Таксистам Пекина запретили использовать в отношении своих пассажиров слово «товарищ», потому что современная китайская молодежь называет «товарищами» гомосексуалистов. В России же есть куда как более неприятное слово – «несогласный».

Поверьте, я не имею ничего против общественного протеста. И открытые письма президенту, бывает, подписываю – когда эти письма по делу. Обратная связь необходима. Но ведь пациенты дурдома тоже наверняка пишут письма в правительство. И что-то подсказывает мне, что в правительстве этих писем не получают.

Вот, скажем, благотворительные организации несколько лет проводили в Москве ежегодный концерт, на котором звезды театра, кино и музыки рассказывали буржуазной публике о больных детях и собирали на лечение этих детей деньги. В этом году концерт было решено провести в Санкт-Петербурге. И перед этим концертом к артистам в гости пришел Путин.

Вот кто был на той встрече (переписываю по стенограмме): Алиса Фрейндлих, Чулпан Хаматова, Леонид Ярмольник, Сергей Гармаш, Юрий Шевчук, Олег Басилашвили, Илья Лагутенко, Андрей Макаревич, некий Кехман, Лия Ахеджакова, Диана Арбенина, Марина Неелова и Эммануил Гидеонович Виторган.

О чем говорили вышеперечисленные люди?

Чулпан Хаматова – об орфанных лекарствах и о налогообложении вторичной благотворительной помощи.

Сергей Гармаш – о таможенных ограничениях при ввозе расходных медицинских материалов и о реформе школьного образования.

Олег Басилашвили – о небоскребе «Газпром-Сити», который испортит виды Санкт-Петербурга.

Илья Лагутенко – о проведении саммита, посвященного защите уссурийского тигра.

Андрей Макаревич – о законе о защите животных.

Леонид Ярмольник – о фонде помощи пожилым артистам.

Некий Кехман – о бюджетных ассигнованиях на культуру.

Диана Арбенина – о том, что ее не пропускают в самолет со сцеженным молоком.

Лия Ахеджакова, Марина Неелова, Алиса Фрейндлих и Эммануил Гидеонович Виторган подавали разные милые реплики.

А Юрий Шевчук говорил о несогласных.

В принципе, к этому эпизоду больше не надо никаких комментариев. Ведь Юрий Шевчук знал, о чем будет идти речь на этой встрече. Потому что он не один раз принимал участие в этих концертах. Правда, он почему-то исполнял на них песню о том, как он пил с генералом ФСБ. Ну то есть представляете себе – фотографии смертельно больных детей, артисты рассказывают об этих детях, олигархи в зале растроганно отсчитывают купюры. И тут выходит Юрий Шевчук и поет о том, как он пил с генералом ФСБ. Я знаю, я сам это видел в зале театра «Современник» три, кажется, года назад.

И вот музыкант, зная предмет беседы, решает подразнить Путина (фото: РИА «Новости»)

И вот музыкант, зная предмет беседы, решает подразнить Путина. Путин, конечно, не девочка, и почему бы его не подразнить, но Шевчук выбирает для своей дразнилки именно эту конкретную встречу. Потому что для него, для Шевчука, внутренние переживания генерала ФСБ и вопрос проведения марша несогласных важнее, чем очень нечастый прямой разговор с премьер-министром о проблемах в российской благотворительности. В одном месте умирают дети – в другом месте разгоняют марш несогласных. И вот для Шевчука марш важнее, чем дети. Я это так понимаю. И это, честно говоря, в моей тупой голове не укладывается.

А вот другой пример удивительной логики. Есть такая женщина широкого профиля Евгения Альбац. Она специалист во многих областях человеческой деятельности: преподает, занимается политологией, толкует сигналы. И в том числе руководит журналом The New Times (который до ее прихода туда назывался «Новое время»). Евгения Альбац не один и не два раза декларировала полную независимость журналистики от политического контекста. Ну то есть когда ты на рабочем месте – ты беспристрастен и честен. А когда ты не на рабочем месте – тогда ты проявляешь свою гражданскую позицию, но уже не как журналист, а как гражданин. Эту же концепцию декларирует и главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, на которой Евгения Альбац ведет еженедельную передачу. Несколько лет назад была такая история – тогда еще сотрудница РСН Ирина Воробьева пошла на какой-то марш несогласных. Просто так пошла, из солидарности с «несогласными». А когда марш разогнали, Воробьеву пригласили на одну из программ «Эха Москвы» рассказать, как все было. И представили ее «сотрудницей РСН». После чего руководитель «Русской медиагруппы» (куда входит радиостанция РСН) Сергей Кожевников уволил Воробьеву именно за то, что она выступала именно как журналист. И сотрудники «Эха», включая Евгению Альбац, всячески защищали Ирину с тем же железобетонным набором аргументов: Воробьева пошла на марш не как журналист, а как гражданин. И я тогда, кстати, был с ними совершенно согласен и тоже поддерживал Воробьеву: каждый гражданин у нас имеет полное право ходить на митинги, потому что это его конституционное право.

И вот наступило 31 мая. Очередной несогласованный марш несогласных на Триумфальной площади был разогнан милицией. И вот мы видим странное видео: главный редактор The New Times Евгения Альбац стоит перед оцеплением, тычет в лицо милиционеру своим журналистским удостоверением и кричит: «Я журналист! Вы не имеете права меня не пускать! Берите меня! Берите!» Ну, ее, разумеется, взяли.

Понимаете? Главный редактор политического журнала приходит на политическую акцию не как гражданин, а как журналист. Но не описывать акцию, как подобало бы журналисту, а нарываться на милицию и на задержание. То есть принимать участие в акции. С помощью своего журналистского удостоверения. А потом она, разумеется, напишет, как ее, журналиста, задержали, не имея на то ни малейшего права.

Вот объясните мне, какая может быть обратная связь с сумасшедшими? Как можно пытаться предъявлять претензии власти таким шизофреническим образом? Когда несогласные пришли согласовывать место проведения своего очередного митинга на Триумфальной, им предложили на выбор: площадь у метро «Улица 1905 года», Болотную площадь, Чистые пруды. Они от всего этого отказались и пошли на Триумфальную. Почему? Многие скажут: именно для того, чтобы их всех разогнали и снова можно было бы об этом поговорить. Но ведь мы вроде бы пытались наладить обратную связь?

Я давно уже дергаюсь, когда меня спрашивают: «Ты не согласен?» Мне давно уже не нравится это слово. От него отдает психическими расстройствами – так же, как в Китае отдает гомосексуализмом от слова «товарищ».

И хочется держаться от этого слова подальше.