На аукционе латиноамериканского искусства дома Sotheby’s, прошедшего в Нью-Йорке 24-25 мая, продано всего 38 лотов из 176. Торги эти принесли 23 миллиона долларов – более, чем любой другой из латиноамериканских аукционов, проводившихся ранее (по предварительным оценкам аукцион должен был собрать около 14 миллионов). Рекордные суммы собрали работы Франциско Зунига, Томаса Санчеза, Эстебана Чартранда, Эдмунда Дарча Льюиса, Луиса Армандо Зесатти, Родольфо Опазо, Луиса Томаселло, Рикардо Мазаля, Райнальдо Фонсека, Уго Демарко и Марта Бото.

Кармен Мелиан, директор латиноамериканского департамента Sotheby’s, считает, что этот аукцион является поворотным. Успех его стал результатом расширения рынка в течение последних двух десятилетий. Успех закрепил удачу латиноамериканского аукциона Christie’s, прошедшего за день до этого и представившего взорам публики 268 произведений искусства.

Фрида больше не лежит

На торгах аукционного дома Sotheby’s картину «Корни» купили за 5,6 миллионов долларов

Прекрасная Елена Фанайлова в свое время писала про не менее прекрасную Фриду Кало: «Фрида в корсете сидит, в коросте сидит, ее постель зарастает травой». Удивительный поэтический мир латиноамериканской художницы привлек не только русскую поэтессу; на торгах аукционного дома Sotheby’s ее картину «Корни» купили за 5,6 миллионов долларов. Тем самым был установлен новый рекорд (до этого максимальную прибыль принес «Автопортрет» все той же Кало, проданный в 2000 году за 5 миллионов долларов). Интересно, что имя покупателя осталось неизвестно, а сама ставка была названа по телефону.

Написанная после того, как Кало вторично вышла замуж за любовь своей жизни, Диего Риберу, картина символизирует собой их союз после долгих лет страданий и боли. Это один из немногих портретов художницы в полный рост (30,5 на 49,9 см). Вокруг – гористая пустыня, тот самый Педрегал к югу от Мексико-сити, где Рибера устроил музей своей коллекции доколумбийского искусства.

Фрида лежит на земле. Сквозь художницу, повторяющую и тем самым словно возводящую на новый уровень фривольные позы восточных наложниц, прорастает трава – символ нового, животворного начала, вновь привязывающего ее к этой земле. Сквозь нее же распахнуто окно в мир – и в нас; именно этим театральным и вместе с тем детски-наивным образом полотно позволяет множество толкований.

С одной стороны, многие в рамках постфрейдистских теорий были склонны толковать его как образ бесплодной женщины, чья плоть открывается, чтобы дать жизнь винограднику. Виноград же несет в себе ее кровь, которая оплодотворяет мексиканскую пустыню. Все листья повернуты к зрителю – словно призывая его к участию. С другой – в этой картине гармония настолько сбалансирована, что, кажется, жизнь сама перетекает в смерть, радость в боль, обладание в потерю, единение в одиночество. Как писала в дневниках сама Кало, «моя кровь – чудо, которое путешествует по венам воздуха из моего сердца».

Призма «измов»

Характерные для Ботеро коренастые, округлые фигуры, чьи лица неподвижны и неулыбчивы

Латиноамериканская живопись похожа на латиноамериканскую прозу. Лабиринты аллюзий и плавильные печи постмодернизма. То, что в литературе создали Борхес, Маркес и Кортасар, в живописи стало возможно благодаря Вильфредо Ламу, Руфино Тамайо, Диего Рибере и Матта. В их работах не найти дерзновенных открытий – те достались европейцам, но их трансформация европейского искусства настолько необычна, что зачастую и корней не узнать.

Вильфредо Лам во многом известен благодаря тому, что впервые взглянул на модернизм через призму афро-кубинского наследия. В 30-е годы, живя в Испании, он много экспериментировал с сюрреализмом, находясь под влиянием Матисса, и с кубизмом – под влиянием Пикассо. Близкое знакомство с Пикассо и Бретоном, этнографом Лидией Кабрера и романистом Алехо Карпентьером, а также и собственное африканское происхождение заставили его по-новому взглянуть на мир. Отсюда и биоморфные образы, и афро-кубинские мотивы его творчества, и своеобразный, связанный с древней магией Африки сюрреализм его полотен.

Наследником сюрреализма был и Гюнтер Герзо, страстный поклонник Фрейда и психоанализа, а также идеи о том, что в основе любого творчества лежит подавленный сексуальный импульс. Его «Автопортрет» принес аукциону Christie’s 72 тысячи долларов.

Хотя бразилец Руфино Тамайо никогда не считал себя сюрреалистом, его творчество берет начало именно в сюрреализме. Одна из самых ярких работ аукциона Christie’s – его «Натюрморт с домино».

Противопоставление в рамках одного полотна сюжетно не связанных предметов, словно бы увиденных во сне, а потому в искаженной перспективе, – домино, голубые лампочки, словно содержащие в себе сердца, красные нити и колесо на заднем плане – все это создает атмосферу мистического оцепенения, столь близкую многим полотнам Дали. Sotheby’s же представил его картины, близкие Пикассо розового и голубого периода – как по цветовому оформлению, так и по размытой прорисовке деталей, словно предвосхищающей кубизм.

От кубизма и концептуализма, в частности Рене Магритта, многое взял и певец непропорционально толстых людей, известный как Ботеро. Его картина «Четыре музыканта» была продано за 2 миллиона. Картина была нарисована в 1984 году и изображает четырех мужчин, играющих на трубе, флейте, скрипке и фортепьяно в салоне; на заднем плане видны танцующие пары.

Своеобразное чувство юмора колумбийца Ботеро позволяет ему шутить над своими соотечественниками, пародируя их самодовольство и поклонение золотому тельцу. Характерные для Ботеро коренастые, округлые фигуры, чьи лица неподвижны и неулыбчивы, словно застыли в ритуальных позах египетских жрецов.

Яркие краски, сусальная пряничность этого праздника жизни не могут не вызвать улыбку – улыбку тем более горькую, что каждому известны стоящие за ним страшные реалии. Впрочем, сам Ботеро давно уже стал золотым тельцом своей нации. Еще миллион принесла скульптура «Птица» того же Ботеро. «Всадник», другая бронзовая скульптура художника, была оценена в 329,6 тысячи, что сделало Ботеро самым продаваемым автором аукциона.

«Духless» по-латиноамерикански

Вильфредо Лам впервые взглянул на модернизм через призму афро-кубинского наследия

Христианское видение мира представлено мистической работой Анхеля Заррага «Ex voto, мученичество святого Себастьяна». На голубом фоне, символически отсылающем нас к царствию небесному, – фигура юноши-мученика, во многом наследующая средневековым изображениям.

Заррага, учившийся у бельгийских символистов Фернанда Кнопфа и Джеймса Энсора, насыщает рисунок множественными смыслами, позволяющими читать его, как художественный палимпсест.

С одной стороны, святой Себастьян – один из излюбленных святых европейских художников, чьи бесчисленные изображение давно уже сделали достоверными самые невероятные подробности его мученичества. Христианству свойственно пристальное внимание к смерти и страданию. У Заррага изображение святого позой напоминает «Умирающего раба» Микеланджело, однако возможно, что позировал для него Амедео Модильяни, художник-мученик ХХ века, поддерживавший тесное общение с Заррага. Кстати, первый раз эта картина была выставлена в Париже на Осеннем салоне 1911 года.

С другой стороны, для латиноамериканского искусства важным источником вдохновения всегда были языческие культы коренного населения и африканских рабов. Вуду, сантерия и майомберо заняли место на картинах своих почитателей.

Тот же Вильфред Лам долгое время черпал вдохновение в эзотерических верованиях матери, исповедовавшей сантерию, – своеобразный сплав языческих африканских культов йоруба и искаженной версии католицизма, яростно насаждаемой испанцами.

Согласно сантерии, проводником бога (верней, богов, называемых «ориша») на земле может стать каждый – нужно лишь пройти соответствующий ритуал. Этот ритуал отражен на картине «Без названия» Лама, где сквозь тропическую вязь отчетливо проступает фигура женщины, сжимающей нож.

Особый латиноамериканский мистицизм, напрямую завязанный на иудейской кабале, нашел свое отражение и в творчестве Леоноры Каррингтон. Ее картина «Сон в лесу» (около 1958 года), продана за 553 тысячи (предварительные оценки – 350-450 тысяч) и представляет собой мифический лес, в котором тревожное ощущение нагнетается присутствием странных фигур в темных одеждах.

Мистическое восприятие мира проступает и сквозь другую ее картину, «Бобе Заиде» (78 тысяч долларов), повествующую о воссоединении любящих после смерти. Полночь, сияние далеких звезд, умерший старик предстает перед Богом, а старушка, умершая задолго до него, в образе полудуха- полуптицы спешит ему навстречу.