Общественные дискуссии идут волнами. Нахлынет одна волна, другая, и вдруг как бы не было ничего. Снова штиль.
Не так давно общество волновалось насчет сроков образования. Идею сократить время на обучение в школе выдвинул Владимир Мединский, ее поддержали лидеры мнений – от Дмитрия Пескова до Захара Прилепина. Хотя многие против – родители не видят резона требовать от своих детей комкать конец детства и начало юности в угоду тенденциям на «рынке труда» и другим такого же рода веяниям.
Но есть нюанс. Одно дело – говорить о необязательности одиннадцатилетки и возвращении к базовому восьми- или девятилетнему школьному образованию, и совсем другое – обсуждать возвращение к десятилетнему циклу, как в позднем СССР.
Действительно, переход на одиннадцатилетнее образование стал прямой калькой с западных систем в период больше похожего на безумие, чем на рациональное администрирование, увлечения всем западным. Десять лет давали отличную школу. Одиннадцатый год явно лишний, и если брать современные школьные реалии, он почти целиком уходит на натаскивание детей на столь же проблемный и обсуждаемый ЕГЭ. Если высшее образование у нас возвращается от чужеродных бакалавра и магистра к русско-советскому «специалисту», то почему бы и школе не подстроиться под старую добрую схему? Выйдет и экономия государственных денег, и года жизни – для выпускников.
При этом надо учитывать всё же, что с ростом продолжительности жизни – и с этим согласны все социологи – сильно меняется и привычное деление срока пребывания человека на земле на стадии. Детство, отрочество, юность, молодость – всё это длится дольше, куда дольше, чем столетие и, тем более, два столетия тому назад. В XIX веке женщина тридцати пяти лет считалась – как мы знаем из литературы – почти старухой, да и старику Алексею Каренину, мужу достопамятной Анны, едва стукнуло 44. Существенные подвижки случились и по отношению к 1960–1970-м годам века двадцатого.
Так что у сторонников необходимости длительного образования, когда средняя школа естественно может переходить в высшую или среднюю специальную, есть свои достаточно серьезные доводы. Отмахиваться от них в угоду сиюминутной экономической или политической конъюнктуре было бы как минимум близоруко.
…Как обычно, когда обсуждается проблема образования и вхождения в социальную жизнь новых поколений, остро встает вопрос и об инфантилизме. В данном случае утверждается, что слишком долгое пребывание в образе ученика/студента делает людей инфантилами, отчуждает их от ответственности. У такого взгляда есть своя правда, но существует и другая сторона проблемы.
Тема инфантилизма почти что вечная, на «несоответствие» молодых сетовали со времен Древнего Египта. Да и в аргументах старших за прошедшие несколько тысячелетий мало что изменилось. Дескать, вот перед нами мужчины, не сумевшие стать для женщин защитой и стеной, или женщины, стенающие от мытья посуды и необходимости стирать мужнины и детские носки. Все они инфантильны, не готовы взвалить на себя бремя страстей и скорбей человеческих.
Между тем с каждым поколением взрослый мир обидно возобновляется – со всеми присущими ему проблемами, жаждой преуспевания и власти, пристрастием к правилам, границам и морали. И опять талдычит об инфантилизме тех, кто хочет дольше играть, следовать романтическим убеждениям, жить молодо и легко.
Но есть у этого постоянного осуждения и другая сторона. Религия, которую мы исповедуем, она – для детей, вне зависимости от возраста и статуса. Мы – дети Божии, говорит Евангелие. Будьте как дети, призывает Иисус.
Богатому, взрослому, уверенному в своем «я» тяжело не то что войти в Царство Небесное, но и просто услышать Слово. Мы ждем от Бога любви, прощения, утешения, милосердия, а иногда и ласки. В состоянии богооставленности нам смертельно одиноко. Высшая радость – которую дает вера, это ощущение фундаментального не одиночества, ощущение присутствия. То есть детское ощущение.
Так что корень проблемы, как кажется, не в инфантилизме, а в насаждаемом потребительским обществом – в том числе через СМИ – и кажущемся почти само собой разумеющимся культе безопасности. Это очень серьезное давление, когда безопасность ставится куда выше всех остальных ценностей, и прежде всего – доверия к самому себе и к другому, к улице за окном и к окружающему миру в целом.
Сейчас во всем нашем отношении к детям, в образовании, воспитании, во главу угла ставится физическое выживание и индивидуальное преуспевание. Но и у биологической жизни, и у социального успеха – каким бы мы ни видели его у своих детей – должен быть смысл. Зачем, ради чего, ради другого, любви, Родины, человечества, Бога?
Стремление лелеять и холить детей – оно естественно. Но для чего мы их готовим? Просто на заклание смерти по старости? И дело здесь не в образовании, десятилетке или одиннадцатилетке. И даже не в совершенно новых вызовах в связи с компьютеризацией, социальными сетями, неизбежными гаджетами и зависимостью от них. Дело в ориентации на осмысленную жизнь и на возможность и необходимость служения, иногда и жертвы. В ценности чего-то большего, чем мы сами. Иначе вся жизнь с ее опасностью и безопасностью теряет смысл.
В жизни ради «чего-то большего» всегда присутствует «детское» начало. Из истории мы знаем, что самыми отчаянными, самыми отважными в дни войн и потрясений становятся совсем молодые ребята. Жить ради чего-то и кого-то – черта отроческих мечтаний, молодости. Общество – несмотря на все свои сложнейшие задачи и испытания – должно быть немного детским, уж точно молодым, вопреки всем демографическим показателям – если оно стремится к высоким целям. Об этом говорит и наша традиция, вера наших отцов.
Именно положительный опыт «человека в поисках смысла» и – в противовес – отрицательный опыт полного отчаяния и одиночества ориентированной лишь на себя потребительской жизни – мы должны передать детям. Такая передача призвана стать краеугольным камнем любой образовательной системы. Всё остальное приложится.