Смена власти в Узбекистане вряд ли облегчит для российских компаний ведение бизнеса в этой стране. Клановость, высокий уровень коррупции, несоблюдение договоренностей, отъем активов – со всем этим отечественный бизнес не раз сталкивался в республике и нес ощутимые потери. А в будущем компании из РФ могут столкнуться с дополнительными трудностями, если местные элиты решат нарушить сложившуюся при Исламе Каримове практику балансирования между разными геополитическими силами и станут в большей степени ориентироваться на Запад или Китай.
«Вести там серьезный бизнес невозможно»
В Узбекистане экономика командного типа, и без наличия политической «крыши» вести там серьезный бизнес невозможно
Объем торговли России с Узбекистаном сравнительно невелик. В прошлом году, по данным ФТС, он составил всего полпроцента от общей стоимости внешнеторгового оборота РФ или 2,837 млрд долларов. Этого оказалось достаточно, чтобы занять четвертое место в списке главных торговых партнеров России в СНГ после Белоруссии, Казахстана и Украины, но отрыв от этих трех стран весьма значителен – в прошлом году на долю Узбекистана приходилось всего 4,3% торговли РФ в рамках СНГ. Товарооборот с соседним Казахстаном, к примеру, был вчетверо больше.
При этом баланс торговли с Узбекистаном складывается в пользу РФ: объем российского экспорта в Узбекистан в 2015 году составил 2,235 млрд долларов, что почти вчетверо больше, чем стоимость узбекского импорта в Россию (601,8 млн долларов). Номенклатура нашего экспорта включает древесину, продукцию машиностроения, металлы, минеральные удобрения, продовольственные товары. В свою очередь, Россия закупает у узбеков текстиль и готовые изделия легкой промышленности (на них приходится примерно половина импорта), а также газ для дальнейшей реализации за рубежом и автомобили, собранные на предприятии концерна Daewoo.
«В Узбекистане нет настолько значительных природных ресурсов, как в Казахстане и Туркменистане. Кроме того, в узбекской экономике действует жесткое административное регулирование – там нет рыночной экономики как таковой. Экономики Казахстана и России могут считаться рыночными, а в Узбекистане экономика командного типа, и без наличия политической «крыши» вести там серьезный бизнес невозможно. Иностранному бизнесу в Узбекистане вообще довольно сложно, опять-таки, это не Казахстан. При этом в Узбекистане, по международным оценкам, очень высокая коррупция, и без серьезного политического прикрытия российскому бизнесу туда лучше не выходить», – описывает общую картину делового климата в стране директор Аналитического центра Института международных исследований МГИМО Андрей Казанцев.
#{image=1044872}Эту специфическую атмосферу отечественные компании испытывали на себе неоднократно. Первый громкий скандал с беспардонным отъемом российского бизнеса произошел в 2010 году, когда решением Ташкентского городского суда состоялась передача в доход узбекского государства активов компании «ВБД Ташкент» – «дочки» крупнейшего российского производителя соков и молочной продукции «Вимм-Билль-Данн». Вхождение этого холдинга на узбекский рынок состоялось еще в 2003 году, когда было подписано соглашение о модернизации крупнейшего в стране молокозавода «Ташкентсут» и создании на его базе совместного предприятия «Вимм-Билль-Данн Центральная Азия-Ташкент». Инвестиции в узбекское предприятие «Вимм-Билль-Данн» планировал в размере 7–10 млн долларов, при этом российская компания была на семь лет освобождена от уплаты налога на прибыль и таможенных пошлин на ввоз технологического оборудования. Но в итоге узбекские власти обвинили ее в умышленном неисполнении инвестиционных обязательств, а заодно и в других прегрешениях, после чего прибрали к рукам активы, признанные «орудием преступления». Один из основных тогдашних акционеров «Вимм-Билль-Данна» Давид Якобашвили назвал принудительную национализацию предприятия политическим решением, но широкого резонанса в России этот сюжет не имел, в деловых кругах тогда гораздо большее внимание привлекала сделка по продаже «Вимм-Билль-Данна» компании PepsiCo.
Дочь и «дочка»
Всего через несколько месяцев в Узбекистане начался новый этап «отжима» российской собственности. На сей раз в поле зрения властей попала сотовая компания «Уздунробита» – «дочка» российского оператора МТС. В июне 2012-го ее руководству было предъявлено обвинение в ряде хозяйственных преступлений, а вскоре после этого санкции распространились с топ-менеджмента на всю компанию. Лицензия «Уздунробиты» на предоставление услуг сотовой связи была отозвана, компании пришлось подать в суд на банкротство, после чего ее имущество было выставлено на торги. Для МТС эта история означала не только громадные убытки (в 2008–2012 годах капитальные затраты компании в Узбекистане составили порядка миллиарда долларов), но и потерю весьма перспективного рынка. Именно в Узбекистане МТС в 2010 году запустила первую в СНГ сеть LTE, а год спустя на эту страну приходилось 2,2% от выручки группы МТС, причем маржинальность бизнеса здесь была лучше, чем в других регионах присутствия. Сворачивание деятельности в Узбекистане существенно повлияло на финансовые показатели компании в 2012 году – только на обеспечение расходов по судебным искам пришлось создавать резерв в размере 500 млн долларов.
Конфликт вокруг «Уздунробиты» наблюдатели напрямую связали с бизнес-интересами дочери президента Узбекистана Гульнары Каримовой в сфере телекома. В начале прошлого года международная Организация по исследованию криминала и коррупции (OCCRP), базирующаяся в Сараево, представила доклад, из которого следовало, что в общей сложности Каримова через различные аффилированные структуры получила от действовавших на территории Узбекистана телеком-операторов более миллиарда долларов в качестве оплаты за проведение сделок и другие услуги.
История с МТС, по версии OCCRP, выглядела следующим образом. Еще в начале прошлого десятилетия Каримова смогла установить контроль над «Уздунробитой» – 20% акций компании ей безвозмездно передала американская International Communication Group, а еще 31% она получила от государства. Затем «Уздунробита» была полностью продана МТС за 376 млн долларов, причем в одной из сделок участвовала офшорная структура Swisdom, принадлежавшая гражданскому мужу Каримовой Рустаму Мадумарову. В качестве «смотрящего» за оператором гендиректора был поставлен входивший в окружение дочери узбекского президента бизнесмен Бехзод Ахмедов, а непосредственным поводом для нашумевшего сюжета с МТС в Узбекистане стал его конфликт с Каримовой. Не дожидаясь ареста, Ахмедов бежал из Узбекистана, после чего «Уздунробита» стала легкой добычей узбекских правоохранителей.
Однако «отжим» активов МТС был последним «триумфом» Гульнары Каримовой, на тот момент считавшейся без пяти минут официальной преемницей своего отца. Неуемные аппетиты дочери президента явно раздражали значительную часть политической элиты страны, и уже осенью 2013 года после появления в интернете публикаций с компроматом на ее окружение она оказалась в опале. Конечным заказчиком этих публикаций называли шефа узбекской Службы безопасности Рустама Иноятова, который считается также покровителем премьер-министра страны Шавката Мирзияева – одного из главных претендентов на пост нового руководителя Узбекистана.
Немилость отца обернулась для Гульнары Каримовой домашним арестом, а для группы МТС – возможностью вернуться на узбекский рынок. Уже в сентябре 2014 года МТС получила 50,01% в российско-узбекском совместном предприятии Universal Mobile Systems LLC (UMS) и вскоре возобновила свою работу в стране. По данным последнего годового отчета МТС, всего за год UMS удалось увеличить количество абонентов с 200 тысяч до миллиона, и в 2015 году на Узбекистан пришелся 1% выручки компании.
Однако исход этого конфликта не стоит считать победой российского бизнеса, полагает Андрей Казанцев, так как МТС удалось возобновить деятельность, но компания понесла огромные убытки. При этом, отмечает эксперт, неправомерно говорить о каких-либо проводниках российских интересов в элите Узбекистана и рассчитывать на то, что у российского бизнеса там обнаружатся союзники. «Узбекская политическая элита очень изолирована по отношению к внешним игрокам, она имеет закрытый клановый характер и лояльна прежде всего своему руководству. Так было и в советское время: еще андроповские чистки (знаменитое «хлопковое дело») показали, что узбекская элита подчинялась Москве лишь номинально», – говорит Казанцев.
История газового успеха
К счастью, отношения отечественного крупного бизнеса с Узбекистаном не исчерпываются скандалами с «Вимм-Билль-Данном» и МТС – в сфере ТЭК российско-узбекское взаимодействие складывается вполне позитивно. Главные агенты российского влияния в данной отрасли – ЛУКОЙЛ и Газпром, давно реализующие в Узбекистане крупные проекты по добыче газа (страна занимает по его запасам 11-е место в мире).
Реализация первого инвестпроекта ЛУКОЙЛа в Узбекистане на группе месторождений Кандым-Хаузак-Шады-Кунград началась в 2004 году, когда было подписано соглашение о разделе продукции (СРП) сроком на 35 лет (в 2014 году оно было продлено на 7 лет – до 2046 года). До 2020 года холдинг планирует выйти на уровень добычи более 16 млрд кубометров газа в год, а доходы узбекского государства за весь срок реализации проектов ЛУКОЙЛа должны превысить 40 млрд долларов.
#{ussr}Узбекистан в принципе является для ЛУКОЙЛа одним из важнейших направлений международной экспансии в газовом сегменте. В отчете холдинга за прошлый год говорится, что именно здесь сосредоточены его наиболее эффективные газовые проекты. Всего на зарубежные проекты холдинга сейчас приходится 34,6% товарной добычи газа, более половины которого добывается как раз в Узбекистане. В прошлом году добыча была увеличена на 28,6%, а инвестиции ЛУКОЙЛа в развитие узбекских проектов составили 55 млрд рублей – это второй по масштабу вложений регион после Каспия.
Для Газпрома Узбекистан – одно из считанных иностранных государств, где крупнейший российский холдинг осуществляет добычу. В конце 2002 года Газпром и «Узбекнефтегаз» подписали соглашение о стратегическом сотрудничестве в газовой отрасли, в рамках которого ведется разработка крупного месторождения Шахпахты. Общий объем добычи Газпрома в Узбекистане в прошлом году составил 357,4 млн кубометров газа, годом ранее – 334 млн. При этом отношения «национального достояния» с узбекской элитой складываются вполне конструктивно. Последним свидетельством этого стал газовый конфликт с соседним Туркменистаном, случившийся в начале этого года. После продолжительной тяжбы с «Турменгазом» по поводу цены на закупки туркменского голубого топлива Газпром принял решение вообще отказаться от этого. Одновременно глава концерна Алексей Миллер заявил о намерениях увеличить закупки у Узбекистана. «Мы высоко оцениваем результаты переговоров, достигнутые с нашими узбекскими друзьями. Узбекистан – наш надежный партнер в газовой сфере, и мы и дальше продолжим развивать наше взаимовыгодное сотрудничество», – сказал тогда он.
За последние три года объем закупок Газпрома в Узбекистане существенно снизился – если в 2013 году они составляли 5,7 млрд кубометров для дальнего зарубежья и 3,7 млрд кубометров для стран СНГ, то спустя два года – лишь 3,5 и 2,9 млрд кубометров соответственно. Поэтому решение закупки увеличить стало для Ташкента весьма приятной новостью – хотя и небесплатной: как следует из отчетности российского холдинга, в прошлом году была достигнута договоренность о снижении цены закупки газа из Казахстана и Узбекистана. Одновременно Газпром смог выйти на узбекский рынок нефти, начав ее поставки в республику.
«Узбекская элита достаточно националистична»
Узбекистан считает себя главной страной Центральной Азии и не очень хочет, чтобы в этот регион проникали какие-то внешние силы
Деловое взаимодействие России с Узбекистаном, разумеется, не является «игрой в одни ворота» – узбекская элита тоже имеет немало интересов в России. Важнейшим посредником в обоюдных бизнес-контактах считается уроженец Ташкента Алишер Усманов, занимающий сейчас в российском рейтинге «Форбс» третью строчку с состоянием 12,5 млрд долларов. Главная фигура в узбекской верхушке, с которой связан Усманов, – премьер Шавкат Мирзияев. В 2009 году племянница его жены вышла замуж за племянника Усманова, но этот брак кончился трагически – в мае 2013 года наследник состояния миллиардера разбился в Ташкенте на «Форде Мустанг».
Алишер Усманов известен у себя на родине не только как бизнесмен, но и как благотворитель, например, на его средства в Ташкенте был построен крупный медицинский комплекс. Но у российских экспертов есть сомнения, что столь значимая для отечественного бизнеса фигура сможет оказывать сколь-либо существенное влияние на сложившийся в Узбекистане деловой климат даже в том случае, если новым президентом страны станет Шавкат Мирзияев. Усманов выступает скорее в роли посредника, а не «серого кардинала», считает Андрей Казанцев, подчеркивая, что в дальнейшем развитии деловых контактов с Узбекистаном необходима более активная позиция российской стороны: «Российское государство может озаботиться тем, чтобы предоставлять бизнесу, желающему работать в Узбекистане, какие-то гарантии политического типа. Мы заинтересованы в сохранении стабильности в этой стране, особенно в переходный период».
«Оба возможных преемника Ислама Каримова – премьер-министр Шавкат Мирзияев и его заместитель Рустам Азимов – это люди клановые. Первый представляет так называемый самаркандский клан, а второй – ташкентский, – говорит Казанцев о дальнейших перспективах страны. – Поэтому если один из них возглавит Узбекистан, то проводить они будут в первую очередь интересы своих кланов, за одним лишь различием: если Мирзияев – это чисто узбекский человек, родом из села, считающийся хорошим исполнителем, то Азимов имеет оксфордское образование и, предположительно, будет более открыт для Запада. Возможно, этот нюанс важен для последующего развития событий, хотя вряд ли произойдет серьезное отклонение от общей линии, а она заключается в том, что узбекская элита очень замкнута на себе самой».
Из этого же качества узбекской элиты вытекает и дальнейшее развитие событий в таком важном для России сюжете, как возможное присоединение Узбекистана к ЕАЭС. Разговоры об этом идут довольно давно, и Россия даже сделала в сторону южного соседа ряд щедрых жестов. Например, в декабре 2014 года Владимир Путин и Ислам Каримов договорились о списании основной части узбекского долга перед РФ в размере 865 из 890 млн долларов. Предполагалось, что это должно послужить «расширению экономических связей» между странами. Однако вступать в ЕАЭС в том или ином виде Узбекистан не торопится – даже после того, как вслед за Казахстаном полноправным членом этой ассоциации в августе прошлого года стала еще одна страна Средней Азии – Киргизия. И вряд ли эта ситуация изменится при преемнике Ислама Каримова – кто бы им ни стал.
«Узбекская элита не только замкнута – она еще и достаточно националистична: Узбекистан считает себя главной страной Центральной Азии и не очень хочет, чтобы в этот регион проникали какие-то внешние силы, – говорит Андрей Казанцев. – Есть примеры, когда Узбекистан на короткое время входил в различные блоки, например, в ЕврАзЭС и ОДКБ, но реальное сотрудничество Узбекистана в рамках этих организаций было слабым, скорее, он препятствовал глубокой интеграции, и все заканчивалось тем, что членство приостанавливалось. Поэтому, даже если какая-то форма присоединения Узбекистана к ЕАЭС произойдет, то можно вполне предсказать, что за этим последует».
Однако это не означает, что вопрос интеграции Узбекистана в ЕАЭС должен быть снят с повестки дня, полагает доцент НИУ ВШЭ, член Зиновьевского клуба Павел Родькин. По его мнению, Ташкент сегодня не в состоянии сохранить прежний статус-кво многовекторной политики Ислама Каримова и находится перед выбором, к которому его с удвоенной силой будут подталкивать силы на Западе и в Азии (прежде всего, в Китае). В этой ситуации Евразийский союз является одной из экономических альтернатив для Узбекистана, который экономически и социально зависим от России в гораздо большей степени, чем наоборот. В противном случае, подчеркивает Родькин, Россия в Узбекистане вполне может оказаться статистом, наблюдающим за схваткой западных транснациональных компаний и бизнеса из Китая и Юго-Восточной Азии. Так что дальнейшие успехи российского бизнеса в Узбекистане будут зависеть от того, как и насколько быстро местные элиты смогут определиться в выборе основного геополитического партнера.