Поднят был вопрос, насколько оправдана романтизация гражданской войны? И тут впору поднять вопрос, насколько оправдана вообще романтизация чего-то посюстороннего, с его гнилью и тленом?
Страшно, горько, но нельзя без гордости взирать, как тогдашняя Россия бурлила, болела, страдала, но готова была жить
Рождаемся в боли через одно место, а уходим к червям на закусь. Однако есть и во всем этом много «романтичного». Гражданская война – это трагедия, никто с этим не спорит.
Но трагедия – это действо, приводящее к неумолимому концу. А вот если с этого самого начать, то никакого конца и не было.
Россия сумела преодолеть весь этот страшный разлом, который образовался не в 17-м году. И даже не в 17-м веке. Кстати, по поводу сего века, семнадцатого. Уж как русские резали русских. Да что уж там – заживо сжигали. Протопопа несчастного помянем.
Так, простите – с какого ф.. делать губки бантиком и что-то там нести про «необычайные жертвы» и «злонравных большевиков»? Ну, самим-то не смешно?
Теперь о романтизации. Дело в том, что любое значимое событие национальной истории уже само по себе романтично. Потому что – история, и особенно потому, что – национальная.
Ну, вот так вот, из песни слова не выкинешь. Нравится людям своя история, потому как не хотят обратно ленту перематывать и оставаться в подгузниках, хоть и самых золотых.
Тут, как некогда сказанное Геноном-батюшкой, всё двоится, что приближается к сущности. Ибо сильная она, сущность. И двойной аспект прямо-таки выплывает отсюда.
Да, жуть, да, горькая горечь и слёзы. С другой стороны – мощь и воля. К слову, именно двух сторон, русских сторон, имперских сторон.
Как писал Солоневич – русский человек показал себя не рохлей, а сильным человеком – как героичен был русский студентик-террорист, не боявшийся виселицы, так и героичен был русский полицейский, отважно шедший под револьверные пули и бомбы.
Так же и с гражданской войной. Обе стороны показали свою пассионарность, своё нежелание мириться с распадом России, который начался без всяких большевиков и сопровождался отсутствием воли, субъектности.
Страшно, горько, но нельзя без гордости взирать, как тогдашняя Россия бурлила, болела, страдала, но готова была жить.
И романтические указания на это всегда вызывали во мне стойкое желание верить в нашу Россию, в её волевую идею, в её незакатную звезду.
Источник: Блог Александра Елисеева
