Нынешний поворот России на Восток до сих пор воспринимается некоторыми людьми не как продуманный план, согласующийся с исторической закономерностью, а как ситуативный, вынужденный ход или даже импульсивная реакция на сиюминутные события. Мол, Россия обиделась на непонимание Запада и теперь изо всех сил демонстрирует, что может без него обойтись, но при этом всегда готова вернуться к прежнему положению вещей.
Для таких людей совершаемый поворот выглядит как аномалия, которая со временем обязательно сгладится, сойдет на нет и в конечном счете не окажет влияния на историческую траекторию страны. Потому что историей ей предначертано быть заодно с европейской, в широком смысле, цивилизацией, которую мы на протяжении веков были обречены догонять и отраженным светом которой мы светим. Это, по их мнению, и есть норма, поэтому западников в их теперешнем изводе мы зовем «нормализаторами».
Другое название – «партия мира», однако не мира вообще, а того специфического мира, в котором концентрация нашей победы была бы не слишком велика и не отпугивала Запад, ведь тот в конечном счете должен сменить гнев на милость и согласиться на великое возвращение России в свои объятия.
Впрочем, как историческую случайность можно было бы рассматривать и иные события, сформировавшие русскую цивилизацию, то есть сделавшие нас теми, кем мы сегодня являемся. Например, разве не в силу случайных обстоятельств тысячу с лишним лет назад правившие Русью знатные варяги – вроде бы люди нормального европейского происхождения – решили принять христианство в восточном, а не в западном варианте, из рук Константинополя, а не Рима? Ведь это событие тоже могло остаться в истории как флуктуация, ничего не значившая и ничего не предопределившая. Но этот выбор был не раз подтвержден на исторических развилках. И в XI веке, когда случился раскол единой Церкви и Русь осталась с восточной Церковью. И в XIII веке, когда князь Александр Невский предпочел быть вместе с Ордой, а не с псами-рыцарями. И в XV веке, когда Флорентийская уния чуть было не состоялась, но в итоге всё же была выброшена в мусорную корзину.
Выбор Александра трактуется как желание сохранить духовную независимость страны, так как Орда претендовала только на ясак, а крестоносцы норовили заползти русским в черепную коробку. Но князь, хоть и был признан святым, не мог видеть будущее. Мог ли он сделать тот же выбор, если бы знал, что Орда придет в ничтожество, распадется, не даст ничего ценного человечеству, что на месте Византии возникнет наш многовековой враг – Османская империя, что Колумб откроет Америку, Галилей изобретет экспериментальную науку, а соплеменник псов-рыцарей Лейбниц придумает интегральное исчисление?
Полагаю, он сделал бы тот же самый выбор. Русь два с половиной века, от десятилетия к десятилетию, жила надеждой на то, что «Бог Орду переменит» – и в конце концов дождалась, получив в свои руки ордынское геополитическое наследие. Ждать, что Бог переменит Европу, было бы совершенно бесполезно, это как, примерно, сегодня ждать, что с очередным президентом США между нашими странами появится взаимопонимание.
Но выбор Александра Невского со временем привел к тому, что история страны превратилась в борьбу двух традиций. Одна из них отстаивала принцип духовной независимости – и верность этому принципу была условием выживания нации. Вторая же заставляла следовать требованиям прогресса – и это было еще одним условием выживания. Этот дуализм и скреплял общество, и постоянно служил источником его разложения.
Эта вторая традиция веками вела исключительно в западном направлении. За технологиями – на Запад. За законами – на Запад. За предметами роскоши и новинками быта – на Запад. И даже за приемами стихосложения – тоже на Запад.
То значение, которое приобрел технический и общественный прогресс к XIX веку, вынуждало увлеченных им людей думать, что выбор «восточного вектора», сделанный сначала князем Владимиром, а потом князем Александром, был не так уж и хорош, что эта традиция только путается под ногами у широко шагающего прогресса.
«Хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с». Вложив эти слова в уста заведомо ничтожного персонажа, Достоевский в каком-то смысле совершил подлог, чересчур принизив идейных противников. Похожие идеи в его время мог разделять и умница профессор, и красавец офицер, и удачливый предприниматель. Точно так же и сегодня западники-«нормализаторы» – это зачастую люди с действительно хорошими лицами и с хорошими мозгами. Просто их аргументы и их привычки относятся к вчерашнему дню.
В наше время можно слышать: «И чего добилась Россия, порвав с Западом? Всего лишь заменила зависимость от Запада зависимостью от Китая». Аналогия с выбором Александра Невского очевидна. Стоит, однако, видеть разницу между той малоприятной образиной Орды, которую был вынужден лицезреть святой благоверный князь, и теми отношениями, которые сложились у России с КНР и другими соратниками по строительству многополярного мира. По крайней мере, никакой ясак мы не платим и в наши новые союзы вступаем совсем не на вторых ролях.
В наши дни Россия поворачивается к Востоку в значительно лучших условиях, чем восемь веков назад. Удивительное ощущение – созерцать тот огромный круг, который история сделала за это время. Конечно, мы тоже не можем видеть будущего, но сегодня западничество, европоцентризм утрачивает под собой ту твердую практическую почву, которая до сих пор была в его распоряжении. И у нас есть возможность преодолеть раскол между двумя традициями и соединить ценности духовной независимости и ценности прогресса в единую непротиворечивую традицию.
