После новой вспышки коронавируса, зафиксированной на оптовом рынке сельхозпродукции «Синьфади» в районе Фэнтай города Пекина, в СМИ появились новости о введении в китайской столице военного положения. Проблема с этими сообщениями в том, что на фоне уже привычных нарративов (мол, «в Китае публично коррупционеров расстреливают» или «Китай жесткими карантинными мерами эффективно справился с эпидемией») утверждение о «военном положении» в Пекине не кажется неправдоподобным. А если кому-то и кажется, то типичная реакция – обвинить в допущенных искажениях горе-переводчиков.
Переводчиков я в данном случае защищать не стану, потому что они действительно демонстрируют незнание контекста – это профессиональная ошибка. Но в контексте и впрямь разобраться непросто, поэтому предлагаю сделать это вместе.
В Китае предусмотрено четыре уровня реагирования на чрезвычайные ситуации в области общественного здравоохранения (этот термин совпадает с тем, что записано в Международных медико-санитарных правилах ВОЗ), высший уровень – первый. Обычно первый уровень такого режима вводится в отдельных провинциях, затронутых крупной катастрофой или природным бедствием (например, тропическим тайфуном), но во время вспышек атипичной пневмонии в 2003 году и новой коронавирусной инфекции в городе Ухане в 2020 году (в период с 25 января по 5 мая) он действовал на территориях всех провинций КНР.
Состояние «военного положения» в Китае тоже предусматривает четыре уровня, самый высокий – первый, и термин «механизмы военного времени» (а именно он употреблен в китайских сообщениях о событиях на рынке в Пекине) теоретически должен соотноситься с первым, самым высоким уровнем «военного положения», боевой готовностью номер один.
Но только теоретически. Потому что на практике всем понятно, что военное положение – это приведение в полную боевую готовность прежде всего армии, а также объявление мобилизации гражданского населения для отражения агрессии противника. То есть налицо нестыковка. Сообщений о действиях китайской армии в Пекине пока нет. Гражданское население, правда, «мобилизуется» активно. Вот лишь один пример: организованные дружинники обошли все жилые микрорайоны и населенные пункты на территории трех пекинских районов (общей площадью около 2800 кв. км) с тем, чтобы «постучать в дверь» и зарегистрировать каждого, кто 14 июня посещал злополучный рынок или контактировал с теми, кто на нем бывал или работал. Это в китайских репортажах называют «ковровыми» проверками (очевидная аллюзия на другой термин из военной лексики – «ковровые бомбардировки»).
Кто же начал использовать этот милитаристский новояз? Не журналисты, не переводчики – сами китайские чиновники. Еще 12 февраля местное правительство одного из районов города Шиянь провинции Хубэй опубликовало «приказ о положении военного времени». Специально перевожу это название дословно, чтобы было понятно: это не военное положение, это меры контроля, которые местные муниципальные власти определили как соответствующие «военному времени», дабы подчеркнуть беспрецедентность как ситуации, так и принимаемых для ее урегулирования мер.
Этот термин юридически некорректный, что уже тогда отметили в самом Китае. Но 13–15 июня на пресс-конференциях ответственных чиновников пекинских районов Фэнтай, Мэньтоугоу и Дасин, а также граничащего с Пекином города Баодина вновь прозвучали слова о введении в действие «режима (механизмов) военного времени», и такая согласованность не может быть случайной.
Очевидно, местные власти руководствуются данной Си Цзиньпином еще в феврале установкой: борясь с COVID-19, китайцы ведут «решительную народную войну до победного конца». Что же, после объявленной в мае победы «война» с коронавирусом в Китае снова в разгаре?
О том, начинается ли в Пекине «вторая волна», или ее приход еще впереди, судить пока рано. Но об уровне беспокойства и тревожности в обществе может свидетельствовать еще одна произошедшая в эти дни история. В китайском мессенджере WeChat появились перепосты короткой публикации под заголовком «С 15 июня Китай снова становится закрытой страной!». В ней «цитируется» (для убедительности с приложением копии «оригинала») сообщение МИДа и Государственного управления по делам иммиграции КНР о временном прекращении въезда на территорию Китая иностранных граждан, имеющих действительные въездные визы и разрешения на временное проживание. Фокус в том, что такое информационное сообщение действительно существует, только датируется оно 26 марта, а запрет на въезд введен с 28 марта. И он до сих пор не отменен.
Довольно странная «новация»: фейковая новость, которая, во-первых, давно не новость, во-вторых – не фейк (подделана только дата). Все иностранные граждане, кроме владельцев дипломатических и служебных паспортов, на законных основаниях получившие до конца марта право въехать в КНР для бизнеса, работы, посещения родственников... с любыми, в общем, целями, уже два с половиной месяца этого права лишены. Может быть, эта история и вовсе не заслуживала бы внимания (кого сейчас удивишь запретами?), если бы не одна деталь: о мартовских ограничениях на въезд в страну, объявленных официально, китайские обыватели в массе своей почти не знали. Проблемы иностранцев на фоне эпидемии в своем доме их не слишком интересовали. Но появление «фронтовых сводок» из находящегося как бы на «военном положении» Пекина совпало по времени с чьим-то расчетливым вбросом о том, что Китай «закрыл» себя от мира. Как в «горячий период» эпидемии. Как в эпоху правления последней императорской династии Цин («закрытая страна» – это в том числе и отсылка к штампам из учебников об истории Нового времени).
Когда создатели нарративов игнорируют (по небрежению или сознательно) разницу между имеющими четкие границы применения терминами (эпидемия, пандемия, карантин, изоляция, обсервация... военное положение, чрезвычайная ситуация – список можно продолжить), они тем самым, согласно Конфуцию, убирают из-под слов основания. Спутывают столь необходимый для управления государством порядок. Увы, для того, чтобы распутать последствия, одних только лингвистических средств будет недостаточно.