Так совпало, что многие из намеревавшихся вспомнить и обсудить личность и творчество кинорежиссёра Алексея Балабанова (1959–2013), которому исполнилось бы на днях шестьдесят, вместо этого вспоминают НТВ 90-х и рассуждают о роли в эпохе телеменеджера Игоря Малашенко (1954–2019). В каком-то смысле Балабанов сам выступил могильщиком того НТВ, сняв «Брата-2» и «Войну». Это был настолько резкий, «нутряной» ответ космополитическому пораженчеству, ставшему на время почти официозом, что «фашистом» его называли даже иные коммунисты. Зато иные люди консервативных вкусов, отнюдь не понимая, что такое «трэш и угар», «люто одобрили». Но прежде того Балабанову находилось место в подкупавшей логичностью сетке вещания НТВ, в рубрике «Кино не для всех».

Признаюсь, что балабановский «Брат» меня раздражал. В отношении к «Жмуркам», в коих Балабанов торжественно зарыл на пустыре нахлобученную на него после «Брата» корону Режиссёра, раскрывшего Тему, я соглашался с В.Я. Вульфом: «Это такой фильм, где всё время убивают, убивают, убивают. Это вроде бы сатирическая комедия. Но... не смешно». По-настоящему серьёзным фильмом Балабанова я счёл «Про уродов и людей» – стилизованную под декаданс Серебряного века историю о том, что уроды и парии (почти неизбежно нищие духом) могут быть людьми, достойными не только сострадания, но и уважения, а многоумные, хваткие, демонически обаятельные люди (вроде выгодополучателей 90-х) оказываются законченными моральными уродами. Но и это было раскрытие неновой мысли, в неновом стиле, без особой глуби, нарочито в лоб – иными словами, китч.

Ныне же, в преддверии 220-летия Пушкина, я чувствую, как недостаёт юбилейного телесобытия – чего-то вроде снятого к 200-летию многосерийного фильма НТВ «Живой Пушкин» с ведущим Леонидом Парфёновым, отнюдь не героем моего романа. Фильм критиковали за развязность ведущего и стиля, за мусоленье школьных фактов, анекдотов и бытовых курьёзов, сравнивали с «Прогулками с Пушкиным» Андрея Синявского – автора, не отличавшегося приятным нравом и добрым взглядом. Пару лет спустя резко опатриотившаяся с приходом Юрия Полякова «Литературная газета» даже помянула идею представить группу Парфёнова к Госпремии как чудом не осуществившееся торжество нигилизма и пошлости: «Едва последний бастион не сдали!». Да и как не признать, что в подобных проектах, если они хоть немного съедобны, розги должны доставаться режиссёрам и ведущим, а лавры – сценаристам и консультантам, чей труд хоть насколько-то не удалось испортить.

Да, парфёновский «Пушкин» был китчем. Но шёл интересно и душевно. И теперь такого не хватает.

И сколько находится поводов для размышления, чтобы согласиться: сегодня время в чём-то стало более голым, чем голые 90-е и кое-как приодетые ранние 2000-е. Только мазохист может тосковать по 90-м, но как не тосковать по «Независимой газете» Виталия Третьякова! Открываешь, а там не только весомые–грубые–зримые статьи на бумаге (включая совершенно неформатный сегодня китч, вроде раздумий Вильяма Похлёбкина о российской госсимволике или газетной полемики антистратфордианцев со стратфордианцами), но и рубрика «Бродячая собака» о культурной жизни Москвы: «В клубе "Днищще" – "Бахыт-компот", "Звуки Му", "Чердак офицера"...». Это же сложные, умные поэты, для которых находилось место на сцене, хотя бы камерной! А сегодня бы даже Илье Лагутенко с «Мумий-троллем» дали решительный отворот: «Неформат!».

А что теперь формат?

Дважды звезда Укра Инка с капитализацией 25 миллионов евро?

Рэпера, клацающие преждевременными золотыми зубами, читая о своём житье-бытье то ли в Майами, то ли в сериале «Фруктовый сахар»?

Попытки раскрутить на скандале молодых исполнителей-типа-из-народа – чудовищная фальшь. Пугачёва со сцены перед дефолтом уходила душевнее и вернулась после дефолта, кстати, неплохо.

Конечно, и тогда талантливых артистов гнобили «неформатом», а выигравшие получали на бедность. И среди продюсеров и спонсоров было полно монструозных типов (пару лет назад при известии о кончине одного из этой обоймы на память мне пришли как наиболее подходящие к месту слова Кармен о смерти Гарсии Кривого). Но было движение, была и надежда, что ещё немного – и страна заживёт богаче, а люди обтешутся. И всё у нас будет не хуже, чем у них.

Где те времена, когда сбегались журналисты на презентации очередного проекта, долженствовавшего обнять всю Россию со всех точек – с гражданской, политической, религиозной, философической, разрешить затруднительные задачи и вопросы, заданные ей временем, и определить ясно её великую будущность! Сейчас на такое сбегутся разве что в Гостиный двор и при поручительстве президента или мэра. Но сбегутся, невзирая на наличие-отсутствие фуршета – если разнарядка будет.

Ныне разве что архискверный Галковский выдаёт на широком экране Ютуба нечто похожее на бахыт-компот 90-х: продолжает в известной манере рассуждать о том, что англичане выдумали немцев, а немцы выдумали обезьяну, тем временем выделывая перед видеокамерой карнавал, которым проникся в андеграунде 60-70-х.

Конечно, он был болезнен, тот советский андеграунд, зародившийся ещё в 50-е, а в 70-е начавший закисать вместе со всем советским. В середине 80-х, когда стало можно, живое вещество полилось на волю уже перестоявшим, больное, как и всё приосвобождённое советское общество. Я сам когда-то писал об остатках перестроечной тухлецы: «Изыдите, мастера культуры!».

Однако тот андеграунд был далеко не здоровым, но живым. А нынешняя, к примеру, пропаганда здорового образа жизни – сплошная мертвечина.

Культуртрегеров волнуют, главным образом, две обязательные задачи: поработать на патриотическое воспитание и занять пенсионеров. В результате выдаётся такое, что и патриотическому воспитанию способствует мало, и пенсионерам уже надоедает хуже горькой редьки.

Дарья Юргенс, в «Брате-2» сыгравшая бритоголовую Дашу (проститутку, зато настоящего товарища и русскую), сегодня с цивильной причёской и в военной форме снимается в бесконечном уныло-крутом сериале, где «У нас проблемы!» звучит, как «Кушать подано!». О трэш и угар! Зачем вы исчезли, как утренний туман?

Незаметно настали дни, когда пошлость почти убила всё: благие порывы, гений, злодейство и даже китч.

Симптоматичнейшим образом оскандалился Концертный хор Санкт-Петербурга, несомненно мастеровитый и заслуженный коллектив, исполнив на вечере в честь 23 Февраля в Исаакиевском соборе хулиганскую бардовскую песню «На подводной лодочке да с ядерным моторчиком, или О зарплате военных».

Циничная «народная» песенка 80-х нарушала сразу два главных табу пафосной темы военной службы. Во-первых, советские военные не просто «несли боевое дежурство», а готовились именно к тому, чтобы «всё разнести» «если будет приказ». Во-вторых, военная служба тоже была рутинной работой советских служащих, а советские служащие в массе считали, что государство им сильно должно. В качестве тени пафоса подобный грубый юмор имеет право на существование – так же, как хулиганские переделки популярных советских и западных песен в духе «Медленно ракеты уплывают в даль...». Смеёмся – значит, не хотим.

Но если, не задумываясь, этакое спеть на государственный праздник, на официальном концерте, под сводами христианского храма, выдержавшего вместе с городом самую страшную в истории осаду и помеченного вражескими снарядами – китч, карнавал, балаган превращается в пошлость, полностью меняющую самый смысл песенки. Саркастическая самокритика превращается в хамскую угрозу: «Мы подонки и шлём вам наш подоночий привет!».

В чём отличие китча от пошлости?

Китчевое произведение сделано грубо (или нарочито грубо) для публики с невзыскательным вкусом (или позволяющей себе побыть невзыскательной). Европейская светская живопись, музыка и литература нового времени выросли из китча: «Он играет, как умеет».

Пошлость – это самопринижение художника и публики, в основе которого не игра и даже не глупость и неопытность, а лень и расхлябанность. «Мы делаем вид, что работаем, вы делаете вид, что смотрите и получаете удовольствие». Пошлость – это когда лень выложиться, лень задуматься, когда несёт по накатанной под уклон: «Сбацаем, не напрягаясь – сожрут». Сюжет, в котором художник, променявший искусство на пошлость, разлагается душевно и телесно, отнюдь не фантастика – то же самое можно повсеместно видеть в жизни на примере потребителей пошлости.

Пошлость – зло. Китч – скорее, риск.

Китч расширяет понятие о том, что может быть «форматом». Ставшая «форматом» пошлость сжимает это понятие: вот уже и то, что было «форматом» вчера, сегодня стало «неформатом». Народу надо, что попроще! Ещё проще! Ещё!

Пошлость – это не просто примитивность духовной жизни, а её развращение. Как разврат – не просто порок, а порок изощряющийся и усугубляющийся.

Нам сегодня не хватает китча, мы задыхаемся в пошлости. Вполне возможно, что под нынешней скукой назревает новый выхлест. И нужно, чтобы этот будущий прорыв оказался здоровее, чем изломанный китч 90-х, когда андеграунд на время стал мейнстримом.