Рассказав в интервью о малоизвестных деталях операции «принуждения Грузии к миру», премьер-министр охарактеризовал Михаила Саакашвили, принявшего решение о вводе грузинских войск в Южную Осетию, как «психически несбалансированного» человека.
Не ставя под сомнение эту оценку, хочу сказать, что данное определение вполне подходит и для описания общего настроя, царившего в грузинском обществе за несколько месяцев до трагических событий. Дело в том, что образ победы над сепаратистами сформировался задолго до вторжения.
Грузинские политики без всякого стеснения публично заявляли о том, что Грузия с помощью военной силы без всяких усилий возьмет под свой контроль мятежный Цхинвал, а Запад поддержит любые действия по восстановлению территориальной целостности страны. Соответствующая кампания была развернута и в грузинских медиа.
Мой знакомый грузин, человек, считающий любые попытки использовать оружие в подобных спорах преступными и неэффективными, рассказывал мне, что в тот период он тоже поддался всеобщему воодушевлению и вместе со всеми в первые два дня трепетно следил за ходом вторжения в ожидании неминуемого триумфа.
Личное помешательство Саакашвили вошло в резонанс со всеобщим сумасбродством. Грузины искренне и истово верили в то, что международное сообщество будет на их стороне, что оно блокирует Россию, что грузинские танки и пушки смогут легко разнести все оборонительные рубежи осетин и автономия вновь вернется в состав страны.
Мне именно это кажется необъяснимым. Неудачи, преследовавшие грузинскую армию в Абхазии и Южной Осетии до этого, должны были уже послужить хорошим уроком и остудить горячие головы. Но ничего подобного!
Грузинское общество оказалось заложником сказок, которые оно с подачи властей упоенно сочиняло и рассказывало о самом себе. В общественном сознании укоренилась идея о том, что перешедшие на натовские стандарты вооруженные силы страны не просто восстановили боеготовность, но и сумели в разы ее повысить.
В то же самое время российская армия описывалась как полностью деморализованная, технически отсталая, утратившая способность вести боевые действия. Каким образом на фоне убедительной военной победы в Чечне могли сформироваться эти детские, наивные, отвязанные от реальности представления, понять невозможно. Более того, Грузия, принявшая тысячи беглых боевиков, должна была особенно хорошо понимать фатальность разгрома, который потерпело чеченское подполье.
Но нет, рассказы о чудесном преображении Грузии под руководством президента-реформатора имели, похоже, парализующее и гипнотическое воздействие на общественное сознание. Люди в большинстве своем свято верили в то, что административная, экономическая и военная реформы сделали страну безусловным лидером на постсоветском пространстве по параметрам развития. И в этом качестве она вполне способна померяться силами с кем угодно.
Есть две взаимоисключающие версии относительно визита госсекретаря США Кондолизы Райс незадолго до вторжения в Тбилиси.
Одни утверждают (и это больше похоже на правду), что она предостерегла Михаила Саакашвили от опрометчивого шага, другие же, напротив, говорят, что ею был выдан карт-бланш на проведение военной операции. То, что американское посольство в Грузии, судя по его депешам в Вашингтон в те августовские дни, оказалось полностью неготовым к такому развитию событий, говорит скорее в пользу первой версии.
В любом случае, Нино Бурджанадзе позднее вспоминала, что, будучи председателем грузинского парламента, она была свидетелем разговора между Владимиром Путиным и Михаилом Саакашвили, в ходе которого председатель правительства России прямо заявил грузинскому лидеру о последствиях нападения на Южную Осетию. «Если ты выстрелишь, я введу регулярную армию», – так по словам Бурджанадзе звучало предостережение.
Грузинский президент не поверил в реальность угрозы. Он не придал словам собеседника ни малейшего значения. Верх одержала самовозбуждающаяся версия о «ржавых танках» и отсутствии у Москвы политической субъектности, не позволяющей принимать серьезные решения без одобрения из Вашингтона или Брюсселя, порожденная нелепой уверенностью в собственных достижениях, в реальности «грузинского чуда», в том, что весь западный мир денно и нощно стоит на защите интересов Грузии.
8 августа, когда грузинская бронетехника расстреливала Цхинвал, вся страна ликовала в предвкушении необратимой победы. Саакашвили выступил в этот день по национальному телевидению, соврав, что у него есть некие гарантии российского невмешательства.
Мы должны понимать, что грузины испытали глубочайший шок, узнав о вводе в регион российской армии. Они абсолютно не были подготовлены к такому варианту. Это было крушение всех планов. Именно поэтому в большинстве своем они посчитали действия России неспровоцированной, чудовищно несправедливой агрессией. Они, как дети, были убеждены в безусловности своего права убивать жителей Южной Осетии по собственному усмотрению.
Поэтому никакого лицемерия в оценке военного вмешательства Москвы как вероломного и подлого удара в спину не было. Целая страна сумела утвердиться в ложных и детских заблуждениях, и с ними было крайне сложно расставаться перед лицом неумолимой и неизбежной реальности. Саакашвили пытался дозвониться Дмитрию Медведеву, что действительно говорит о высокой степени неадекватности. Что грузинский президент мог и хотел сказать российскому коллеге в обстоятельствах, когда ничего изменить уже было невозможно?
Полного отрезвления нет, но и от той всесокрушающей обиды, которую испытали сотни тысяч людей в те дни, не осталось и следа. Для всех, кроме Михаила Саакашвили, продолжающего пребывать на своей волне, решение Москвы – это суровая и теперь уже вполне объяснимая историческая реальность.