Феномен Владимира Меньшова не в народной любви – с ней как раз всё понятно, раз речь об авторе, чьи хиты времен журнала «Советский экран» живут в XXI веке как хиты YouTube. Его феномен – в отсутствии явной ненависти со стороны коллег по цеху, этого террариума единомышленников. При тех вводных, которые имел, он должен был в этой ненависти купаться, потому что кинематографисты почти во все времена и во всех странах – это фронда, а Меньшов всегда был «товарищем начальником», которому за державу обидно.
Он регулярно оказывался за то, против чего интеллигенция ворчала: за войну в Чечне и за присоединение Крыма, за четвертый срок Путина и за «Единую Россию», за советский патриотизм и за русский Донбасс. До конца дней своих занимал пост председателя Общественного совета при ФСИН РФ – филиала ада на земле, по мнению либеральных правозащитников, но не их одних.
В 2007-м, когда многое еще было можно, Меньшов отказался вручать награду MTV за нахальный боевичок «Сволочи», где дети-диверсанты для товарища Сталина великую войну выигрывали. Сейчас за такой фильм – фальсифицирующий и очерняющий – возбудили бы дело еще на стадии сценария, то есть товарищ начальник все-таки победил.
Помимо прочего, это было его амплуа. Один из трех «Оскаров» в истории русского кино и непререкаемый народный статус как минимум двух картин (про Москву и про голубей) вынуждают считать Меньшова наперво режиссером. Но, если по совести, он был киношником широкого профиля, а прежде всего актером – на пять собственных кинофильмов у него сто двадцать ролей в чужих, и в первой же Меньшов – образцовый председатель колхоза, борющийся за трудовую дисциплину.
Далее – везде. Будучи сыном чекиста, он регулярно играл чекистов, а еще, помимо них, политруков, прокуроров, президентов, канцлеров, отцов-командиров и просто отцов – и так вплоть до верховного мага Гесера, чей совковый по антуражу коллектив воевал с гламуром темной стороны Москвы.
Мультфильмы не для серьезных мужчин, их он озвучивал лишь однажды – и сразу льва, царя зверей («Зверополис»). Начальственный рык, командный гав, грубоватый юмор и резонерство в пиджаке удавались Меньшову столь хорошо, что актера утверждали на роли реальных «шишек», на которых он внешне был ни капли не похож – от маршала Устинова в «Брежневе» до маршала Жукова в «Ликвидации».
Когда народный артист России пересаживался в кресло режиссера, то амплуа не менял и мог показаться невыносимым, проговаривая прописные истины не терпящим возражений тоном. Молодежи он предписывал отвечать за свои поступки («Розыгрыш»), мужчинам – не спиваться и не бегать за курортницами («Любовь и голуби»), женщинам – не быть потребителями и чаще помалкивать, чтобы стало обручальным им Садовое кольцо («Москва слезам не верит»). Патриарх – он во всем патриарх. Теперь таким говорят: «Ок, бумер».
Но «бумер» действительно был «ок», не потому ли ему прощали все и прощали всё: русофобию в «Голубях», сексизм в «Москве», непотизм в режиссуре (три главные роли в пяти фильмах ушли жене, Вере Алентовой) и членство в партии «Справедливая Россия».
Даже те кинокритики, кто чаще обличает режим, чем плохое кино, не предъявляли Меньшову за «ватность», как будто он им близкий родственник, отец родной. И дело тут не в таланте. Таланты Никиты Михалкова – как актерские, так и режиссерские – тоже никто не оспаривает, что не помешало его фамилии стать синонимом сервильности в устах многочисленных коллег, журналистов и зрителей.
Кстати, Меньшов Михалкова тоже терпеть не мог – со времен «перестройки» и по сию пору. Не в том ли разгадка?
Частично – в том. При всей своей патриархальной державности, столь противной борцам за светлое будущее, Меньшова отличали принципиальность, порядочность и честность – он не льстил ни народу, ни власти, ни эпохе, а потому легко выхватывал из нее самую суть. «Не взорвался старый дом – рухнул новый за углом».
Его герои часто несовершенны, чтоб не сказать ущербны. Их обстоятельства прискорбны, чтоб не сказать унылы. В его мире воздается только праведникам, а приспособленцы живут нелепо и пошло, выигрывая за жизнь всего два раза и только по рублю. «Прежде чем что-то получить, нужно заслужить», «если будешь есть, быстренько почисти лук» – и другие протестантские истины.
Зритель этих нравоучений оставался массовым, пока режиссеру еще были интересны хеппи-энды. Когда он в них разочаровался, то стал достоянием синефилов. Фарс «Ширли-мырли» хотя и вплелся в культурный код россиян, принят ими поначалу не был: соотечественники не сразу уловили, что пляски разномастных чертей с алмазами – лучшее кинематографичное отражение 1990-х, когда вся страна спивалась и сходила с ума.
Последний в карьере фильм «Зависть богов» не понят и не принят до сих пор, поскольку Меньшов насыпал соли на раны бойцов с обеих сторон, показав поздний СССР разлагающимся трупом, а диссидентов – паразитами государственного чрева. С такой правдой о себе не мог смириться уже никто, поэтому страна сделала вид, будто пятого фильма у Меньшова вообще не было.
Он тяжело переживал этот провал, как отрыв от чаяний народа, который, как ему казалось, понимал, с которым никогда не сюсюкал и которого принципиально не предавал, всегда выбирая одну с ним сторону – хоть за «вежливых людей», хоть против Ельцина.
Похожий больше на соседа по даче, чем на известного всей стране актера, и оставаясь универсальным кинематографистом до мозга костей, Меньшов оказался своего рода идеальным (а значит, не настоящим) чиновником, как Булдаков - идеальным генералом, а Ливанов – идеальным сыщиком. Из тех, что не путают родину с Его Превосходительством, соотечественников – с электоратом, ляп – с точкой зрения, а большое кино – с открыткой к патриотическому празднику.
Но, как предупреждал сам Меньшов, если кто вдруг идеальный получился, то жизнь его обязательно поправит. Он умер не как чиновник и не как «звезда», а так, как умирают теперь пожилые родители – от коронавируса. И это тот случай, когда всей страной можно сказать – осиротели, не кривя душой, не соскальзывая в постиронию и накрепко помня, что Москва слезам не верит.
Редакция газеты ВЗГЛЯД выражает соболезнования всем родным и близким народного артиста России Владимира Валентиновича Меньшова.