В эти дни будет много написано и сказано про Василия Макаровича Шукшина – ему девяносто. У меня этот год – совершенно случайно – выдался шукшинским.
В начале лета я был в жюри документальной части кинофестиваля «Герой и время» в Железноводске. В том же жюри, только в художественной его части, была Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина. На инвалидной коляске; к концу фестиваля – с этим странным своим супругом Алибасовым, но все-таки – «Печки-лавочки» это ведь тоже она. «Господи!.. Да почему вы такие есть-то? Чего вы такие дорогие-то?.. Что мне с вами делать-то?» – это же она сыграла в «Калине красной». И она была с Василием Макаровичем все те годы, в которые он писал и снимал то, с чем навсегда останется в истории и русской литературы, и русского кинематографа.
Мы беседовали. Лидия Николаевна показалась мне глубоко несчастным человеком.
А потом – опять же случайно, просто мимо ехали – я оказался в Сростках, родном селе Василия Макаровича в Алтайском крае, неподалеку от Бийска. Там хранят память земляка – дом, где он жил малышом, и дом, откуда уехал, школа – все музеефицировано. На невысокой горе Пикет – памятник работы скульптора Клыкова с надписью, в которой ни грамма пафоса, а только констатация: «Василию Макаровичу Шукшину с любовью русские люди».
На Пикете регулярно проходят шукшинские фестивали.
Какой-то правильный человек построил восхитительной красоты храм – не в честь Шукшина, разумеется, а вообще.
И большой рынок местных продуктов и сувениров на окраине, на Чуйском тракте – одной из самых красивых дорог на планете, который дает работу многим местным. Это к Шукшину имеет крайне опосредованное отношение, но просто для полноты картинки. И еще для полноты: Сростки – это, как выяснилось, вовсе не деревня, а именно что большое село – там почти 3 000 человек.
Там про Шукшина стало немного понятнее. Я как-то не очень представлял себе это место. Ну Сибирь, ну Алтай, ну село. Мало ли таких. А Алтайский край – это особая реальность, это сибирский юг, это степи и холмы предгорий, это невероятной мощи река Катунь, в которой не каждый рискует искупаться – унесёт.
Алтай – это та самая поднятая целина, куда со всего Советского Союза съехались самые отчаянные, они же – самые пассионарные. И вот эти невероятные просторы, эта пассионарность, эта мощь – и создали тот бульон, в котором, как в первобытном море, зародилась новая жизнь. Отсюда эта шукшинская неистовость, отсюда – все по большому счёту, все на разрыв, все до конца, все до предела. А, может, и не отсюда, а просто само по себе.
Таких людей – на нашей памяти ещё Высоцкий – Господь наделяет талантами с избытком. Это великая благодать, но и большая трагедия.
Когда из тебя неудержимо и во все стороны прет – с этим сложно справиться: упорядочить, написать, спеть, снять, в общем, транслировать во внешний мир. Большинство – не справляется. Тех, кому это удаётся, мы называем гениями. Их задача – не взять, а отдать. Они долго не живут, даже если не пьют и не торчат, пытаясь хоть немного приглушить этот атомный реактор внутри. Шукшин выпивал, но бросил это дело – понял, что не справится с собой, а ведь надо успеть высказать. Умер он, как известно, от банальной язвы, которую сейчас вылечили бы за пару недель.
Жаль. Его «Степан Разин» был бы, вне всякого сомнения, великим фильмом. Не успел. «А был бы «Разин» в этот год. Натура где – Онега, Нарочь? Все печки-лавочки, Макарыч! Такой твой парень не живет», – написал Владимир Семенович Высоцкий в песне на смерть товарища.
Таким, как Шукшин, не надо врать – всю правду бы успеть рассказать. Вот почему ему веришь – безоговорочно. Эти две сцены из «Калины красной» – встреча с матерью и после, возле церкви: «Ведь это же мать моя! Мать моя! Мать!» – мог и написать, и поставить, и сыграть только Шукшин. Любой другой – не смог бы, соврал бы. А Шукшину врать было бессмысленно – он этим жил. Это он и есть там, в кино.
Точно так же, как странно вменять ему в достоинство «внимание и интерес к маленькому человеку». Да он им и был, неужели непонятно? Он не со стороны смотрел на этих людей, и не сверху, а – изнутри.
И самое глупое, что можно сделать – пытаться вставить Шукшина в какие-то рамки. В советские времена его пытались называть «деревенщиком», в нынешние – «советским». Это все чушь. Какая разница – когда и на примере чего говорить о самом главном.
Фильм «Калина красная» вышел в 1973-м – в год моего рождения. То есть я даже примерно не могу помнить ту реальность. Тем не менее мы до сих пор смотрим и читаем Шукшина – потому что это не столько про реальность, сколько про то, что над ней. Про самое-самое главное, о чем почему-то теперь литераторы и кинематографисты говорить разлучились.
