Длинное, про любовь, с красивыми нарядами и особняками. Короче, почти настоящее итальянское кино... Теперь латиноамериканский сериал стал самым редким товаром в телеавоське. На «Домашнем» идет один такой, а вообще извели под корень, как класс. Но отчего-то вдруг нахлынула на меня тоска, ностальгия по бразильским и мексиканским мелодрамам. И стало меня донимать даже смутное чувство стыда. Зря мы их так ругали когда-то.
Идея реалити-откровения, реалити-исповеди сейчас лидирует – и, как бывает в подобных случаях, буксует и вырождается
А все потому, что включила я как-то телеящик в неурочное время и вижу... Лохматый до кудрявости гражданин, с лицом, утомленным перепоями, подруливает на машине к блондинке в красном мини-платье, которое сидит на ней как на барабане. А закадровый голос рассказывает, как наш герой однажды снимал на дороге девицу-красавицу.
Привозит гражданин девушку к себе домой, и тут оказывается, что дом очень крутой, потому что гражданин является бизнесменом. «Не верю», – мелькает у меня, но дальше еще смешнее. Начинает девушка «работать», то есть как-то деревянно укладывать руки клиента себе на бедра и там чужими руками двигать. А клиент спрашивает ее, откуда, мол, она родом. И ужасается ответу. Потому как понимает, что это... его дочь! Он ведь когда-то успел пожить в гражданском браке с деревенской библиотекаршей! И вот!..
Далее следует перебивка. Гражданин делится своими переживаниями в кабинете у какой-то дамы, похожей больше на гадалку или ворожею. Но имеется в виду психолог.
Далее история продолжается. С неестественными диалогами, с убогими попытками всех участников выглядеть просто и как в жизни. И с гениальным финалом, когда образумившаяся дочь остается в городе с радостным отцом. А библиотекарша проявляет моральную стойкость и верность профессии – и потому остается одна-одинешенька в деревне.
Следует и сентенция от психолога, произнесенная тоном мистического всезнания, с каким-то магическим прищуриванием сильно накрашенных глаз. Сентенция крайне нравоучительная.
Стала я мазохистски смотреть другие сюжеты. Все в том же духе. Надуманные и белыми нитками шитые сюжеты, разыгранные ниже всякой критики и как будто психологически откомментированные, то есть осененные наукой.
Это называется Первый канал, «Понять. Простить» – частная жизнь частных людей в формате реалити-драмы. Реалити есть. Реальности – никакой. Я понимаю, если показали бы историю, похожую на достоверный и чем-нибудь нетривиальный жизненный случай. Если бы первозданной органикой задавили отсутствие актерского образования.
Но нету здесь ничего этого. Вместо актерских наигрышей и штампов – откровенная неумелость исполнителей. Вместо жизни – примитивнейший сюжет из самых пыльных комодов мелодрамы и мыльной оперы.
Вот после таких шедевров понимаешь, что мексиканский сериал – великая вещь. Он честный и гуманный. Он не делает вид, что он не искусство. И он в состоянии таки искусством быть. То есть декларирует и подтверждает на практике, что создает структурированную, образную вторую реальность, воображаемый мир.
Актеры в нем играют персонажей, и некоторые даже очень неплохо. Выглядят исполнители так, как и должны по роли. Если девушка считается красавицей, то ее и играет настоящая красавица. Если нужен представительный богатый господин, то актер выглядит именно таковым. И все бурные страсти и неимоверные повороты сюжетов, во-первых, артистически отживаются, а во-вторых, разматываются на протяжении многих серий и потому успевают обрасти наработанной убедительностью.
И пускай множество кульминаций проходит в виде сидения двух рыдающих дам на диванах в гостиной. Ничего, это сидение обретает в контексте сериального марафона множество эмоциональных обертонов, психологических и социальных подробностей.
Но латиноамериканский сериал – мало того, что его надо покупать, – по своей добротности и простодушию штука устаревшая. Эстетика же реалити – вся насквозь дешевая, модная и современная. Все в ней «как бы», все в ней стилизация наспехсочиненности под документальность, стилизация содержательной примитивности под эстетический аскетизм. Жанр на ТВ только и делает, что пытается казаться не тем, чем является. Отказавшись от художественности, реалити в телеформате и от документальности предельно удалено.
Люди в нем, и даже профессиональные актеры, ведут себя так, как будто они знают, что общаются в зоне работы скрытой камеры. Поэтому каждую секунду контролируют свои проявления. И по эту сторону экрана очень остро ощущается их невозможность отключить сознание от наличия камеры и переключить его посильнее в пространство воображаемого мира. Поэтому и мир воображаемый как бы недорождается, недосозидается. Но, похоже, в этом вся фишка.
Идея реалити-откровения, реалити-исповеди сейчас лидирует – и, как бывает в подобных случаях, буксует и вырождается. Чем грубее, вульгарнее, необаятельнее и даже неправдоподобнее выглядит сюжет или чья-то исповедь, тем вроде как лучше. Жизнь – это вам не искусство.
В «Жди меня» или у Лолиты в ее ток-шоу все только и делают, что в чем-нибудь каются и признаются. Ведущие их раскручивают на признания и откровения и сами то живописно умиляются, то ужасаются, как Мария Шукшина.
Хорошо, когда Лолита Милявская, сгибаясь под тяжестью очередной обретенной информации, честно признается: «Давайте на этом заканчивать наше ток-шоу, от которого я очень устала». Выглядит она при этом устало взаправду, а не в духе реалити, и это уже радует.
Жить в обществе и не быть зависимым от общества действительно нельзя, как ни крути |
На Муз-ТВ сидят две участницы «Фабрики звезд» на кухне, едят и объясняют друг другу, жуя, как они плохо друг к другу относятся.
Молодой человек перед камерой должен выбрать, кого из четырех девушек он уволит из программы, хотя все девушки ничем не плохи. Я уже не говорю про «Дом».
И такого много. На родине психологического реализма, на родине авторских отступлений Толстого и нервных исповедей героев Достоевского телевидение живет своей полной жизнью.
Психологизм раскладывается на ТВ по форматам и становится мелким, как детектив для мышей (как выразилась одна замечательная музыковедка).
Формат первый – социальный реалити-психологизм. То есть кого откуда выгнать и под каким соусом. То, что выгонять время от времени из программы кого-то необходимо, – это не обсуждается. Так устроен мир, так было и будет всегда. Тут идет поощрение плотоядного интереса к тому, с какими лицами и в каких выражениях будут осуществлять репрессию и претерпевать ее. Когда не было телевизора, народ бегал смотреть на публичные казни и тоже получал море острых и назидательных впечатлений.
Правда, иногда надо, наоборот, выбирать партнеров для тех или иных целей, – это не жестоко, а потому не очень любопытно. Не запоминается.
Формат второй – приватный реалити-психологизм. То есть кто виноват в личных несчастьях и как все-таки добиться личного благополучия. В социальном формате все – игроки и конкуренты, как бы не совсем люди. А потому самое интересное – что из человеческого им чуждо.
В приватном – все невесты и женихи, мужья, жены, любовники, тещи, тести, свекрови, свекры и прочие родственники. Каждый может вести себя крайне дико – но только в рамках родственной функции. Допустим, мать ребенка и бывшая жена мужа в один прекрасный момент может поменять пол. В связи с чем отец может обращаться в суд. И всплывет на судебном заседании антиутопия семейной жизни.
Или наоборот, молодая семья победит злых родственников, уедет из города в деревню и там найдет свое счастье. И будет реалити-утопия. Но нигде не возникнет ощущения, что, кроме пресловутой семьи, в жизни еще есть много хорошего и разного, а главное – необходимого. Жить в обществе и не быть зависимым от общества действительно нельзя, как ни крути. А телевидение всеми силами убеждает, что можно.
Семья в телеварианте – это герметичный контейнер внутри общества, атомизированный, замкнутый в узкоприватном самокопании. Семья – это опять же как бы не совсем люди, а кто-то меньше.
Насмотревшись реалити, понимаешь, почему психологизму нужно более традиционное и сложно сконструированное искусство. Потому что психологизма в первозданном виде не бывает в природе. Сам по себе он не существует. Его придумывают авторы-художники. Его раскапывают в глубинах личности и разрабатывают в образную ткань авторы-художники. Наконец, его дозируют и ставят ему пределы авторы-художники, которые склонны думать о больших проблемах большого мира, то есть предаваться общественной критике и философии.
Если бы Достоевскому велели работать в жанре реалити-драмы, «Преступления и наказания» не получилось бы. Потому что реалити-жанру столько сложного психологизма, с концепциями и эстетическими образами, просто не нужно. Но дело в том, что либо психологизм сложный, либо он не психологизм.
Поскольку человек тоже существо не простое. Да, к тому же психологизм – это тяжело. И потому его необходимо делать высокохудожественным, иначе его невозможно будет воспринимать как антиэстетическую материю.
Но современное ТВ как раз очень старается прививать зрителю спокойную восприимчивость и даже привычку к антиэстетическому психологизму.
Телевидение очень убеждает зрителя в том, что человек прост. Страшен, вреден, противен, иногда, правда, мил, симпатичен, добр и честен. Но всегда прост. И потому на телевидении рождается феномен психологизма, до предела упрощающего суть вещей. Понять глобальную коммерческую и социальную выгоду таких усилий – возможно. Простить – никогда.