Пандемия коронавируса поставила под удар перспективы российского космоса

Системы управления ракет и космических аппаратов – это обычно невидимая и уж точно не самая зрелищная часть космических программ. Увидеть действия автоматической системы управления часто можно только зная о том, что тот или иной космический аппарат работает автономно, а не управляется человеком.

Например, визуально посадки американских челноков Space Shuttle и их советского собрата «Бурана» выглядят на архивных съемках практически одинаково. Однако в первом случае сходом с орбиты, снижением и посадкой космоплана всегда управляли астронавты, а вот в случае «Бурана» – бортовой вычислительный комплекс. И хотя единственный полет «Бурана» состоялся в 1988 году, вплоть до окончания программы Space Shuttle, которое произошло через 23 года, американские челноки так и не получили автоматической системы приземления. Что наглядно показывает всю сложность задач, которые стоят перед системами управления космических аппаратов.

Одним из создателей объединенной двигательной установки космической транспортной системы «Энергия–Буран» был Евгений Анатольевич Микрин. Конечно, столь сложный проект он вел отнюдь не в одиночку. К этому времени в СССР сформировалась мощнейшая научная школа и прикладная космическая отрасль, совместно отвечавшие за создание и эксплуатацию уникальных систем управления космическими аппаратами.

Несмотря на серьезное отставание по элементной базе, советские системы управления космическими аппаратами вплоть до последних годов существования Советского Союза оставались одними из наиболее совершенных в мире. Существенный вклад в это внесли как раз ученые, чьи фундаментальные исследования и инновационные идеи позволили во многом компенсировать отставание в элементной базе.

Наглядный и по-своему печальный случай, но со счастливым концом, произошел в день запуска советской космической станции «Мир». В ночь на 21 февраля 1986 года, сразу после запуска станции, произошла нештатная ситуация с подъемом орбиты базового блока. Со станции, только что выведенной на временную низкую орбиту, перестала поступать обработанная телеметрическая информация – бортовой комплекс выдавал только «сырые» данные. Главный двигатель станции работал, его можно было включить, но никто не брался по постоянно меняющимся колонкам цифр определить текущую ориентацию «Мира» на орбите. При неправильной ориентации «Мира» включение двигателя могло не только не поднять орбиту, но и отправить станцию вниз, на столкновение с атмосферой. Ситуация осложнялась еще и тем, что медлить было категорически нельзя – на существовавшей низкой орбите станция могла продержаться лишь около суток, после чего бы все равно ушла в атмосферу и сгорела в ней. Причем скандал в случае катастрофы был бы буквально на всю страну: советские СМИ еще до потери телеметрии успели объявить об удачном запуске станции «Мир» на орбиту.

На эту тему
• Роскосмос заявил о необходимости двигателей на новых физических принципах
• Коронавирус выявили у 148 сотрудников Роскосмоса
• В США назвали российские РД-180 «технологическим чудом»

Первые два витка ЦУП пытался привести в чувство бортовую ЭВМ станции, но потерпел неудачу. Как вспоминали очевидцы, руководители полета, легендарные космонавты Рюмин, Елисеев и Феоктистов еще целых три витка просто печально ходили вдоль бесконечных лент закодированной телеметрии, но решительно не понимали, что можно с ними сделать...

В итоге, когда катастрофа казалась уже практически неминуемой, два «зубра», живые легенды в разработке космических систем управления Владимир Николаевич Бранец и Борис Евсеевич Черток решились взять ответственность на себя. Они сказали, что могут по распечатке нового вычислительного комплекса «Эльбрус», который мог предварительно собрать кодовую телеметрию, выдать приказ на запуск главного двигателя «Мира». Условием успеха была оперативность: распечатки «Эльбруса» надо было быстро спустить с места его расположения через этажи в зал управления – и сделать это за короткое время нахождения станции в зоне видимости ЦУПа. Для выполнения этой задачи назначили двух спортивных офицеров – они бегом должны были принести распечатку в главный зал ЦУПа от терминалов «Эльбруса».

При очередном проходе «Мира» в зоне видимости распечатку бегом спустили в главный зал ЦУПа. Как вспоминают свидетели произошедшего, Бранец и Черток просчитали параметры запуска двигателя «Мира», пользуясь только головой, логарифмической линейкой и обыкновенным калькулятором. По факту выдачи приказа на борт «Мира» и отработки включения главного двигателя с кораблей слежения подтвердили, что орбита станции действительно поднялась и угроза вхождения «Мира» в атмосферу миновала. После шестичасового напряжения и такого счастливого избавления от казавшейся уже неизбежной катастрофы, некоторые в ЦУПе просто начали пить водку...

Как видится, сегодня, с уходом Микрина, в российской космической отрасли возникла очень сходная ситуация. «Орбиту надо поднимать!». Иначе вся махина Роскосмоса может легко «сгореть в атмосфере», потеряв ключевые кадры и компетенции.

Личность и коллектив

Еще раз подчеркнем – при СССР в космической отрасли возникла уникальная и мощная школа систем управления космическими аппаратами. Она базировалась как на сплоченных коллективах конструкторских бюро, так и на ярких личностях, благодаря таланту которых системы управления возникали буквально «из ничего». Происходил этот удивительный процесс в условиях, когда компьютерное «железо» было тяжелым, медлительным и ненадежным, компьютерные программы обитали на перфокартах или магнитных лентах, а само слово «компьютер» еще было чем-то далеким и необычным. Космические достижения легендарных Королева, Челомея и Глушко были бы просто невозможными без вклада тех ученых, которые создавали для советских ракет и космических аппаратов системы управления.

Это и уже упомянутые Черток и Бранец, и «отец» космических систем управления Борис Викторович Раушенбах, и ученики первого поколения конструкторов – Виктор Павлович Легостаев и Евгений Анатольевич Микрин.

Легостаев и Микрин попали в будущую «Энергию» с 20-летним отрывом – Легостаев пришел в «королёвское» ОКБ-1 в 1960-м, а Микрин – в 1981 году. Но выдающуюся начальную плеяду создателей первых космических систем управления застали оба. А вот уход Легостаева и Микрина оказался гораздо ближе по шкале времени: Виктора Павловича не стало в 2015 году, а Евгения Анатольевича – в нынешнем.

Именно Легостаев и Микрин вытянули на своих плечах все «лихие 1990-е», когда старшее поколение конструкторов уже ушло на покой, а на этих двух людях осталась вся научная школа и сложнейшая производственная отрасль. Ситуация осложнялась еще и тем, что на российских ученых из космической отрасли объявили просто-таки «охоту за мозгами»: практически все талантливые ученики в 1990-е годы уехали на Запад, в основном в США. Каждая из таких потерь была невосполнимой: специалистов по созданию систем управления космическими аппаратами готовили только в одном профильном вузе – на факультете аэрофизики и космических исследований (ФАКИ) в МФТИ. Сложность обучения наглядно показывала практика выпусков ФАКИ. Несмотря на высокий конкурс, академический «отсев» всегда был предельно жесток: факультет обычно заканчивало меньше половины от изначально поступивших абитуриентов.

Но еще один фильтр, который незримо отсекал новые кадры, возник в самой РКК «Энергия». На протяжении долгих лет корпорация не могла похвастаться высоким уровнем зарплат, в результате чего талантливых выпускников ФАКИ, которые могли бы усилить ведущую космическую корпорацию России, просто «перекупали» конкуренты. Как следствие, на работу в знаменитое «королёвское» КБ попадали единицы, а большая часть талантливых выпускников профильного вуза искала жизненной удачи где-нибудь на стороне. Возникший по итогам этого губительного процесса поколенческий провал стал особенно очевиден после внезапного ухода из жизни Евгения Микрина. На сегодняшний день у него нет официальных преемников, которые бы могли быстро «подхватить выпавшее из рук знамя».

Что может потерять Россия

В числе критических для страны проектов, которые вел Микрин, можно упомянуть сразу несколько.

Первый проект – это создание систем управления для новой российской ракеты «Союз-5» («Иртыш»). В апреле 2019 года стало известно, что этой ракетой заменят «Ангару-А3», чья разработка была прекращена. Название «Союз-5», кстати, только вводит в заблуждение. За основу новой ракеты взяты не классические «Союзы», а гораздо более современная ракета «Зенит», до последнего времени производившаяся на Украине.

Выбор этой ракеты в качестве основы для разработки «Иртыша» вполне понятен – ракета-носитель «Зенит» за прошедшее время зарекомендовал себя с самой лучшей стороны в вопросе надежности, а в России производится, по разным источникам, от 70 до 85% комплектующих этой числящейся «украинской» ракеты. Не сложилось у Украины и с космодромами под «Зениты». С 2016 года Россия владеет космодромом «Морской старт», который в прошлом использовался «Зенитами», а теперь, скорее всего, будет переоборудован под запуски «Иртыша». Вторая стартовая площадка «Зенитов», расположенная на Байконуре, тоже модернизируется Россией, в рамках совместного с Казахстаном проекта «Байтерек». С конца 2014 года Украина вышла из этого проекта, утратив эту вторую площадку для запуска «Зенитов».

Микрин был в числе тех, кто создавал оригинальную систему управления «Зенитов» – ведь эти ракеты в виде «Блока А» являлись первыми ступенями «Энергии». Поэтому его руководство разработкой «Иртыша» могло сэкономить массу сил и средств.

Вторым важным направлением, которое сейчас будет лишено знаний и опыта ушедшего из жизни генерального конструктора РКК «Энергия», станет создание нового пилотируемого космического корабля «Федерация». Трудная судьба «Федерации», которая вот уже более десятилетия пребывает в «конструкторско-производственном аду», скорее всего, только еще больше осложнится. Так как на фигуре Микрина были завязаны многие организационные и конструкторские моменты в этом сложнейшем проекте.

Ну и, наконец, надо понимать, что с уходом такой ключевой фигуры осложнится весь комплекс производственных проблем РКК «Энергия». Включая и, казалось бы, уже давным-давно отработанные программы, такие как постоянная модернизация грузовых кораблей «Прогресс МС» и транспортных пилотируемых кораблей «Союз МС». Потеряют в темпе и все перспективные программы: создание собственной российской орбитальной станции, проект орбитальной станции в глубоком космосе, проектирование новой ракеты-носителя сверхтяжелого класса, работы по межорбитальным буксирам на ядерной тяге.

Конечно, с уходом одного человека, даже столь масштабного, космическая отрасль России не рухнет до основания. Но удар по ней нанесен серьезный, и только от руководства отрасли зависит, станет ли трагическая смерть Евгения Микрина очередным обвалом той самой «поколенческой трещины», или же грозным предупреждением, из которого будут сделаны правильные и обязывающие к немедленным действиям выводы.