Людям свойственно жить по правилам. Кто-то чтит уголовный кодекс, кто-то – «понятия», кто-то – законы шариата, заповеди Моисея или Христа. Даже готтентотская мораль имеет понятные логические и этические основания. Но есть борцы против правил. Разумеется, они пытаются заменить существующие своими. Но я сейчас не про смену парадигмы, когда, к примеру, капиталистический строй сменяется социалистическим, или моральный кодекс строителя коммунизма уступает место системе ценностей дикого рынка: человеческую мораль общественные катаклизмы испытаниям, безусловно, подвергают, но не отменяют ее принципов.

Интереснее опыт переоценки ценностей в рамках так называемой новой морали. Еще в 1933 году Гитлер говорил: «мы были настроены возобновить борьбу за оздоровление морали». Мораль вообще очень важна для всех, главное – удачно приспособить ее к собственным нуждам: политическим, философским или экономическим. Мораль сверхчеловека противопоставлял морали рабов Ницше, Макс Вебер находил в протестантской этике дух капитализма, классовую мораль проповедовал Ленин, а новую этику, замешанную на модной психологии, провозглашал после войны Эрих Нойманн.

В данном случае нет нужды искать тонкие различия между моралью и этикой как производной от нее. Сегодня о новой этике говорят в связи с политкорректностью и замешанном на ней идеологическом абсурде. Почему? Думается, ответ очень прост: в очередном ребрендинге этики и морали нуждаются те, кому действующие законы не дают в руки инструментов манипулирования реальностью. Сегодня это не только бывшие жертвы насилия или жертвы бывшего расизма, но и нынешние бенефициары политкорректности, которые сбрасывают с корабля современности прошлых: например, трансгендеры – феминисток (см. кейс Джоан Роулинг).

«Здесь уже есть главное: осуждение, при котором вновь установленный моральный закон имеет обратную силу», – замечает Игорь Караулов. Реальность относительно незыблема, когда мы понимаем, откуда идем и куда грядем. Политкорректность предлагает нам прекрасный новый мир, основания которого меняются не по дням, а по часам. Кто еще недавно мог предположить организацию вставания на колени перед представителями самой прогрессивной расы? Причем мои слова не имеют ничего общего с отрицанием мерзостей расизма, сексуального харассмента или угнетения меньшинств: только лишь констатация методологии превращения жертв в загонщиков.

На днях Андрей Макаревич* спровоцировал очередной скандал, напомнив в «Фейсбуке» о презумпции невиновности активистам движения против харассмента. Естественно, посыпались обвинения. А одна светлая голова даже написала о пострадавших от клеветы: «К сожалению, это жертвы войны женщин за свои права. Нам, мужчинам, придется перетерпеть. В любом случае общество движется в правильном направлении». Лес рубят, щепки летят: это же так естественно. Макаревич парировал: «Те, кто могут и любят что-то делать – делают. Остальные борются за свои права». И тут началось.

Интересно, что вся дискуссия оказалась основанной на очень нехитрой манипуляции, которую почему-то мало кто заметил. Возможно, некоторые из манипуляторов тоже. Так как выступать против презумпции невиновности неприлично, для убедительности аргументации необходимо инкриминировать своим оппонентам все что угодно, вплоть до мизогинии, маньяка-реконструктора Соколова и убитого своими дочерями насильника Хачатуряна. А ведь речь не о том, что люди не имеют права вспоминать свои травмы, а о том, что, когда принципы права перестают работать, орудием правосудия становится ложь.

Забанившая меня в «Фейсбуке» юристка, которой не хотелось отвечать на неудобные аргументы, явилась в разговор с тезисом, что о презумпции невиновности можно говорить исключительно в уголовном процессе. Возможно, она не слышала, что презумпция невиновности – не только базовый принцип юриспруденции, но и конституционная норма, которая действует еще до всякого судопроизводства (в гражданском праве тоже) и независимо от него, до вынесения приговора. Но если «харассер» обвиняется не в преступлении, то в чем? «Нарушение границ» всегда фиксировалось жалобой или канделябром, в зависимости от способностей и возможностей жертвы «абьюза».

В процессе обсуждения мне рассказали о замечательной идее, в соответствии с которой девушки, которые отвергли домогательства и лишились работы или шансов ее получить, должны были бы подать иски к девушкам, которые на домогательства ответили положительно, получив все полагающиеся компенсации и на тот момент, и сейчас, когда это стало возможным на гребне новой кампании по борьбе с былым харассментом. Мне кажется, подобные судебные процессы могли бы стать очень интересными и с точки зрения восстановления исторической справедливости, и как инструмент рефлексии.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом