Разумеется, этот текст надо было написать к 4 ноября. Но я забыл дату. Помнил, что когда-то осенью. А когда именно, забыл. Посмотрел в Интернете и понял, что пропустил. Но все равно решил написать, потому что думал об этом весь год.
Нас много таких – маленьких провинциальных священников с маленькими приходами без внятных связей во власти и в силовых структурах
В первых публикациях про Кущевку звучал упрек. Упрек местному приходскому священнику. Мол, как же так? Стоит в Кущевке новый, странной архитектуры храм, служит там поп. И что? Где влияние на массы? Где воспитание? Где церковная проповедь? Где результат проповеди в станице на тридцать тысяч населения – и вся станица один сплошной бандитский притон, поделенный на «братков» и «терпил»? Поди, он и деньги брал от легализовавшихся в предпринимателей Цапков?..
Об этом ниже. А пока о себе.
Я долго работал в компании, и уже священником стал – считал для них всякие бизнес-планы – партнером там был такой большой, толстый и коротко стриженный дядька. Мы с ним дружбу водили, да и сейчас тоже. Он резкий, уверенный, убедительный. Бравировал, бывало, статусом, и связями, и деньгами. Ну, эдакий типичный персонаж (прости, дружище). И однажды как-то разговорились, обсуждали детали одной сделки, и он, совершенно неожиданно для меня, говорит, отвергнув одно мероприятие: «Нет, так не пойдет. Долю продавать нельзя. Войдут в долю братки, потом всё попросят продать за копейки. И что я буду делать?..»
Из этой фразы пришлось сделать не менее неожиданный вывод: он не из этих. А весь его стиль, и апломб, и легкий матерок, и блатной лексикон – мимикрия, адаптация к криминализированной бизнес-среде. Во имя безопасности и выживания.
А совсем давно, пацаненком еще, я работал в магазине, одним из управляющих. Меня туда поставили смотрящим (спустя много времени я узнал и само это слово, и его смысл) от группы учредителей. Они-то как раз были настоящие, самые что ни на есть. Работа была как работа – поставки, контроль, отчетность. Но поскольку по должности был допущен к финансам – значит и «смотрел» за директором и другими акционерами, чтобы не воровали.
Где я, мальчик после института, из интеллигентной семьи, с ними умудрился пересечься? А в храме. У нас был общий духовник. Ребята чудные: богатыри – как на подбор – из спортзала, машины что надо, перед каждой стрелкой заказывают молебен – и приезжают молиться всей бригадой. Старший подолгу мучил духовника, когда происходили конфликты: как по справедливости, как по Христу будет поступить?
- Павел Великанов: Священник должен быть злым
- Патриарх Кирилл: Звезды в рясах
- Иван Охлобыстин: Прорыв с гранатой
- Святослав Шевченко: Пузаты и пухлы
Шло время, бригада решила отказаться от оружия. Слово – да, кулак – да, ствол – нет. Утопили волыны (Word не знает этого слова – предлагает заменить на «воланы»... «воланы» знает...) в подмосковном пруду. Старший сказал: «На волю Божию».
Проверка не заставила себя долго ждать. Вернулся с зоны прежний лидер, стал претендовать на старшинство, начал предъявлять: маме плохо помогали, с общаком некорректно обращались – банальный блатной базар... Стрелки, разборки, тёрки. Прежний старший спьяну сболтнул: «Пристрелю». Год мой товарищ ходил под пулей. Раздал долги, обезопасил семью. Молился, постился и – да – слушал радио «Радонеж».
История завершилась чудом: прежнего старшего самого завалили – избил какого-то лоха в кабаке, тот пошел домой, вернулся к ресторану на своей шестерке, дождался, пока бандит выйдет – и задавил его, насмерть...
Со временем ребята стали выходить из системы. Постепенно, по одному. Это же почти невозможно, кто знает, тот понимает: у человека забирают всё, и после этого он всё равно остается должен... Саше «повезло»: за рулем потерял сознание, проверился – опухоль, несовместимая с жизнью. Отвез снимки старшему, который «в законе». Ему устроили настоящие проводы, попрощались навсегда, по сути – похоронили.
Через год диагноз сняли. Сейчас иконописец – голливудский громила и детская улыбка на лице... Чтобы не совсем было похоже на лубок, добавлю, что через некоторое время опухоль появилась снова, но доброкачественная, а травматичную операцию пришлось все-таки сделать.
С Коляном вышло сложнее. Перестал участвовать в общих «мероприятиях» – и это было замечено и поставлено на вид: или ты с нами, или ты платишь, как все. А у него – трое маленьких детей, вечно беременная жена и небольшой бизнес. Но бизнес – с федеральной структурой. Объяснил начальнику службы безопасности, тот встретился с тем, кто «в законе», – и вопрос был решен. Звонил на днях, просил разъяснить в Евангелии трудное место.
 Иоанно-Богословский храм в станице Кущёвской Краснодарского края (фото: pravmir.ru) |
...Я тоже было поддался, и на общей волне стал кисло думать о кущевском священнике: действительно, где Церковь? Где проповедь? Где ее результаты?
А потом подумал: а что бы ты мог сделать на его месте? Да ничего. Что ты делаешь на его месте? Да ничего, ничего я не делаю.
Подмосковная деревня, недостроенный храм, крошечный приход – ну пусть пятьдесят человек, большая часть из которых – пенсионеры развалившегося, десять раз перепроданного колхоза. Рядом с храмом – клуб, в котором еженедельно дикая, разнузданная дискотека. Про которую говорят, что это самое наркоманское место в районе. Когда местная администрация захотела отнять у прихода землю, на меня жаловались по церковной линии: он не работает с молодежью. «Закройте дискотеку, – говорю. – Или поставьте для начала пост милиции...» В ответ тишина.
Не то чтобы я боюсь. Просто не верю и не знаю, что делать. Нас много таких – маленьких провинциальных священников с маленькими приходами без внятных связей во власти и в силовых структурах... Что – я – могу сделать в обществе, где невозможно провести границу между законом и беззаконием? Где бандит оказывается коммерсантом, а коммерсант рядится под бандита? И где милиционер оказывается и тем и другим одновременно?..
Если на этой самой дискотеке в бухом угаре кто-то кого-то прибьет, зарежет, завалит – на меня тоже будут укоризненно показывать пальцем? И вопрошать: а где вы были, святой отец, с девяти до одиннадцати с вашей работой с молодежью и проповедью о вреде курения?
...Мне – бывает – приносят деньги. «На храм». Кто на самом деле эти люди? Что это за деньги? Каким путем они в действительности заработаны? Честно? Не честно? Законно?
Где границы, критерии, отправные точки, чтобы оценить – и не осудить? Есть ли в нашей экономике деньги, которые в принципе не получены незаконным путем? Есть ли у нас бизнес, который на самом деле платит налоги? Как оценить законность доходов в обществе, где необходимой добродетелью признаны «налоговая оптимизация», фирмы-помойки, офшоры? И как осуждать тех, кто не платит налоги, в ситуации господства «распилов», «откатов» и «интереса»?..
Кто в России сегодня – не вор?
Человек, живущий на зарплату?.. А эта зарплата – случайно не производная из «отката»?.. Пенсионер?.. Пожалуй, только пенсионер.
Вот и считает казначей после службы бабушкины копейки. Вот и принимает священник – привычно, обреченно и благодарно одновременно – конверты от «добродетелей» и «благотворителей».
И не может не брать. Потому что деньги давно стали критерием и церковной жизни (воспринимайте обобщение как полемический прием). Качество священника оценивается «по деньгам»: построил – не построил, восстановил – не восстановил... По готовности увеличивать сумму ежеквартальных взносов «наверх»... Для внешних – та же история: встречают-то по одежке. Купол, крест, иконостас, хор? Благодать...
Запутались в деньгах и во власти... Как распутать?
У меня только один ответ: я понимаю, Господи, что эти деньги, возможно, грязные. Но не дай мне, Господи, чтобы они были испачканы в крови.
Источник: Сайт «Православие и мир»
