Егор Холмогоров: Презумпция Незаметности

Меня больше всего возмущает сама необходимость доказывать чиновникам некую абстрактно устанавливаемую «художественную ценность» сносимых старых зданий, вместо того чтобы просто сказать им: «руки прочь!».

Когда я услышал, что хотят снести Таганскую АТС, я сперва решил, что речь идет о здании АТС на самой Таганской площади – Марксистская, д. 4. Я привык к нему с детства, с пяти лет, что я живу там, и практически не замечаю, когда прохожу – стоит себе тихо за деревьями здание с узкими щелями окон и не бросается в глаза.

Москва сегодня напоминает Берлин – город, подвергшийся жесточайшим бомбардировкам и разрушениям в ходе уличных боев

Потом оказалось, что здешней АТС ничего не угрожает – здание принадлежит МТС, там сделан ремонт и размещен офис. Под снос грозит пойти другая АТС, на Покровском бульваре, на который телефонной компании не нашлось, и по сему случаю в глазах чиновников и девелоперов оно сразу перестало «представлять художественную ценность», хотя она архитектурно интересней вышеупомянутого здания, представляя собой беспримесный образец строгого конструктивизма.

А пресловутые «узкие прорези окон, где отсутствуют декоративные элементы, что говорит об отсутствии художественной ценности», как ответили градозащитникам в Мосгорнаследии, и представляют в рамках конструктивистской эстетики главную художественную ценность. Чиновникам, этого не понимающим, хочется пожелать иной раз увесистой «представляющей художественную ценность» лепнины на голову.

Есть чудесный фильм «Русский дом», снятый британцами в перестроечном СССР шпионский детектив, где главным героем оказалась Москва до лужковско-собянинской эпопеи. Я иногда пересматриваю его с ностальгией по миру, где родился и прожил юность. А показывают там в том числе и Таганку. Мир, который был безжалостно уничтожен переменами, из которых лишь единичные, вроде восстановления храма Христа Спасителя или Иверских ворот, были к лучшему.

Москва сегодня напоминает Берлин – город, подвергшийся жесточайшим бомбардировкам и разрушениям в ходе уличных боев. До сих пор то тут, то там в германской столице встречаешь такие стеклобетонные заглушки на месте разрушенной старой застройки. Часть старого, конечно, восстановили, а с частью связываться не стали.

Москву бомбили все-таки не слишком сильно. Сильнее взрывали снизу, ради строительства большевистского города-сада. Облик центра Москвы был перелопачен так, что сегодня, глядя на столетней давности фотографии Зарядья или Китай-Города, хочется рыдать в голос от обиды.

#{image=1006105}Красивый средневековый город со своим «готическим» кварталом, который можно и нужно было преобразовать изнутри, попросту снесли, оставив лишь кое-где торчащие сломанные ребра стен да редкие церковные главы, оставляющие старинное недоумение: с чего это Москву прозвали «златоглавой», а не бетоннобашенной?

Конструктивизм, несомненно, был частью этого террора «светлого будущего» против старой Москвы и в этом смысле вроде бы жалости не заслуживает. Но за прошедшее столетие он худо-бедно прижился, стал незаметным, органично встроился в код исторической застройки. И немедленно превратился в такую же жертву сноса и протезирования. «Не представляет художественной ценности».

Признаться, меня больше всего возмущает сама необходимость доказывать чиновникам некую абстрактно устанавливаемую «художественную ценность» сносимых старых зданий, вместо того чтобы просто сказать им: «руки прочь!». Это очень странное предположение, что право на защиту от сноса имеют только «памятники», а всё, что в эту произвольно определяемую категорию не попадает, может быть вычищено и заменено протезами из стеклобетона.

В свое время Владимир Махнач, замечательный историк, политолог и краевед, предложил очень правильный принцип «презумпции невиновности исторической застройки».

Ни одно здание не может быть снесено, ни один фрагмент исторической застройки не может быть изменен, ни одно здание, деформирующее исторический ландшафт, не может быть построено, если не будет однозначно и строго доказано, что такой снос, изменение, застройка ведут к улучшению вида и качества городской среды, что мы избавляемся от мусора, мешающего городскому развитию.

Во всех остальных случаях надо исходить из презумпции невиновности. Если очевидного всем улучшения нет, то историческая застройка имеет право на жизнь, а новые проекты пусть реализуются где-нибудь в Новой Москве.

Эта презумпция должна распространяться на любые, даже самые уродливые объекты исторической застройки, вроде Нового Арбата. Да, когда-то это была вставная челюсть, ради которой уничтожена была значительная часть пространства старой Москвы. Но что сегодня может появиться на этом месте, если эту вставную челюсть вынуть…

И вот я уже почти люблю эти дома-книжки, в интерьере которых проведена значительная часть не худших лет моей жизни. И вот мне уже жалко Дом Книги, кинотеатр «Октябрь» и эту масштабную пустынность несостоявшегося московского Бродвея.

Однако наряду с принципом «презумпции невиновности» Махнача я бы в отношении городской застройки ввел бы свой собственный принцип. Принцип презумпции незаметности. Если ты годами, десятилетиями ходишь мимо какого-то здания или вида и их не замечаешь, то значит, это хороший вид.

Может быть, не настолько хороший, чтобы останавливаться полюбоваться, но достаточно хороший, чтобы не портить настроения и не вызывать чувство бессильной злости. Так же как не имеющее выдающейся красоты лицо без новообразований, конечно, гораздо лучше, чем лицо, утыканное свежими чирьями, бородавками и прыщами – фу…

Если старое здание не бросается в глаза и не раздражает, то, вне зависимости от того, памятник оно или нет, имеют художественную ценность его окна без лепнины или не имеют, оно имеет гарантированное право на существование. Если стройка и затем новострой бросаются в глаза, торчат чирьем посреди города, то никакого права на существование они не имеют, а те, кто такие чирьи выращивает, – настоящие преступники.

По совести, мне ни капли не жаль будет приобретателей площадей в таких новообразованиях, если даже они безвозвратно потеряют свои инвестиции при сносе, поскольку, решившись на эти инвестиции, они согласились принимать участие в преступлении.

Если всех участников историй с домами-чудовищами на Мосфильмовской, убившей панораму Воробьевых гор, в Оружейном, убившем вид на Садовое кольцо, комичным монстром на Площади Ильича, жизнь в итоге накажет рублем, я буду только рад.

Пустота и незаметность имеют свои права не менее значимые, чем памятники архитектуры. Если хотите со мной поспорить – сначала выйдите на Красную площадь и оцените панораму с нее, убитую башней свиссотеля «Красные холмы».

Нужно защищать свое право на пустоту, право на незаметность и привычность окружающего нас мира

Мой город, где было немало красот и немало прекрасных отсутствий, заполонен навязчивыми уродствами, которые тычут своими гнилыми культями мне под нос и повизгивают: «На! Смотри! Смотри! Не отворчаивайся!». Отворачиваться, впрочем, бессмысленно, так как в другой стороне тебе тычут тем же самым.

На своих двух улицах Таганки, где почти ничего не изгажено, по-прежнему стоят дворянские усадьбы, доходные дома, по-прежнему художники украшают заборы своих домиков мозаикой, по-прежнему парит над кварталом величественный храм Мартина Исповедника, я чувствую себя индейцем в резервации. Но всесмехливый девелопмент подбирается все ближе.

Что делать со старыми двухэтажными домами на Таганской улице, у которых оставили только фасады, соорудив над ними 11-этажную стеклобетонную культю? Что делать с тем, что тихий незаметный сквер в начале моего переулка превратили в абсолютно бесполезный торговый центр, в который боишься врезаться, когда заворачиваешь? Что делать с тем, что у одноэтажного тихого особнячка у моих окон надстроили два уродливых этажа и теперь мне в окна бьют ночные люминесцентные лампы какого-то банка?

Они окружают и скоро вторгнутся внутрь моей резервации, вынуждая бежать из нее насовсем. С большой вероятностью то же происходит и с вашим пространством, если вам достался хоть обломок исторической Москвы или просто небольшой незастроенный пустырь с тремя деревьями.

И я считаю, что мы вредим сами себе, когда пытаемся доказать, что тот или иной участок нормальной жизни, который мы защищаем, является «памятником архитектуры».

Мы пытаемся зацепиться за закон, но мы отлично знаем, как они умеют манипулировать законом, как никуда исчезают старые планы, как ниоткуда возникают кадастровые записи, как единодушно тянут ручки к потолку члены всевозможных комиссий.

Поэтому, мне кажется, нужно нечто большее, чем просто цепляться за памятники. Нужно защищать свое право на пустоту, право на незаметность и привычность окружающего нас мира, презумпцию невиновности и незаметности существующей застройки. Это не мы должны доказывать, что тут памятник и копать нельзя, а они должны доказывать, что их проекты – не верблюды.

Лучшая косметика, как известно, это та, что не видна невооруженному глазу. Нашу столицу раскрашивают, как дешевую блудницу в морге. Пора уже кончать с этой странной градостроительной моделью.