Статья Виктора Медведчука в «Известиях» оживила интерес к политическому будущему Украины, которое на данный момент скрывается за туманом военных действий.

Рассуждения Медведчука о гипотетической украинской партии мира вызвали у части общества обратную реакцию: нам не нужно никакой Украины, да здравствует Россия до самого Киева или даже Львова. В отличие от этих людей, я думаю, что по итогам СВО какая-то Украина все-таки сохранится хотя бы по той причине, что всю территорию Украины Россия не смогла бы переварить ни самостоятельно, ни вместе с другими украинскими соседями. Но что это будет за Украина – большой вопрос.

Для стран НАТО, опирающихся на кастрированный вариант международного права, из которого, например, исключено право народов на самоопределение, этот вопрос ясен: Украина должна быть восстановлена в границах 2013 года. Но это было бы возможно лишь в том случае, если бы можно было «провернуть фарш назад» и восстановить тот политический режим, который существовал на Украине в 2013 году. Однако Запад не может этого сделать, да и не хочет, поскольку именно нынешний режим в Киеве его устраивает более всего.

Но результатом смены режима, смены самой сути украинской государственности, стал переход пяти украинских регионов в российскую юрисдикцию в период 2014–2022 годов. Теперь это российская земля, а за свою землю Россия умеет бороться, поэтому на сегодняшний день возврат к границам 2013 года выглядит столь же реалистично, как переход Эльзаса и Лотарингии под германскую юрисдикцию. Значит, восстановление статус-кво – это в любом случае не ответ.

Иными словами, из конкретной геополитической сущности Украина, во многом с подачи того же Запада, превратилась в поле для исторического творчества. Государственная идея Украины всё еще существует, но ее наполнение еще предстоит определить заново. У этой идеи есть две взаимосвязанных проекции: географическая и смысловая.

Географическая проекция идеи государства может быть, между прочим, и нулевой. Наиболее ярким примером может служить Курдистан. Идея государства есть, миллионы людей в течение десятилетий желают ее воплотить, но нет территории, на которой эта идея могла бы реализоваться. И неизвестно, когда это произойдет и о какой территории может пойти речь.

Географическая проекция может быть неустойчивой. Так, в течение 20 века польское государство возникало дважды, но во второй раз оно как бы «переползло» с востока на запад: Польша потеряла украинские и белорусские земли на востоке и приобрела Силезию на западе (а также Гданьск и часть Восточной Пруссии на севере).

Вместе с тем в польском случае всё равно можно было выделить ядро государства (Варшава и земли вокруг нее), чья принадлежность к Польше не могла вызывать сомнений. Коль скоро с Украиной случилась географическая неопределенность, можно попытаться выделить подобные же коренные украинские земли. Но как это сделать? Если Одесса и Харьков – русские города, а Киев – вообще мать городов русских, то где же истинная Украина? Вокруг Львова? Но это именно те земли, которые запросто могли бы снова стать польскими. Можно указать на Полтаву, Умань или Конотоп как на нечто типично украинское, но и это не очень убедительно, так как ядром современного государства не могут быть преимущественно сельские районы. Словом, Украина может сохраниться и, скорее всего, сохранится по остаточному принципу – не как совокупность территорий, тяготеющих к определенному ядру, а как то, что не тяготеет к другим государственным ядрам.

В результате Украина останется довольно крупным государством, смысл существования которого будет для нас гораздо важнее, чем его территориальный состав – что и было подчеркнуто в момент начала СВО. Тогда задача казалась ясной: нужно привести к власти в Киеве «партию мира»,  в первом приближении реставрировать режим образца 2013 года, и вопрос будет закрыт. Теперь, после крайнего ожесточения, понятно, что ни в каком потайном углу Киева «партию мира» обнаружить пока невозможно. Эта партия, впрочем, мгновенно обнаружится в товарных количествах после поражения киевского режима. Мы помним пример Германии 1945 года, в которой сразу же нашлась требуемая масса антифашистов, которые при Гитлере никак себя не проявляли.

Наиболее вдохновляющим примером для будущей Украины мне кажется пример ГДР – государства, созданного на территории поверженного врага, которое в течение десятилетий было самым верным союзником СССР, не будучи при этом марионеткой. Но, повторимся, этот вариант возможен только после безоговорочного военного успеха, хотя и в этом случае неясно, не возникнет ли, кроме «украинской ГДР», еще и «украинская ФРГ».

Если же Запад на каком-то этапе пойдет на компромисс, то возникнет риск сохранения нынешней смысловой составляющей украинской государственности, то есть украинское государство по-прежнему будет выстраиваться вокруг маниакальной неприязни к одному из своих соседей, при этом для России не будет иметь значения конкретный территориальный состав такого государства, поскольку на любой такой территории может быть создан антироссийский плацдарм.

Оба этих варианта для нас неидеальны, но они практически реализуемы – и один из них нас устраивает гораздо больше, чем другой.Жаль, что за трагическими событиями нашего времени забывается, какое именно смысловое наполнение украинской государственной идеи отстаивала Россия, пока это было возможно. А ведь, по сути, Россия – именно Россия, а не НАТО и не ЕС – хотела лишь, чтобы Украина стала нормальной европейской страной. Страной, которая уважает соседей, защищает права людей и готова к честному экономическому сотрудничеству. В этой стране нашли бы себе место и Медведчук, и Порошенко, и Зеленский. Но Европа своими руками лишила Украину европейского будущего – надолго, если не навсегда.