятельная «Партия исламского возрождения Таджикистана» была запрещена еще в прошлом году, и никаких протестов или волнений это не вызвало (частные эксцессы вокруг пары-тройки бывших лидеров ПИВТ не в счет). Так что на фоне 94% «за» в краткосрочной перспективе вряд ли следует ожидать каких-либо серьезных потрясений.

Другое дело, что негативный потенциал может и накапливаться. Дальше всех в своих прогнозах, переходящих в угрозы, пошел глава общественного движения «Таджикские трудовые мигранты» Каромат Шарипов, которому из Москвы виднее. А именно: заявил на пресс-конференции, что теперь в Таджикистане практически неизбежны государственный переворот и гражданская война. «Он не знает о реальных проблемах страны, нам поступает множество обращений, люди просят помощи», – отметил Шарипов, говоря о Рахмоне. «Война еще впереди», – добавил он.

Действительно, Таджикистан сейчас целиком зависит от того, что зарабатывают трудовые мигранты, в большинстве своем именно в России (по некоторым данным, объем их денежных переводов на родину уже превысил половину ВВП страны). В этой связи Шарипова вполне можно рассматривать как политическую фигуру, что не мешает считать его высказывание блефом.

Та система государственной власти, которая создана в среднеазиатских государствах (с рядом национальных нюансов), достаточно устойчива, и угрожать ей могут только внешние факторы, в первую очередь положение в Афганистане. Также не стоит отметать форс-мажоры, включая взаимную неприязнь некоторых народов, неурегулированные пограничные конфликты и вопрос пользования дефицитной для региона водой. Но в целом вертикаль их власти прочна, а создание династической системы это положение только закрепит. Недаром на фоне всех культурных преобразований последнего десятилетия таджикские ученые стали напирать на историю династии Саманидов (IX–X века н.э.), сыгравшую важную роль в этногенезе таджиков. Намек вполне прозрачный.

Кроме того, в Таджикистане инстинктивно боятся конфронтации. Гражданская война 90-х годов не забудется еще долго, в людях сидит страх ее повторения. А демократизация (что бы ни скрывалось за этим понятием) государственной системы воспринимается как угроза стабильности. Власть, в свою очередь, подчеркивает, что стабильность – залог внутренней безопасности. А оппозиция (и в недавнем прошлом, и сейчас) дает слишком много поводов для того, чтобы продемонстрировать свою зависимость от внешних сил.

Конечно, в обстановке, когда власть стремится зафиксировать выгодное для нее положение вещей и продлить это состояние на как можно более длительное время, необходимых клапанов для выпуска пара остается не так много. В исторической перспективе негатив может выплеснуться наружу, но никак не в тех формах, о которых заявлял Шарипов, и явно не в ближайшие годы. Но это действительно главный вопрос применительно к современной Средней Азии: как быстро будет накапливаться негативная реакция части населения на «династические» формы правления и будет ли вообще?

Возможно, катализатором могут стать негативные события в экономике, еще более вероятная причина – вмешательство извне, действительно способное «раскачать» ситуацию в Средней Азии, что станет большой проблемой, в том числе для России. Но никак не референдум о законодательном обеспечении векового правления династии Рахмонидов.