Как адмирал Сенявин бил турок и отказывался подчиняться Наполеону

То, что десятилетний Митя Сенявин оказался зачислен в 1773-м в Морской кадетский корпус, было заранее, можно сказать, предопределено судьбой. Парнишка происходил из рода, давшего России вице-адмирала Наума Акимовича Сенявина, победителя шведов при Эзеле в 1719 году, и его сына адмирала Алексея Наумовича Сенявина, многократно побившего турок в Азовском море в ходе войны 1768-1774 годов. Алексей Наумович приходился Мите двоюродным дядей.

Правда, особой протекции влиятельный родич парнишке не оказал. «Батюшка представил меня дядюшке, я ему очень понравился, взяли меня с собою, привезли в Петербург и очень скоро определили в Морской корпус... Батюшка сам отвез меня в корпус, прямо к майору Голостеневу. Они скоро познакомились и скоро подгуляли. Тогда было время такое: без хмельного ничего не делалось. Распростившись между собою, батюшка садился в сани, я целовал его руку, он, перекрестив меня, сказал: "Прости, Митюха, спущен корабль на воду, отдан Богу на руки. Пошел!" – и вмиг из глаз скрылся», – вспоминал десятилетия спустя Дмитрий Николаевич.

Путь не для слабаков

Служба на флоте и сейчас-то считается весьма суровой, а уж тогда, в условиях XVIII века, она была такой и подавно. Теснота и тихоходность парусных кораблей, ром и солонина в бочках, цинга как почти непременное условие далеких плаваний, плеточная дисциплина…

«Господам», конечно, приходилось полегче, чем матросам – но в целом считалось, что на флот идут самые бедные и мелкопоместные дворяне, у которых нет шансов на карьерные перспективы в других сферах. И Митя тянул лямку наряду с остальными: сначала четыре года в кадетском корпусе – а там учили весьма жесткими методами, вгоняя в недорослей знания и дисциплину теми самыми плетьми. Дожив до своего самого первого звания гардемарина, Митя Сенявин начал получать назначения на корабли, набираясь в плаваниях практического опыта – сначала служил на Балтике, ходил даже в Атлантику, потом был переведен в состав Азовской военной флотилии.

Из воспоминаний Сенявина можно почерпнуть немало интересного о повседневной флотской жизни того времени. Вот, например, такая вот выразительная сценка: «У нас на корабле был забавник – слесарь корабельный: мастерски играл на дудке, плясал чудесно, шутил забавно, а иногда очень умно. Люди звали его "кот-бахарь". Когда течь под конец шторма прибавилась чрезвычайно и угрожала гибелью, я сошел со шканец на палубу, чтобы покуражить людей, которые из сил почти выбивались от беспрестанной трехдневной работы. Вижу, слесарь сидит покойно на пушке, обрезает кость солонины и кушает равнодушно. Я закричал на него: "Скотина, то ли теперь время наедаться, брось все и работай". Мой бахарь соскочил с пушки, вытянулся и говорит: "Я думал, ваше высокоблагородие, теперь-то и поесть солененького, может, доведется, пить много будем". Теперь, как вы думаете, что сталося от людей, которые слышали ответ слесаря? Все захохотали, крикнули: "Ура, бахарь, ура!" – все оживились, и работа сделалась в два раза успешнее».

На эту тему
• Как русские моряки принудили шведов к миру
• Путин прибыл в Крым на празднование Дня Победы
• Греческий остров Лемнос будет развивать отношения с Россией

Как известно, ничто так не способствует карьере военного человека, как, собственно, война. К 1787 году, когда начался очередной конфликт с турками, 24-летний Сенявин, зарекомендовавший себя офицером усердным и талантливым, пребывал уже в чине капитан-лейтенанта. В дальнейшем он попал под начало Федора Федоровича Ушакова, являвшегося тогда восходящей звездой русского флота. Победы над турками при Фидониси, Керчи, Тендре и Калиакрии – заслуга Ушакова, проявившего себя очень талантливым командующим.

Однако амбициозный и самоуверенный Сенявин не сумел ужиться с Ушаковым. В разговорах он во всеуслышание обвинял начальника в чрезмерной осторожности – по мнению Сенявина, если бы Ушаков действовал напористей и агрессивней, то и урон османам можно было бы нанести куда больший. В какой-то момент конфликт между начальником и подчиненным достиг такой остроты, что в него пришлось вмешаться самому светлейшему князю Григорию Потемкину, руководившему военными действиями. Потемкин, заботясь о поддержании субординации, велел посадить дерзкого моряка под арест, отстранив его от командования кораблем.

Война на два фронта

Светлейший князь не хотел ломать карьеру Сенявина – он уже тогда разглядел его великую будущность. Потемкин велел Дмитрию Николаевичу принести Ушакову извинения – и Федор Федорович их принял. Особой приязни к Сенявину у Ушакова по-прежнему не было, но теперь они могли, по крайней мере, работать вместе. Довольный тем, что конфликт улажен, Потемкин написал Ушакову: «Федор Федорович! Ты хорошо поступил, простив Сенявина: он будет со временем отличный адмирал и даже, может быть, превзойдет самого тебя!». Как в воду глядел светлейший…

Сенявин продолжил службу под началом Ушакова и во время начавшейся в 1798 году войны с республиканцами-французами. Тогда русская эскадра вошла в Средиземное море и провела чрезвычайно успешную кампанию: французов изгнали с Ионических островов и выбили их из ряда пунктов на итальянском побережье. Центральный эпизод этой кампании – осада и успешное взятие чрезвычайно мощной крепости на острове Корфу. Сенявин, являвшийся на тот момент капитаном 74-пушечного «Святого Петра», был в центре всех этих событий, о нем говорили, как о самом храбром и толковом офицере из числа командиров кораблей.

В 1805 году война с французами возобновилась. Россия решила снова отправить эскадру в Средиземное море. Встал вопрос о командующем – и за советом решили обратиться к Федору Федоровичу. «Я не люблю, не терплю Сенявина, – честно ответил Ушаков, – но если бы зависело от меня, то избрал к тому одного его». Дмитрий Николаевич, имевший тогда уже чин вице-адмирала, успешно провел свои корабли из Кронштадта до Корфу, а после прибытия туда организовал наступление на французов в Далмации (территория современных Хорватии и Черногории), уступленной Наполеону разгромленной им при Аустерлице Австрией.

21 февраля посланный Сенявиным десант под началом капитана 1-го ранга Григория Белли овладел крепостью Кастельнуово – после чего жители области Бока-ди-Каттаро и духовный и политический лидер Черногории Петр Негош немедленно присягнули на верность российскому императору Александру I. Затем были захвачены стратегически важные острова Лисса и Курцола, началась блокада Венеции и далматинского побережья.

Сенявин был крут по характеру и никогда не боялся поступать решительно. Например, когда австрийский комендант Триеста, испугавшись угроз Наполеона, задержал у себя в порту несколько десятков черногорских судов, занимавшихся снабжением русских сил и ходивших под российским флагом, вице-адмирал тут же подготовил письмо. В нем он предупредил коменданта: «Если час спустя не возвращены будут суда, вами задержанные, то силою возьму не только свои, но и все ваши, сколько их есть в гавани и в море. Уверяю вас, что 20 000 французов не защитят Триеста. Надеюсь, однако ж, что через час мы будем друзьями. Я только и прошу, чтобы не было и малейшего вида, к оскорблению чести российского флага клонящегося…». Испуганные австрийцы поспешили исполнить условия ультиматума.

Но в декабре 1806-го стратегическая обстановка резко изменилась. Войну России объявила Турция – и Дмитрий Николаевич начал наступление на нового противника. Русский флот проник в мягкое «подбрюшье» Османской империи: в марте 1807-го Сенявин захватил остров Тенедос, запиравший вход в Дарданелльский пролив. Характерно, что русские преуспели там, где незадолго до них потерпели неудачу союзные на тот момент англичане: британский адмирал Дакворт потерпел от турок поражение и отступил от Дарданелл. Зато Сенявин, овладев Тенедосом, установил двухмесячную блокаду пролива – что привело к голоду в столичном Константинополе и восстанию янычар, покончивших с властью султана Селима III. Его преемник Мустафа IV велел своим флотоводцам снять блокаду любой ценой – и капудан-паша Сеит-Али повел на русских флот, состоявший из восьми линкоров, шести фрегатов и 55 вспомогательных кораблей. В распоряжении у Сенявина было 10 линейных кораблей и один фрегат.

Дмитрий Николаевич устремил свою эскадру навстречу туркам – и Дарданелльское сражение началось 22 мая 1807 года. Представление о ходе битвы, о сопровождавшей ее сумятице и неразберихе, можно получить из воспоминаний ее скромного участника – мичмана Павла Панафидина.

«Все корабли устремились вперед, а задние остались свободными. Корабль "Уриил" так близко шел к своему противнику, что сломал утлегарь, и когда велели с моря стрелять, то отвечали, что не по кому. Турки убрались на палубу. Не знаю, почему этот корабль не был абордирован – мысль совершенно ложная, что турки зажгут свои корабли; отчего бы то ни было, но "Уриил" шел далее, и этот корабль, который уже ужасался защищаться, успел уйти под крепость. Нашему кораблю и контр-адмиральскому "Ретвизану" досталось атаковать отделившийся корабль. У "Ретвизана" разорвало пушку; он прекратил сражение, мы дрались тогда борт о борт; но наш корабль и со сломанными парусами шел лучше неприятельского и прошел перед носом его. В это время явился корабль "Сильный" с правой стороны у нас. Мы должны были уступить место ему, как кораблю, лежащему правым галсом – и так нас течением отдалило от неприятельского корабля…», – делился Панафидин.

Самоуправство или достойный выход из ловушки?

Как бы то ни было, сражение закончилось вполне внятной победой русских: турки отступили. Они потеряли около двух тысяч человек личного состава, а три османских линейных корабля оказались так сильно избиты артиллерийским огнем, что были уже непригодны к дальнейшей службе. Дмитрий Николаевич, впрочем, остался недоволен таким итогом – он считал, что можно было добиться и большего. «Прошедшее сражение, – указывается в адмиральской инструкции, – показало нам: чем ближе к неприятелю, тем от него менее вреда, следовательно, если бы кому случилось свалиться с неприятельским кораблем, то и тогда можно ожидать вящаго успеха».

Сенявин проанализировал боевой опыт. «Если турки выдут из Дарданелл, – писал он в одной из своих инструкций, – я буду стараться всячески не допустить себе атаковать, а чтобы улучить самим нам напасть на них, ибо они, атакуя нас и определяя дистанцию свою, в короткое время могут истощить нас в последних снарядах артиллерии». Адмирал хорошо понимал, чего следует ждать дальше. Турки хотели, как позже писал Сенявин царю, «избегая сражения, стараться отвлечь меня от острова Тенедос, дабы чрез то получить более удобности сделать со стороны азиатского берега вспоможение высаженному вчерашнего дня в большом количестве десанту». 

Через некоторое время турки все-таки решились штурмовать Тенедос – и 1 июля вновь дошло до решительного сражения. Против 10 русских линейных кораблей османы выставили 10 своих линкоров, а еще пять фрегатов, три шлюпа и два брига. Умело маневрируя, Сенявин постарался обрушить почти всю мощь своего огня на два вражеских флагманских корабля – памятуя, что гибель или плен османских адмиралов обыкновенно приводит к панике и бегству их флота. Русские канониры вновь показали себя с самой лучшей стороны. К вечеру противник, понеся сильные людские потери, начал отходить. Однако судно второго турецкого флагмана Бекир-бея, потеряв все реи и паруса, выбросило белый флаг. Сенявин продолжал преследование – и по итогам сражения османы всего потеряли три линкора, четыре фрегата, один шлюп, до 1000 человек убитыми и 774 – пленными. Вынужден был сдаться и турецкий десант, успевший высадиться на Тенедосе. Это был уже несомненный разгром. Уже в августе Османская империя согласилась подписать перемирие.

Незадолго до того России пришлось заключить в Тильзите мир и с Францией. Одним из его условий была уступка французам Ионических островов и занятых русскими районов Далмации. С горечью Дмитрий Николаевич велел вернуть французам и туркам территории, которые незадолго до того так блистательно у них отвоевал.

Настала пора возвращаться на родину. В октябре 1807-го русская эскадра бросила якорь в Лиссабоне, ставшем для нее ловушкой. Союз с Францией, вынудивший Россию присоединиться к континентальной блокаде англичан, рассорил русских с британцами. Потрепанную и уставшую русскую эскадру блокировало в Лиссабоне почти вдвое более мощное английское соединение. Сам же Лиссабон вскоре заняли французские войска. Император Александр I прислал адмиралу предписание исполнять приказы, которые могут поступить ему от Наполеона – вплоть до сражения с британцами.

Но адмирал не имел никакого намерения класть русские головы за интересы Наполеона – и предполагаемое сотрудничество с французами успешно саботировал. А когда в августе 1808-го Лиссабон заняли британцы, адмирал заключил с ними сепаратное соглашение. Он договорился, что англичане не станут захватывать русские корабли. Вместо этого русская эскадра отправилась в Портсмут, где англичане приняли корабли на хранение – обязавшись вернуть их владельцам после заключения мира с Россией. Обещание свое они впоследствии выполнили. Русские же команды в сентябре 1809-го доставили в Ригу.

В Петербурге действия Сенявина расценили как самоуправство – что впоследствии принесло ему отставку и годы опалы, затянувшейся до смерти Александра I. В отставке Дмитрий Николаевич бедствовал, получая лишь половинное жалование – порою не хватало даже на прокормление семейства. Лишь после того, как на престол взошел Николай I, заслуженного моряка вернули на службу.

Новый царь назначил Дмитрия Николаевича своим генерал-адъютантом, командующим Балтийским флотом. Когда 67-летний флотоводец, изнуренный недугами, скончался, царь лично командовал на похоронах эскортом лейб-гвардии Преображенского полка.

Но «простолюдины», простые матросы сокрушались о смерти любимого начальника сильнее, чем знать. Ведь Сенявин был решительным противником телесных наказаний. Однажды он распорядился посадить под арест троих офицеров корабля «Азов», имевших обыкновение избивать матросов – в том числе лейтенанта Павла Нахимова, будущего знаменитого адмирала. Говорят, Павел Степанович запомнил этот урок на всю жизнь – и сам к нижним чинам стал относиться с уважением, и остальных к тому наставлял…