Кого можно есть, а кого нельзя

Роман молодого бруклинца, получивший в русском переводе название «Полная иллюминация», стал едва ли не самым впечатляющим дебютом в американской прозе начала 2000-х (книга вышла в 2002-м, в России была издана в 2005-м).

Став вегетарианцем и собираясь воспитывать в вегетарианском духе своих детей, автор лишает потомство очень специфической, но и очень важной связи с прошлым

Одним из главных героев этого романа был американец еврейского происхождения по имени Джонатан Сафран Фоер – тезка и слегка беллетризованная копия автора. Он путешествовал по Украине с целью прикоснуться к корням, разобраться в истории своего рода, узнать о драмах и трагедиях, которыми был вымощен путь из европейского прошлого в комфортное американское настоящее. Фоном и рамкой семейно-исторического сюжета служили, разумеется, события холокоста, что гарантировало книге как минимум благосклонное внимание со стороны общественности.

Однако Фоер придумал еще и пару особых литературных ходов, благодаря которым его дебют прозвучал не просто громко, но оглушительно. К эпичному повествованию о местечке Трахимброд, выполненному с уклоном в магический реализм и стилизованное мифотворчество, была добавлена уморительная английская речь украинского юноши по имени Алекс Перчов, который достался путешественнику Джонатану в качестве переводчика.

Потешный украинец «зажигал» по полной программе, поскольку работал в тексте повествователем на пару с персонажем-Фоером. Этот простой языковой трюк был хорош своей незаезженностью и оказался на редкость эффектным (в русской версии романа Алексов ломаный английский удачно воссоздал переводчик Василий Арканов).

За «Полной иллюминацией» последовал трагикомический нью-йоркский эпос «Жутко громко и запредельно близко» – история о десятилетнем мальчике, который потерял отца в ходе терактов 11 сентября и пытается разгадать загадки, оставшиеся после его гибели. Здесь во вселенную национальной трагедии (теперь уже не еврейской, а американской) снова был подселен аномальный рассказчик: у маленького Оскара не было проблем с английским, но выражался он все равно очень забавно, поскольку был вундеркиндом-эрудитом из тех, чье интеллектуальное развитие сильно опережает опыт.

После книг о холокосте и 11 сентября Джонатан Сафран Фоер написал об отношениях человека и мяса (Фото: David Shankbone/Wikipedia)

Языковой ракурс был снова сдвинут, речь персонажа снова служила аттракционом, но все это, как и в «Полной иллюминации», было лишь гарниром к высококалорийному гуманистическому месседжу. Смех должен был рано или поздно подвести читателя к сопереживанию и, совершенно верно, серьезным мыслям.

Так сформировался авторский образ Фоера, амплуа эксцентричного рассказчика о больших человеческих трагедиях. Поэтому его обращение к теме пищевой цепи, ударившей обоими своими концами по тем, кто ею скован, выглядит одновременно и неожиданно, и закономерно.

«Мясо» – нон-фикшн, почти лишенный беллетристических украшений. Здесь масса фактов, килограммы статистики, тонны сухой информации. Речь о том, что мясо, которое большинство людей привыкли видеть на столе, поступает отнюдь не из идиллических экологичных хозяйств, где предназначенные в пищу животные безмятежно ожидают своей участи под заботливым присмотром хозяев. Животноводство и птицеводство, как и рыбная промышленность – жестокий и безобразный индустриальный механизм. Он не только уничтожает естественные условия существования братьев наших меньших, но и калечит саму природу некоторых из них, ведь последовательная селекция приводит к массовому появлению едва ли не мутантов.

Чтобы разрушить абстрактно-позитивные представления о том, как производится мясная и рыбная продукция, Фоер ударяется в журналистику. Тайком пробирается на фермы и описывает увиденное там, а также беседует со множеством людей, в том числе с веганами и с последними из могикан традиционного сельского хозяйства, которые еще придерживаются старых, более гуманных принципов в обращении со своими бессловесными подопечными.

#{interviewcult}Однако кабинетных историко-культурологических медитаций автор «Мяса» тоже не чужд – им он предается более чем охотно, устраивая, к примеру, пристрастный критический разбор человеческих представлений о том, кого можно есть, а кого нельзя.

За плечами у Фоера – успешный опыт прочувствованного рассказа о «человеческом, слишком человеческом», поэтому неудивительно, что он строит свою философию еды на субъективном взгляде и делает одной из центральных фигур книги самого себя. Став отцом, писатель задался вопросом: что представляют собой продукты, которыми он будет кормить своего ребенка?

Так вводится другой, чисто прагматический аспект «Мяса», связанный с пагубным влиянием многих нынешних разновидностей животной пищи на человеческий организм. Подробно обсуждаются живущие в мясе вирусы, разговор переходит в медицинско-диетологическую плоскость. Неспециалист может лишь отметить, что навязчивой агитации за отказ от мясного в тексте нет и что общие формулировки скорее осторожны, чем категоричны: «Вегетарианство как минимум столь же полезно, как и рацион, включающий мясо».

Хотя, конечно, здесь нельзя не увидеть некоторого упрощения: в мире не так много вещей, заведомо полезных для каждого, и не факт, что вегетарианство относится к их числу.

В рамках все того же субъективно-задушевного метода одним из эмблематичных образов книги оказывается бабушка Фоера – носитель почти мистического отношения к еде и адепт традиционного подхода к питанию. Навсегда сохранив память о голоде, испытанном в Европе во время войны, она рассматривает своих внуков и всю свою благополучную американскую семью как получателей своего рода компенсации, как людей, которым можно и необходимо дать то, чего в свое время так мучительно не хватало ей самой.

Коллизия тут понятная: став вегетарианцем и собираясь воспитывать в вегетарианском духе своих детей, автор лишает потомство очень специфической, но и очень важной связи с прошлым. Той связи, которая существует благодаря унаследованным пищевым привычкам и кулинарным ритуалам. Дети Фоера никогда не отведают бабушкиной курицы с морковью. Но это, намекает нам вегетарианский философ, можно и нужно пережить; связь времен, семейное и родовое единство поддерживаются и другими способами.

Возможно, самое любопытное в этой книге – разоблачительно-критический пафос, своего рода протест против системы. Место коррупционеров и ушлых политиков, практикующих пагубную для демократического общества непрозрачность, здесь занимают зловредные производители мяса, не пускающие интересующихся граждан на свои фермы, и утратившие независимость компетентные источники, неправильно информирующие людей о свойствах продуктов.

Все это хорошо, но, если уж на то пошло, в порядке творческого роста Фоеру было бы логично заинтересоваться еще и некоторыми другими вещами. Например, тем, чем питается Америка в широком смысле слова «питаться» и за счет детей каких национальностей будет жить его ребенок, избавленный от моральной ответственности за поедание животных. А также тем, насколько велики в настоящее время шансы сохранить соответствующий политико-экономический режим, далекий, прямо скажем, от вегетарианства.

В этом случае гражданственный автор, несомненно, тоже узнал бы много интересного.