Тридцать лет назад, в сентябре 1983-го, на советские экраны вышел только что отснятый на Ленфильме новый фильм Динары Асановой «Пацаны».
 (фото: Ленфильм) |
Киноистория отношений неравнодушного выпускника института физкультуры, руководящего летним спортивно-трудовым лагерем, и собранных в нем трудных подростков если и не стала шедевром, то свое место в истории позднего советского кино заняла точно. Снятый на излете государственного кинематографа, на смену которому через несколько лет придут «кооперативные» комедии, фильм в определенной степени стал маркером своей эпохи.
Возможно, что если бы такой фильм вышел сейчас, то вряд ли бы так запомнился. Причин для узнавания художественной истории, поданной в новой тогда псевдодокументальной манере, сразу несколько.
Это и ностальгия по временам, когда выходящие картины не терялись, как сегодня, в огромном потоке выпускаемой кинопродукции. И то, что работа эта для Асановой стала фактически одной из последних. А отличному актеру Валерию Приемыхову именно роль воспитателя Павла Антонова принесла популярность и, по словам его дочери, была для актера любимой.
С этого фильма, кстати, и пошла история отношений Приемыхова с будущей супругой Ольгой Машной.
 (фото: Ленфильм) |
Запомнился фильм и содержанием – вечной историей отношений «настоящего» мужика, стопроцентно совпавшего с актерским амплуа Приемыхова, и пацанов с пробивающимся сквозь кинофильтры «волчьим» взглядом, набранных для съемок из неблагополучных семей и фактически отыгравших самих себя.
Запомнился фильм и ощущением общей безнадеги, которое, как ни крути, от него все-таки возникает, по крайней мере, у меня. Ну и наконец, и, пожалуй, в этом немалая роль, фильм узнают по пронзительным песням авторства Виктора Большакова, многие из которых пошли в народ и поются под гитару до сих пор.
Время показало, что фильм с ностальгией смотрят и сегодня, достаточно посмотреть многочисленные комментарии, оставляемые на тематических сайтах или под роликами на ютубе.
Мне же фильм памятен несколько иным. Прежде всего, из-за него моих родителей первый раз вызвали в школу. Дело в том, что снимали «Пацанов» в карельском Приозерске за год до этого, летом 82-го года. В целях реализации режиссерского замысла и для придания большей достоверности большую часть основных ролей и массовки исполняли – их было порядка сорока – ребята из неблагополучных семей, отобранные «для кино» и вывезенные на время съемок на Ладогу.
По сути, «актеры» и жили все два месяца в таком же летнем лагере, как в фильме, только не в палатках, а в освободившейся на время каникул школе. Дисциплина у контингента была не лучше, впрочем, в какой-то степени именно из-за проблем, связанных с ее отсутствием, их «в искусство» и пригласили.
Съемочный коллектив занимался реализацией творческой задачи, и специально целью выведения «актеров» в люди никто не задавался
Съемочный коллектив занимался реализацией творческой задачи, и специально целью выведения «актеров» в люди никто не задавался. Приемыхов, получивший за фильм в 1984 году Государственную премию СССР, пересекался с «подопечными» преимущественно в процессе съемок, в свободное же от работы время ими должен был кто-то заниматься.
Просто для поддержания минимального порядка. Чтобы собранные в одном месте ранее незнакомые несовершеннолетние граждане, многие из которых успешно состояли на учете в милиции, в процессе досуга не поубивали друг друга, не устраивали побоищ с местными и были в состоянии участвовать в производственном процессе.
В итоге за пределами фильма роль «директора лагеря» по факту и штатному расписанию выполнял Вячеслав Литвинский, мой папа и тогда еще – почти как персонаж фильма, но не выпускник, а молодой преподаватель Института физкультуры.
Реальная жизнь, как всегда, была намного прозаичней, чем снимаемое о ней кино, хотя параллели с фильмом и могут быть проведены. Конечно, таких бунтов, как в фильме, в жизни не было, но попытки выяснения отношений с местными при помощи кирпичей и заточек имелись.
Были проблемы с алкоголем. Эпоха героина еще не пришла, но с травкой были знакомы многие, как и с опытом «просмотра мультиков» на клею «Момент».
Небольшой пример, чтобы представить себе среду, в которой все это происходило. По воспоминаниям отца, одному из «пацанов» для съемок выдали кеды. Простые советские тряпичные кеды за три рубля. Поскольку другой обуви к окончанию съемок у него не было, кеды ему оставили. Это решение вызвало настоящие слезы, поскольку это был первый полученный за всю его жизнь подарок.
К сожалению, бытовая жизнь контингента во время съемок не вошла в снятый про это несколько романтизированный документальный фильм, хотя, по рассказам отца, материала для воспоминаний там было достаточно.
Честно говоря, сейчас мне достаточно трудно представить, как папа, не имеющий ни габаритов, ни мускулов воспитателя Паши, все-таки умудрялся находить с подопечными общий язык (впрочем, об этом гораздо лучше расскажет он сам, кусочек его воспоминаний приведен ниже).
 (фото: Ленфильм) |
Что же касается меня, то закончившего первый класс малолетнего балбеса тоже нужно было куда-то девать, и он был взят с собой. В итоге спал я в одной палате с уже хлебнувшими жизни полной ложкой «актерами», активно впитывал открывающееся мне богатство родного языка, несколько раз ездил с ними на съемки, но большую часть дня, когда вся группа уезжала работать, носился с местными ребятами по окружавшим школу заросшими соснами холмам.
Помню лагерь на берегу озера, помню съемку выхода из лагеря с распеванием строевой и съемку закрывающего фильм бега на станцию. С сыном Асановой – самым маленьким мальчишкой, махающим рукой в последних кадрах фильма, – мы даже как-то подрались, когда он на Приозерском пляже с ходу ногами растоптал тщательно построенный мною замок из песка.
Помню, что после того, как нас разняли, папа был в целом доволен моей реакцией и учил меня, что бить нужно сразу в нос и до крови. Помню празднование по случаю снятия сотого кадра, когда было много печенья и лимонада. Помню эти барабаны из фильма, которые стояли в центре зала и на которых периодически стучали все кому не лень.
Помню огромный монтажный аппарат, размещенный в одном из кабинетов той же школы. Помню, как без звука смотрели какой-то американский боевик на рябящем помехами черно-белом экране по с трудом добивавшему до Ладоги финскому телевидению.
 (фото: Ленфильм) |
Вернувшись первого сентября уже в свою школу, я начал щедро делиться с одноклассниками вновь приобретенной за два летних месяца культурой родной речи, был сдан классному руководителю, решившему, что второго сентября лучше мне школу прийти в сопровождении родителей.
Впрочем, с учителями мне всегда везло. Нина Философовна, обозначив факт и услышав его причины, посоветовала маме не акцентировать на нем внимание, чтобы новые словоформы были вытеснены из активной речи естественным порядком.
В итоге фильм ассоциируется в моей памяти не только с историей неравнодушного мужчины, становящегося примером для тех, кому семья такого примера не дала. Связан он для меня совсем с другим.
С запахом нагретой летним солнцем смолы, с огромным камнем на ладожском пляже, на котором можно растянуться в полный рост. С тем, как работающие на дороге работяги катали нас – мелкоту – на асфальтоукладчике. С услышанными тогда страшными стишками про «маленького мальчика».
С тем, как впервые в жизни – и думаю, что на многих «актеров» это тоже производило сильное впечатление – каждый день обедали в настоящем «ресторане» с подаваемым на десерт мороженым в металлических вазочках.
В жизни некоторых «пацанов» фильм свою роль таки сыграл. Просто выдернув их на какое-то время в нормальную рабочую среду с нормальными человеческими отношениями. Для большинства же он стал не самыми плохими двумя месяцами, проведенными на природе, с последующим возвратом в свой двор и алкогольный угар питерских коммуналок, где они, по большому счету, так и не были никому нужны.
Что же касается рассказанной фильмом истории, то, увы, она просто обозначает вечную проблему, которая была и восьмидесятые и которая в полный рост стоит и сейчас.
Достаточно посмотреть, что делает тот же екатеринбургский реабилитационный центр «Город без наркотиков» Ройзмана, по сути применяющий метод воспитателя Паши, состоящий в выдергивании из среды, постановке рамок, трудотерапии и помещении в нормальные мужские отношения. На кого-то действует, на кого-то, увы, нет. Впрочем, история не нова и идет еще от «Педагогической поэмы» Макаренко.
Взрослым так просто,
Все знают они наперед,
Ну а подросток –
Пока он еще подрастет.
Только вот...
Ниже идет небольшой отрывок из воспоминаний отца, непосредственно принимавшего участие в процессе.
Воспоминания Вячеслава Литвинского:
 (фото: Ленфильм) |
Бытие не дано, бытие открывается
Среди событий моей жизни, значение которых открывается, как если бы судьба выстраивала ее как отклик на зов, но не человеческого голоса, а складывающихся определенным образом обстоятельств, встреча с Динарой Асановой и участие в съемках фильма «Пацаны» занимает особое место.
Пытаясь недавно рассказать о своем «опыте участия» в этом событии на киносеминаре философского факультета СПбГУ, я вдруг понял, что не могу объяснить слушателям семинара, кем же я «работал» на этих съемках.
Воспитателем? Но воспитывать тех, кто стал бы активно сопротивляться любому «воспитанию», было невозможно. Надзирателем, обеспечивающим минимальный порядок? При всей грубости этого слова оно не более неуместно, чем слово «охранник», предполагающее противостояние угрозам и рискам внешнего порядка.
Разумеется, в трудовом договоре это как-то называлось, но к профессиональным обязанностям то, что происходило летом 1982-го в Приозерске на натурных съемках кинофильма «Пацаны», это отношения не имело. Прежде всего потому, что это был единственный опыт киностудии «Ленфильм», связанный с вывозом на натурные съемки такого количества «трудных» подростков.
Во-вторых, и это очень важно, Д. Асанова исходила из принимаемой по умолчанию предпосылки, что все худшее в ребенке, а следовательно, и подростке – от общества, и, следовательно, если вы хотите показать правду, вы должны показать ее такой, как она есть; пусть иногда, может быть, очень редко, но опыт правды и добра живет в каждом из нас, и пока мы живы, ничто не безнадежно. Вот эту ипостась правды, живущую в глубине каждого человеческого существа, которую необходимо пробудить, и персонифицирует персонаж В. Приемыхова.
Однако «истина конкретна», и ее легко утверждать о человеке вообще, но призвать к порядку вот этого, вполне конкретного субъекта, выбравшего не самое подходящее выражение для своей очередной эмоциональной реплики?!
Мирре Иогановне Зельцер (я надеюсь, что память не подводит меня) – профессиональному воспитателю, женщине пожилого возраста – было запрещено ездить на съемки, так как ее попытки призвать «конкретного пацана» к порядку, разумеется, вполне по-советски, наталкивались на решительные возражения со стороны творческого коллектива.
Особого вреда ее воспитательные инициативы не имели, поскольку она жила в гостинице, а к нам в здание интерната в Приозерске, занятого на время киносъемок пацанами и двумя взрослыми людьми весьма неопределенного положения, она приходила в основном по служебным делам.
Я думаю, что вот эта ситуация неопределенности, когда невозможно ответить на вопрос – а какие функции я должен выполнять, и привела Д. Асанову к выбору молодого преподавателя из Института физкультуры им. П. Ф. Лесгафта на роль «соучастника» творческого процесса, каким я оказался, вместе с пятикурсником института киноинженеров Никольским Валерой, отрабатывавшим на этих съемках выпускную производственную практику.
К этому можно добавить, что я был преподавателем философии, и летом нужно было решительно выбирать – или искать очередную халтуру, как это делало большинство преподавателей, или принять предложение Д. Асановой, в которое входило разрешение взять с собой сына, которого иначе пришлось бы отправлять куда-нибудь на лето.
А теперь представьте себе, что вас двое (я и В. Никольский), а их много, очень много. И нет того, что в пионерских, трудовых и прочих лагерях называется расписанием, режимом или порядком. А значит, нет отбоя, когда вы выключаете свет, и все идут спать.
Ничего этого нет, и, следовательно, что-то надо делать, а как – спросить некого. И не потому, что этого субъекта истинного знания нет под рукою, а потому, что его быть и не может по самому существу дела. Жизнь продолжается.
Вот так я впервые столкнулся с ситуацией, которым и посвящает себя современная философская антропология: все перед глазами, и надо что-то делать, спросить некого, а жизнь продолжается...
Источник: Блог Дмитрия Литвинского
