Ежедневная новостная программа петербургского телевидения (пресловутый «Пятый канал») предваряет каждый эфир одной и той же шуткой: «Сегодня неизвестными злоумышленниками в очередной раз похищена полюбившаяся петербуржцам и гостям города бронзовая статуэтка Чижика-Пыжика работы Резо Габриадзе. Но не отчаивайтесь! Пребывающий в нашем городе знаменитый столичный скульптор Зураб Церетели выразил желание изваять и преподнести в дар городу двадцатиметровую статую Чижа. – Тут телешутники выдерживают трагическую паузу. – Только что прозвучавшее сообщение не соответствует действительности, но, если бы такой факт имел место, наши зрители узнали бы об этом первыми!» И, взяв еще одну паузу – на закадровый смех, - косноязычный, как все на «Пятом», диктор принимается по бумажке нахваливать Матвиенко; это и есть главная городская новость, тоже, впрочем, грешащая больше выдумкой, чем разнообразием. Назойливая же шутка про Чижика-Пыжика хороша а) заведомой безобидностью, б) легким фрондерством, в) тонким намеком на вызывающий сомнения, но для самих горожан бесспорный статус культурной столицы.
Всеми вышеперечисленными параметрами обладает и предлагаемый нами в качестве новостной заставки (на смену похищению Чижика) рефрен: «В Музее Ахматовой (Фонтанный дом) открылся кабинет Иосифа Бродского!» Есть у такой преамбулы и дополнительное достоинство: в отличие от пропажи двадцатисантиметрового Чижика и перспективы обретения двадцатиметрового известие о подселении (или подзахоронении?) одного поэта к другому на все сто процентов достоверно. Недурно было бы заодно «уплотнить» подобным образом и ахматовскую «будку» в Комарово, но кабинет там только один – задумчивости, - да и тот во дворе, а в саму хибару зубами вцепился председатель Санкт-Петербургского Союза писателей Валерий Попов, и черта с два он своими дачными метрами и огородными сотками с нобелевским лауреатом поделится!
Музей Ахматовой – один из центров литературной жизни города. Еще десять лет назад чуть ли не единственный (наравне, может быть, с музеем Достоевского и журналом-распивочной «Звезда»), но сейчас стремительно утрачивающий какое бы то ни было значение. Причем не только и не столько из-за обострившейся конкуренции с литературными кафе – от псевдотрадиционной «Бродячей собаки» до мнимоавангардистской курицынской «Платформы», - сколько в силу титульного ахматолюбия и (теперь тоже титульного) бродсколюбия, принявшего в стенах Фонтанного дома откровенно пародийные формы ахматово- и бродсколизания. Есть тут, правда, и оригинальная творческая программа – и даже платные вечера поэзии! - но никто не ходит и уж подавно не платит: очередной поэт созывает знакомых по записной книжке, сопоставимой с телефонным справочником; а контингент постоянных посетителей – двадцать старух и два-три старика – проникает в святая святых бесплатно. Раньше публика захаживала в видеозал, но именно его и ликвидировали, превратив в Полторы Комнаты для Полутора Котов, как, по свидетельству мемуаристов, называла Бродского сама Ахматова. Называть называла, но поселиться у нее, а тем более подселиться, вроде бы не приглашала!
Любопытно, что анекдотическую перестройку затеяли и провели те же люди, которых в свое время дико возмутил ахматовский сюжет из «Голубого сала» Сорокина. Где великая поэтесса, как вы помните, снесла перед смертью черное яйцо, да такое поганое, что съесть его не могли (выворачивало) ни Женя, ни Андрей, ни даже Белла – и только наглый рыжий Ося слопал не поперхнувшись.
А вот собственное ноу-хау с подселением для них в самый раз. Остается разве что разместить в Музее лежанку Довлатова – и давай водить иностранцев! На поэтические вечера ныне здравствующих, а имя им – легион. Недаром же учредили на деньги РАО «ЕЭС» всероссийскую премию «Поэт».
Литературная жизнь города на Неве, может быть, и не отличается цветущей сложностью, но и гниющая простота в роли стилистической доминанты это, согласитесь, как-то не очень. Торгуете Бродским? Сочувствую. Торгуете Ахматовой? Тем более. Но нельзя же торговать Ахматовой и Бродским в одном флаконе! Разные они были люди – и относились друг к другу ой как не просто.
Бродский Ахматову скорее всего ненавидел. Как поэта категорически предпочитал ей Цветаеву, а как человека… Как человек она требовала от близких (и, разумеется, от желающих стать таковыми) не только поклонения, но и пресмыкательства. «Ахматовские сироты» (кроме Бродского) почитали пресмыкательство перед нею за великую честь. Бродский, конечно же, нет, но пресмыкаться перед нею ему приходилось тоже. Такое уж было время – нахамить Софье Власьевне, пресловутой советской власти, было куда проще, да в конечном счете и безопаснее, чем проявить недостаточную почтительность по отношению к Анне Андреевне.
Или даже не так. Софье Власьевне лучше было, естественно, не хамить. Но уж если хамишь, то изволь шаркнуть ножкой перед Анной Андреевной – человеком, как справедливо показал Жолковский (а недавно написана и ожидает издания книга «Анти-Ахматова», составленная по образцу вересаевского «Пушкина»), не вегетариански хрущевского, а вполне сталинского чекана.
Ахматова, как почти все тогдашние стихотворцы, держала домашнее ЛИТО. В литобъединениях у поэтов занимались по преимуществу девочки, у поэтесс – мальчики.
У Ахматовой были «сироты» - трое евреев и один русский (Дмитрий Бобышев), которого она вполне в духе времени вопреки очевидной бездарности назначила старостой. А с одним из евреев – не самым талантливым, но на тот момент самым хорошеньким - закрутила роман. Но не с Бродским же! И за это она его ненавидела тоже.
«Солнечный мальчик», - самый известный отзыв Ахматовой о Бродском. И – «Какую биографию делают нашему Рыжему!», - но в этих словах уже чувствуется зависть. И, наконец, заведомо занижающие «Полтора Кота». Вставания она ему не организовывала – да и вообще не знала, как это можно организовать вставание кому-нибудь, кроме нее самой, единственной и неповторимой.
Но и проживания у себя она ему тоже не организовывала. Но и подселения с последующим подзахоронением. Тут уж постарались добрые люди, которые, по слову того же Довлатова, «очень любят конвертируемую валюту». И у которых одна извилина на всех. Или в лучшем случае полторы.