Не любя никаких комсомолов, я изначально относился к молодежным лоялистским (как, впрочем, и нелоялистским) движениям с крайним скепсисом, и руководство и кадры там были неисчерпаемым источником материала для фельетонов, но требования точности заставляют все же пояснить, откуда это чудо вообще взялось.
Аппаратная жизнь устроена так, что отказ от мероприятия, хоть бы его провальность была очевидна абсолютно всем, означает серьезное аппаратное поражение
Родительницей кремлевских молодежек была гонка вооружений. Политических, естественно. Киевский Майдан 2004 г. показал, наряду с прочим, блестящую – без дураков – работу «оранжевого» интендантства, тыловых и транспортных служб. Массы политической пехоты численностью до нескольких десятков дивизий по штатам военного времени подвозились, размещались, экипировались, снабжались в безукоризненном порядке. Между тем, каков бы ни был революционный энтузиазм пехотинцев, транспортные графики, палатки, печки, полевые кухни, отхожие места, кокарды и прочая символика – от одного энтузиазма все это не возьмется и на одном лишь энтузиазме все это в несколько дней обратится в сильный бардак и неблагоустройство, чреватое полным разложением. Организаторы Майдана сумели этого избежать, что и впечатляло, и устрашало. Человек, который мог предложить озабоченному Кремлю не менее четкую организацию переброски и размещения больших масс политической пехоты, обязан был встретить там самое благосклонное к себе отношение.
Этим человеком оказался В. Г. Якеменко, который полностью оправдал доверие. Массовые балетные спектакли на Калужской заставе и на проспекте Сахарова (там по мановению руки руководителя внезапно явилось то ли 60, то ли 70 тысяч Дедов Морозов и Снегурочек, а затем, продемонстрировав знание строевых приемов, они вдруг бесследно растворились) укрепили начальство в мысли, что с таким изрядным штабистом «оранжевых» можно не опасаться. «Подымай знамена, бунт! – Не пробить вам нашу стену, наш железный русский фрунт!»
Когда железный фрунт достиг совершенства, случилось, однако, непредвиденное. Больших (или даже хоть каких-то) масс «оранжевой» политической пехоты не явилось. «А с государственных границ нам донесли, что больше их и вовсе нет в природе». Притом что ответных масс «нашей» политической пехоты наклепали сверх всякой меры, как это всегда бывает при гонке вооружений. «И что теперь нам делать без «оранжевых»? Ведь это был бы хоть какой-то выход».
Конечно, самым простым кажущимся выходом был бы роспуск пехоты по домам. Но в рамках аппаратной логики именно что только кажущимся. Аппаратная жизнь устроена так, что отказ от мероприятия, хоть бы его провальность была очевидна абсолютно всем, означает серьезное аппаратное поражение. Чтобы его избежать, предпочитают мириться с проклятым наследием: «Хоть тебе это и не мило, тащи меня через силу». А чтобы тащить, надо придумывать, зачем это остается нужным и почему от этого ни за что нельзя отказываться.
<table cellspacing="0" cellpadding="0" class="imgleft"><tr><td><img src="http://img.vz.ru/upimg/433/433112.jpg" width="200" height="250" title="Беды провластных молодежных организаций, на которых ныне разом все шишки посыпались, вызваны многими причинами (фото: ИТАР-ТАСС)" alt="Беды провластных молодежных организаций, на которых ныне разом все шишки посыпались, вызваны многими причинами (фото: ИТАР-ТАСС)"><div>Беды провластных молодежных организаций, на которых ныне разом все шишки посыпались, вызваны многими причинами (фото: ИТАР-ТАСС)</div></td></tr></table>
Если, несмотря ни на что, приходится тащить, очевидно, нужно придумать какое-то убедительное объяснение, почему приходится, и тут на ум приходит самое очевидное. Кадровый резерв и социальный лифт. Ведь никто не спорит с тем, что и с первым, и с другим дело обстоит неважно. Организации, в которых лояльное юношество выращивается на верность народу, а также на труд и на подвиги, как раз и решат эту проблему ко всеобщему удовольствию. И лифт, и резерв, и подвиги, и младопитатели при деле пристроены. Молодежкодицея тут оказывается столь убедительной, что даже и самое удивительное практическое исполнение идею как таковую вроде бы не может опорочить. Даже и замечание в духе проф. Стравинского: «В поисках лифта и резерва вы вчера произвели следующие действия. Повесили на грудь иконку. Сорвались с забора, повредили лицо. Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, как-то преуспеть по части лифта и резерва? Если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом». Никоим, но на то всегда есть ответ, что задача сложная, исполнители не идеальные, лифт не сразу поднимался.
При этом, однако, упускается из виду проблема, слабо зависящая от того, сколь идеальны исполнители – и притом крайне серьезная.
Она заключается в том, что необходимым условием для движения лифта является наличие вакансий. Тогда как политическая стабильность в нашем домашнем исполнении означает практическую несменяемость руководителей и, соответственно, отсутствие вакансий. Порядок, при котором для того, чтобы своим увольнением создать вакансию, надо натворить нечто, не лезущее уже ни в какие ворота (причем пример многих руководителей показывает, что как они ни стараются натворить, а все тщетно) – это есть важнейшая примета нынешнего режима. Молодому карьеристу подобает славить этот режим, он славит, в том числе за стабильность вообще и кадровую в частности, притом что он славит порядок вещей, при котором весь плацкарт занят и ехать ему особо некуда.
Ибо весь механизм кадрового лифта описан полковником С. С. Скалозубом: «Довольно счастлив я в товарищах моих, // Вакансии как раз открыты: // То старших выключат иных, // Другие, смотришь, перебиты». Тогда как нынешний молодой честолюбец принужден констатировать прямо противоположное: «Весьма несчастлив я в товарищах моих, // Вакансии совсем закрыты».
Способы производства потребного количества вакансий могут быть самыми различными. Регулярный прямой отстрел начальства есть сталинский кадровый лифт. С начальственными потоками, но и с тридцатилетними наркомами. Сочетание (в разных пропорциях) физической и политической смерти прежнего начальства есть революционный лифт – сто тысяч вакансий. Присущая давно устаканившейся буржуазной демократии система строго действующих обычаев, предписывающих вовремя уходить на покой и, безусловно, предписывающих уходить на покой в случае какого-либо скандала, есть не столь быстрый, но тоже лифт, особо привлекательный высокой степенью безопасности всех пассажиров. Но если практически не действуют никакие лифтовые модели, то зачем же и смущать доверчивое юношество несбыточными обещаниями.
Репутация ВЛКСМ в позднем Советском Союзе, когда комсомольский функционер однозначно ассоциировался с развратным бездельником, ни на что толковое не пригодным, не в последнюю очередь была связана с тем, что в рамках брежневской стабильности лифты практически перестали работать вообще. Правда, при Л. И. Брежневе особо и не рассуждали вслух о лифтах и резервах, предпочитая впустую не травить душу честолюбивым молодым людям.