«Разговоры о ненужности книг – неправда»

Илья Стогов, автор знаменитого романа «Мачо не плачут» и других произведений на ультрасовременные темы, реализует новый проект. Первая книга в его рамках – «Рич&Бьюти. История мира в девяти найт-клабах» – уже вышла, следующая будет называться «Эра супергероев. История мира в пяти журналах и трех комиксах», ее выход ожидается в ближайшее время. В интервью газете ВЗГЛЯД Илья Стогов объяснил, почему считает необходимым писать книги о том, что происходит здесь и сейчас.

– «История мира в девяти найт-клабах» открывает цикл, в котором будут рассматриваться различные механизмы нынешнего мироустройства. Значит, познавательной литературы об устройстве мира, которой сейчас так много, станет еще больше...
– А что, ее правда много? Знаете, на самом деле у меня нет потребности писать книжки. Что касается книг о том, как все устроено, то я скорее хочу их не писать, а читать. Но мне как раз казалось, что их у нас нет. Однако если их, как вы говорите, много, то, может быть, я на это дело забью – писать не буду, а лучше почитаю что-нибудь, написанное другими. Можете что-нибудь порекомендовать?

Ты, вроде бы, нон-фикшн пишешь?» Я говорю: «В общем, да». И тогда он говорит – так ты, наверное, богатый парень

– Порекомендовать сложно, могу просто назвать. Вот, к примеру, сейчас очень популярен французский писатель Бернар Вербер, пишущий обо всем на свете...
– Надо же, даже не слышал про него. Но я понимаю, о чем вы говорите. Да, наверное, на каких-то книжных рынках, более развитых, чем наш, эта ниша забита. Я даже в этом уверен. В позапрошлом году мне позвонил один американский журналист и сказал, что хочет сделать про меня радиопередачу. Ну, мы встретились и не то чтобы стали делать какую-то передачу, а начали общаться, ходить по барам.

Мои книги переведены на многие языки, но английских переводов нет, и поэтому он моих книжек не читал. И вот он спрашивает: «Ты, вроде бы, нон-фикшн пишешь?» Я говорю: «В общем, да». И тогда он говорит – так ты, наверное, богатый парень. Я удивился – почему я должен быть богатым? И тогда он рассказал, что в Америке у него есть знакомый, который написал всего одну книгу – речь в ней о последствиях натовских бомбардировок в Сербии. И что вы думаете – за год было продано 50 тысяч экземпляров. И это в Америке, где Европа многих вообще не интересует и где представления о ней бывают довольно смутные. Где turkey – это не Турция, а индейка. Я не претендую на лавры Задорнова, но то, что я сейчас сказал, – правда, Америка – это все-таки другое полушарие. Однако книжка про Сербию, написанная по следам американских бомбардировок, разошлась таким вот огромным тиражом. А у нас только ленивый не кричал, что сербы – наши братья и все такое. Но думаю, что тираж подобной книги в России составил бы три экземпляра.

«Рич&Бьюти. История мира в девяти найт-клабах» - первая книга серии «История мира»(обложка книги)

У нас нет традиции читать нон-фикшн, это здесь вообще никому не надо. Книжек-объяснялок, видимо, действительно много, но это не наша история. Вот, например, сколько времени уже прошло с тех пор, как распался Советский Союз?

– Около двадцати.
– Двадцать лет – это большая эпоха. Но при этом не наберется даже нескольких книжек, которые объясняли бы, что это за время, в которое мы живем, и что у нас теперь за страна. И так – со всем. На наших глазах в стране возник профессиональный спорт – скажем, еще год назад чемпионами мира по боксу по версии всех федераций были русские или украинцы, в общем, экс-советские люди. Но можете ли вы вспомнить хотя бы одну книгу о спорте? Про футбол парочка есть, про остальное – нет. То же самое с музыкой. Про русский рок, в том числе и моими усилиями, издано довольно много. Но вот про хип-хоп, который в России тоже уже не младенец, а вполне состоявшееся явление, нет вообще ни одной книжки. Каждый второй тинэйджер, попадающийся мне на улице, носит кепку козырьком вбок и широкие штаны. Но он не может прийти в магазин, купить книгу и прочесть в ней о своем любимом исполнителе. Можно ли себе представить книгу про группу «Каста»?

– Со временем, наверное, все появится.
– Со временем – наверное. Но пока получается, что мы живем вне времени. Западный читатель знает, что информация, почерпнутая им из газеты, через месяц будет доступна в книжной версии, в отшлифованном виде, с хорошим переплетом: идет ли речь о войне в Ираке, о теракте 11 сентября или о скандале с Моникой Левински. У нас совершенно другой подход. От книги у нас ждут соприкосновения с вечностью. Мы приходим в книжный магазин за устоявшейся спокойной реальностью. Чем хорош Чехов? Тем, что с ним все понятно. Он не вступит в НБП, он уже умер. Мне в такой ситуации не очень уютно. Игнорируя сегодняшний день, мы игнорируем ту же вечность. Что будут изучать архивариусы через двести лет, если сегодня книг про сегодняшний день не выходит? А мне интересно даже не то, что происходит сегодня, а то, что будет происходить завтра.

– И вы пишете об этом сами.
– Мне кажется, что иногда, пусть не очень часто, у меня это получается. Как, например, было тогда, когда я написал о музыкальном стиле, раньше называвшемся новой альтернативой, а теперь, под влиянием моей книги, все чаще называемом четвертой волной. Эта музыка была пронзительно свежая, как запах нашатыря, я слушал ее, и мне казалось, будто я вижу, как у меня на глазах сквозь асфальт пробивается трава. Издатель ждал от меня романа, а я написал, в частности, про группу «Психея». Это ребята, которые вдруг стали невиданно популярны, были замечены промоутерами, но на самом главном концерте перед вручением некой суперпремии разбомбили сцену на 20 тысяч долларов, да еще кинули монитор в зал и чуть не убили какую-то девушку. Это означало полный крах мэйнстримной карьеры.

Чем хорош Чехов? Тем, что с ним все понятно. Он не вступит в НБП, он уже умер

И вот такого рода высказывание мне показалось очень симпатичным. Ты всю жизнь лез к вершинам успеха, а когда до покорения Олимпа остался один шаг, свою карьеру собственными руками уничтожил на фиг. И я написал об этом книжку. Прихожу потом в Дом книги, а мне продавцы говорят – что-то «Четвертая волна» не очень хорошо продается. И я понимаю, что, действительно, с чего бы ей хорошо продаваться? Ведь в Дом книги приходят за той самой устаканившейся, безопасной, не кусающейся реальностью, за классикой. Так что книжке про этих уродов-нонконформистов там вообще не место. Зато я как-то пару раз ездил на гастроли в провинцию, и там я видел экземпляр этой книги. Сказать, что он был зачитанный, – не сказать ничего. Кто-то один съездил из какого-нибудь западносибирского города в Москву, привез к себе в общагу одну копию, а дальше несколько поколений студентов, то есть несколько курсов, читало ее от корки до корки – музыку-то эту они знают, а книжек таких у них нет. И я вдруг увидел: эти люди впервые узнали, что книги могут рассказывать не о какой-то хрени, а о том, что интересно им. И я понял, что все разговоры о ненужности книг – это неправда. Людям не нужны не книжки вообще, а те, которые им предлагают в книжных магазинах, – эти книжки все нужно сжечь, от этого мир только лучше станет. А вообще книги нужны, но другие.

– Вы пишете уже 15 лет. Как вы считаете, удалось ли вам изменить мир?
– Я лишен мессианских иллюзий. Я просыпаюсь утром, долго пью кофе, долго смотрю в окно, курю сигареты. Если за окном удается рассмотреть что-то интересное, я могу об этом написать. Но это максимум. Я не собираюсь переделывать мир. И думаю, что его нельзя переделать. Он каким был, таким навсегда и останется. Только обладатели очень молодых и горячих сердец считают, что в результате их деятельности что-то может измениться. Но и они потом взрослеют и понимают, что не изменится ничего.

Я написал несколько книг про то, что видел. Я ездил в далекие края и писал про далекие края, встречался с интересными людьми и писал про них. Если мне удавалось сделать выводы о том, как устроен мир, я высказывался по этому поводу. Но и только. Никакой другой задачи я себе не ставил.