Выборы в самопровозглашенных республиках, не успев состояться, уже стали предметом явной тревоги Запада. Его лидеры поспешили заявить, что уже сам факт проведения выборов в ДНР и ЛНР является неприемлемым, и что их результаты не могут быть признаны ни при каких обстоятельствах. А России, в случае, если она выборы признает, обещано введение новых санкций.
Что за магия прячется за простым фактом голосования, если уже только использование электоральной процедуры вызывает столь сильное возмущение на Западе?
Столь жесткая риторика по поводу, который сам же Запад загодя объявляет ничтожным, выглядит как минимум странно. Зачем столь высокий ажиотаж вокруг выборов, которые никто, кроме России, и не собирается признавать?
Что за магия прячется за простым фактом голосования, если уже только использование электоральной процедуры вызывает столь сильное возмущение на Западе? Неужели оно на самом деле создает новую реальность?
Вот информационную реальность, конечно, выборы создают – вне зависимости от побед и поражений конкретных кандидатов. Вернее, уточняют – поскольку привносят в картину мира такую константу, как «воля народа». И в случае, когда она обретает проявленный характер, уже тяжело будет убедительно говорить о «бандитах, захвативших Донецк и Луганск и удерживающих жителей Донбасса в заложниках».
Придется признать, что вызывающие праведное возмущение в Киеве заявления известного бютовца генерала Москаля о том, что в Луганске 95% жителей настроены пророссийски, на самом деле не являются наглой провокацией «сомнительного политика». И принять тщательно отрицаемую очевидность, что линия раскола пролегает не где-нибудь, а внутри полагавшего еще год назад себя единым народа Украины.
Но речь тут идет все же не о формировании новой информационной картины мира, а о приведении существующей в соответствие с реальностью – сближение, которому в любом случае суждено рано или поздно произойти, и выборы тут являются лишь одним из возможных поводов, запускающим этот процесс.
А вот непосредственный результат выборов в виде формирования новой властной реальности, похоже, пока обречен оставаться делом внутренним. Что, конечно, тоже принесет свой позитивный эффект: очевидно, что выбранная власть – это уже ни в коем случае не «махновщина» и не узурпаторы, а обладатель мандата общества на поддержание порядка и безопасности.
Однако это вряд ли будет иметь какие-то международные последствия. Или все-таки будет? Каким образом сегодня возникают, формируют себя в качестве государства, а затем и признаются международным сообществом новые страновые субъекты?
Легитимность власти
На самом деле с уходом эпохи королей, обретавших власть по праву рождения, конструирование новой власти стало возможным только на основе одного из двух концептов: это или восходящий к Жан-Жаку Руссо концепт «воли народа», которая и полагается высшей властью, конструирующей реальность, или концепт универсальности процедуры голосования, восходящий к англосаксонской политической традиции.
- Захарченко: ДНР будет соблюдать «гробовую тишину» в день выборов
- Захарченко напомнил об угрозе военного вторжения в ДНР со стороны Киева
- ДНР и ЛНР отказались передавать Киеву контроль за границей с Россией
- Власти ДНР и ЛНР: Закон о статусе Донбасса юридически ничтожен
В новейшее время процедурная концепция заметно потеснила концепцию «воли народа». Именно процедура выборов, «определенность правил игры при неопределенности результата» в терминологии Адама Пшеворского, и легла в основу транзитологии, актуального для первой половины 90-х годов направления политической науки.
Транзитологи рассматривали достижение демократического состояния как логическую вершину эволюционного развития абсолютно любой страны, а демократические принципы – как возможную основу мирового порядка. Прозаическая причина тому, в общем-то, очевидна: дело в том, что процедурная концепция куда более легко позволяет корпорациям легитимировать свое участие в политике.
Ведь идея самодостаточности выборов вкупе с необходимостью высоких затрат на кампанию со стороны всех конкурирующих кандидатов маскирует вполне очевидную реальность – а именно ту, что за симпатии и поддержку избирателей могут конкурировать только те кандидаты, которых уже выбрали в качестве своих ставленников заинтересованные корпорации.
Концепция же «воли народа» куда более сложна и куда менее пригодна для использования корпорациями: в ее рамках кандидаты вполне могут одерживать победы и за счет обладания иными, нефинансовыми по происхождению ресурсами.
Тем не менее обе эти концепции продолжают сосуществовать, сохраняя теоретически равную легитимность.
Политическая практика
Политическая практика подтверждает эту равнозначность. Так, признание значимости воли народа вылилось в легитимное международное признание отделившейся от Эфиопии Эритреи в 1993 году и отделившегося от Индонезии в 2002 году Восточного Тимора.
В обоих случаях, впрочем, далеко не последним аргументом стали силовые действия и очевидно высокая гуманитарная цена в случае сохранения вопроса в нерешенном состоянии.
В свою очередь демократическая процедура оказалась критически важной при международном признании факта распада СССР, объединения Германии и раздела Чехословакии на Чехию и Словакию. При этом остался целый ряд неурегулированных вопросов, не нашедших пока международно-правового решения.
Речь идет о фактически независимых государствах, когда наличие более или менее полного набора формальных и неформальных аргументов в пользу признания оказалось недостаточным на фоне незаинтересованности в переменах основных брокеров мировой политики, а соответственно, и большей части мирового сообщества. В таком статусе сегодня находятся такие самоуправляемые территории, как Северный Кипр, Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье.
Однако есть и спорно урегулированные вопросы, когда признание независимости могло произойти и вопреки целому ряду правил и принципов. Таким спорным вопросом остается факт признания частью мирового сообщества независимости Косово.
Таким образом, получается интересная картина: ни на уровне теории, ни на уровне практики мы пока не находим ни принципов, ни прецедентов, которые позволяли бы исключить возможность признания выборов в ДНР и ЛНР. Не в этом ли кроется причина нервной реакции Запада на это голосование? Система «Вашингтонского консенсуса», объективированные основания и global law.
На самом деле можно говорить о произошедшей в рамках системы «вашингтонского консенсуса» серьезной эрозии каких-либо объективированных оснований для принятия международно значимых решений.
Так, судьба фактически независимых государств продемонстрировала незначимость для международного признания большинства традиционных содержательных аргументов: недостаточным оказался и критерий «воли народа», и критерий демократической процедуры, и даже выдвигавшийся транзитологией критерий институциональной устойчивости, когда конкурирующие элиты в ходе электоральных циклов несколько раз сменяют друг друга, не скатываясь при этом в прямую конфронтацию.
С другой стороны, то же международное сообщество с готовностью признало «демократичность» выборов в Афганистане, успешность строительства Соединенными Штатами либеральной демократии в Ираке и Афганистане и независимость Косово. Получается, ключевым (и по сути единственным) аргументом стала принадлежность субъекта оценки к своему или чужому лагерю?
Попытка теоретически оформить такой порядок вещей приходится еще на эпоху Клинтона – в формате концепта global law, глобального права, которое должно в ряде случаев подменять традиционное международное.
Эта теория предполагала возможность «правильной» относительно интересов Соединенных Штатов интерпретации международной проблематики, когда критерием правовой оценки является комбинация реальных сил и интересов, а не абстрактные объективированные принципы.
И, отметим, именно в рамках этой теории обретает некоторую логику иначе бессмысленная формула «решение, не создающее прецедент» – как это было предложено в случае с Косово. Но этот концепт прекратил свое существование в качестве теории уже при Джордже Буше-младшем: тот стал слишком активно, слишком откровенно и более чем противоречиво его применять.
Так, по Бушу, критерием демократичной легитимности той либо иной страны должна была служить исключительно оценка Соединенных Штатов, и именно они должны являться единственным легитиматором в международном пространстве.
Очевидно, что для ткани собственно международного права, претендующей на цельность и непротиворечивость хотя бы на декларативном уровне, это не могло иметь никаких иных, кроме как крайне негативных, последствий.
Коллапс концепции демократической легитимности, по сути сломавшейся уже в ходе косовского конфликта, и неприемлемость «глобального права», поскольку в его рамках могут выигрывать только сами Соединенные Штаты, обусловили значимость на постсоветском пространстве концепта прав народа на самоопределение.
Ровно этот принцип оказался в основе поддержки Россией Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья, а с началом революционного развития событий на Украине этот же принцип не оставил российскому руководству альтернатив, кроме как стать гарантом прав и русскоязычного населения Юго-Востока Украины.
В этом плане становится в полной мере понятным и объяснимым неприятие уже самой идеи выборов в ДНР и ЛНР Штатами и Западом в целом. Так, факт непризнания Западом их результатов лишний раз заострит внимание мировой общественности на концептуальной противоречивости американского менеджмента, исходящего в принятии ключевых решений главным образом из критерия «свой – чужой».
Но вместе с тем выборы станут и распространением зоны актуального влияния, отстаиваемого Россией принципа прав народов. Иными словами, они опять выльются в противостояние России и США, отстаивающих свою концепцию построения международного пространства, с Европой посередине, которая по инерции пытается еще оставаться в зоне так и не состоявшегося концепта демократической легитимности.
А содержательные основания легитимности выборов в ДНР и ЛНР, очевидно, будут примерно такими же, какими они были и на прошедших неделей раньше выборах в Верховную раду Украины. Так, будет более или менее соблюдена и демократическая процедура, причем она с безусловностью будет опираться на волю народа.
В той мере, в какой это возможно, будут соблюдены и основные свободы – причем явно без тех эксцессов «народной люстрации», которые интенсивно стали сталкивать украинские выборы в жанр буффонады.
При этом не вызывает никакого сомнения, что выборы состоятся. Таким образом, ситуация в отношении самопровозглашенных республик с неизбежностью перейдет в новое качество. Как мы уже отмечали – вне зависимости от побед или поражений конкретных кандидатов.
