В последнее время в силу ряда известных событий в обществе развернулась дискуссия по такой проблеме, как условно-досрочное освобождение (УДО) лиц, находящихся в местах лишения свободы.
Такая позиция была вполне распространенной, например, среди французских дворян эпохи кардинала Ришелье
Как обычно бывает в правовых спорах, четко обозначились две линии: «жесткая» и «мягкая». Сторонники первой утверждают, что осужденный преступник должен отсидеть «от звонка до звонка» и что его досрочное освобождение возможно разве что в каких-то исключительных обстоятельствах, например при обнаружении неизлечимого заболевания. Приводятся также многочисленные примеры, когда по УДО на свободу выходили убийцы, насильники и педофилы и вскоре вновь принимались за старое. Безусловно, эти примеры заслуживают внимательного анализа, с тем чтобы понять, почему так произошло.
Сторонники второй, гуманистической линии, напротив, зачастую рассматривают УДО как некое безусловное право заключенного выйти на свободу после отбытия определенного срока в зависимости от степени тяжести совершенного преступления. Напомню, что согласно закону, для того чтобы ходатайствовать об освобождении по УДО, заключенные, осужденные за преступления небольшой и средней тяжести, должны отбыть не менее 1/3 назначенного им срока, осужденные за тяжкие преступления – не менее половины срока, осужденные за особо тяжкие преступления – 2/3 срока, осужденные на пожизненное заключение – не менее 25 лет и, наконец, осужденные за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних – не менее 3/4 срока.
При этом порой забывают, что при решении вопроса о целесообразности УДО суд учитывает не только срок, уже отбытый заключенным, но и целый ряд других факторов.
Ст. 175 Уголовно-исправительного кодекса РФ указывает, что в ходатайстве осужденного об УДО «должны содержаться сведения, свидетельствующие о том, что для дальнейшего исправления осужденный не нуждается в полном отбывании назначенного судом наказания, поскольку в период отбывания наказания он частично или полностью возместил причиненный ущерб или иным образом загладил вред, причиненный в результате преступления, раскаялся в совершенном деянии, а также могут содержаться иные сведения, свидетельствующие об исправлении осужденного».
Мне приходилось читать статьи и интервью известных юристов, в которых утверждается, что для освобождения по УДО раскаяние осужденного якобы не является обязательным. В одной известной газете статья, где цитируются подобные мнения, озаглавлена так: «Ни в каких статьях УИК не прописано, что заключенный должен испытывать раскаяние в содеянном».
Откровенно говоря, в свете того, что говорится в ст. 175 УИК РФ, это утверждение выглядит несколько нелогично. Давайте порассуждаем. Предположим, что некий гражданин отбывает наказание за убийство, совершенное, как он считает, в ответ на нанесенное ему оскорбление. В своем деянии он не раскаивается и вполне убежден, что поступил правильно, поскольку настоящий мужчина может смыть оскорбление только кровью обидчика. Такая позиция была вполне распространенной, например, среди французских дворян эпохи кардинала Ришелье, которые хватались за шпагу при любом косо брошенном взгляде; в отдельных традиционных сообществах она укоренена и сегодня. Но где в таком случае гарантия, что, выйдя на свободу, приверженец подобной «мушкетерской» или «горской» морали не совершит аналогичное преступление, коль скоро он руководствуется такими жизненными установками? А ну как его снова кто-то оскорбит – или ему так покажется?
Или, допустим, где-то в колонии отбывает срок некий вор в законе, который гордится своим званием и не собирается от него отказываться. Есть ли смысл применять к нему УДО, коль скоро позиция «тюрьма – дом родной» – его свободный жизненный выбор?
В то же время показное раскаяние отнюдь не означает, что заключенный и вправду пересмотрел свои жизненные принципы. Кто может поручиться, что «крокодиловы слезы», проливаемые им по поводу своего беспутного прошлого, – это не просто уловка, направленная на то, чтобы побыстрее выйти на свободу и вновь взяться за старое?
#{smallinfographicleft=427277}Еще сложнее ситуация, когда осужденный считает себя невиновным. Как может честный человек раскаиваться в преступлении, которого он не совершал? Приведу исторический пример. В заключительном слове на XXII съезде КПСС Н. С. Хрущев рассказал такой эпизод: «Трагической оказалась и судьба менее известного для широких кругов в нашей партии Алеши Сванидзе, брата первой жены Сталина. Это был старый большевик, но Берия путем всяких махинаций представил дело так, будто Сванидзе подставлен к Сталину немецкой разведкой, хотя тот был ближайшим другом Сталина. И Сванидзе был расстрелян. Перед расстрелом Сванидзе ему были переданы слова Сталина, что если он попросит прощения, то его простят. Когда Сванидзе передали эти слова Сталина, то он спросил: «О чем я должен просить? Ведь я никакого преступления не сделал». Его расстреляли. После смерти Сванидзе Сталин сказал: «Смотри, какой гордый, умер, но не попросил прощения». А он не подумал, что Сванидзе прежде всего был честным человеком».
Возникает заколдованный круг. Судья, рассматривающий ходатайство об УДО, исходит из того, что сидящий перед ним заключенный осужден законно и обоснованно. И это естественно: в его компетенцию не входит оценка приговора, вынесенного ранее другим судом. И если осужденный утверждает, что раскаиваться ему не в чем, поскольку никакого преступления он не совершал, в глазах судьи это может послужить основанием для отказа в УДО. Получается, что данная норма закона провоцирует осужденных на то, чтобы они раскаивались в преступлении, даже если они его не совершали. Это напоминает положение в момент ареста обвиненного в хранении долларов в вентиляции управдома Никанора Ивановича Босого из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», которого супруга напутствует в «дальний путь» словами: «Покайся, Иваныч, тебе скидка выйдет», – хотя управдом ни сном ни духом не ведал ни о каких валютных операциях.
Очень сложно обстоит дело и с оценкой обстоятельств, которые призваны свидетельствовать о том, что осужденный встал на путь исправления. В качестве одного из таковых принимается отсутствие взысканий в месте отбывания наказания за определенный период. Взыскания эти могут налагаться за неопрятный внешний вид, незаправленную койку, неправильное обращение к начальству, попытку поделиться едой из посылки с другими заключенными, курение в неположенном месте и т. п.
Не следует, однако, забывать, что наличие взысканий далеко не всегда свидетельствует о том, что осужденный закоснел в своем преступном поведении. Просто одним людям жизнь в условиях исправительного учреждения дается легче, другим – труднее. Заключенный, прослуживший в своей долагерной жизни, например, прапорщиком в армии, без труда сможет приспособиться к лагерным порядкам и не испытывать никаких трудностей в исполнении установленных правил. В то же время какой-нибудь «белый воротничок», осужденный за т. н. экономические преступления, будет сталкиваться в колонии с непреодолимыми трудностями на каждом шагу и, как следствие, непрерывно получать взыскания.
В законе также сказано, что для выхода по УДО заключенный должен возместить причиненный им ущерб. Бывает, однако, что сделать это физически невозможно. Представим такую ситуацию: некий бомж – обманутый дольщик поджег принадлежащий владельцу строительной компании автомобиль «Майбах» стоимостью в миллион долларов. В колонии он полностью раскаялся, проникся идеей об экстремистском характере теорий классовой борьбы, примерно себя вел и преисполнен желания выйти по УДО, с тем чтобы на воле заняться честным трудом и обрести со временем оседлый образ жизни. Однако возместить такой ущерб для него совершенно невозможно. Должно ли это служить препятствием для его освобождения? Не думаю.
При рассмотрении ходатайств об УДО суд принимает во внимание также такие факторы, как занятие в местах лишения свободы общественно-полезным трудом, участие в художественной самодеятельности, спортивных командах, в различных кружках и объединениях заключенных. Ценность подобных факторов для оценки процесса исправления осужденного опять же относительна. Не во всех колониях у осужденных имеется возможность трудиться. А там, где такая возможность имеется, далеко не всегда, например, человек, привыкший на воле руководить крупной компанией, захочет шить рукавицы. А даже если захочет, не факт, что у него это получится. Быть может, он хочет, например, писать статьи для какого-то специального издания. Разве это не общественно-полезный труд?
Наверное, имело бы смысл подумать о том, чтобы осужденные имели возможность заниматься не только примитивным физическим трудом, но и более сложными видами деятельности в соответствии со своими профессиональными навыками. Это понимали даже Сталин и Берия, создавая небезызвестные «шарашки».
Что касается художественной самодеятельности и занятий спортом, то далеко не все заключенные обладают для этого необходимыми данными, никакого отношения к процессу исправления это не имеет.
Если же говорить о так называемых секциях дисциплины и порядка, то они зачастую пользуются дурной славой, поскольку считается, что вступившие туда будут обязаны доносить на своих товарищей или оказывать какие-то иные услуги администрации колонии. Многие мои коллеги-адвокаты вообще крайне отрицательно относятся к подобным секциям, полагая, что их наличие – это скорее путь к развращению личности осужденного, нежели к ее коррекции.
В конечном итоге решение об УДО принимает все-таки судья. И здесь очень многое зависит от его опыта, интуиции, умения «проникнуть в душу» осужденного, понять его психологию, настрой, жизненные установки. Думается, однако, что все сомнения следует трактовать в пользу ходатайствующего об УДО, поскольку лучше отпустить на свободу заключенного, который еще недостаточно исправился, чем оставить в местах лишения свободы того, кто уже давно в дальнейшем отбывании наказания не нуждается.
Не следует также забывать, что по такому показателю, как число заключенных на сто тысяч жителей, мы опережаем европейские страны и Японию в несколько раз и это обстоятельство лишь способствует ухудшению криминогенной ситуации в стране. Ибо тюрьмы и колонии, как я не устаю повторять, – это в наших, российских условиях «университеты преступности». Несомненно, что «пересидеть» в тюрьме или колонии значительно опаснее, чем «недосидеть», поскольку у лиц, длительное время находящихся в местах лишения свободы, постепенно утрачиваются полезные социальные навыки и, напротив, приобретаются манеры и привычки, характерные для преступного мира. Вот почему судья, как мне кажется, должен исходить из презумпции целесообразности УДО, лишь какие-то очень серьезные обстоятельства могут заставить его отклонить соответствующее ходатайство.
Многие сегодня требуют полной отмены УДО для осужденных педофилов. Не отрицая необходимости ужесточения наказаний в отношении лиц, совершивших преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, я все же не сторонник того, чтобы «перегибать палку» и создавать своего рода «неприкасаемых» в лице одной из категорий осужденных. Иное дело, что человек, отбывший наказание за такого рода преступления, может быть подвергнут на свободе ряду ограничений. Например, он может быть ограничен в возможности приближаться на определенное расстояние к детским садам, школам, быть пожизненно лишен права заниматься определенными профессиями. За этим должен быть очень жесткий контроль со стороны как государства, так и институтов гражданского общества.
Еще один путь для педофилов досрочно выйти на свободу – это выразить готовность в присутствии адвоката и прокурора добровольно подвергнуться химической кастрации, закон о которой, вероятно, будет принят. Хотя эта мера, конечно, не панацея, а лишь одно из средств вернуть преступника к нормальной жизни.
Велика роль государства и гражданского общества и в дальнейшей судьбе тех, кто вышел по УДО. Если такой человек не может найти работу, если ему всюду «дают от ворот поворот», очень велика вероятность того, что вскоре за ним вновь закроется дверь тюремной камеры. И если мы не разделяем теорию Ломброзо о том, что преступниками рождаются, мы вынуждены признать, что в том, что человек встал на «кривую дорожку», в той или иной степени виноваты и общество, и государство. А потому наш общий долг – направить таких оступившихся граждан на «путь истинный». Эта работа требует неравнодушия и больших затрат времени и сил, но можно не сомневаться, что эти вложения с лихвой окупятся в будущем.
Источник: Блог Общественной палаты
