Решение официальной Астаны ввести так называемый налог на роскошь – прямое последствие той революции, которая бушевала в Казахстане в начале января.
Месяц спустя о массовых протестах в республике успехи забыть практически все за ее пределами. Но именно такими инициативами они напоминают о себе – и будут напоминать еще долго, по крайней мере, президент Касым-Жомарт Токаев дает понять, что «голос народа» им услышан и предопределит дальнейшую политику.
Главное последствие январских событий – отстранение от власти людей, которых называли «кланом Назарбаева», причем этот процесс происходит не только в Казахстане, но в России. К примеру, в минувшую пятницу стало известно, что зять первого президента Казахстана Тимур Кулибаев потеряет место в совете директоров Газпрома, уступив его бывшему канцлеру ФРГ Герхарду Шредеру.
За два дня до этого нижняя палата парламента Казахстана приняла поправки в национальное законодательство, которые отменяют необходимость согласовывать с Нурсултаном Назарбаевым инициативы по внешней и внутренней политике страны. Так Елбасы потерял последний юридический рычаг своего влияния, а Токаев окончательно утвердился в качестве единоличного лидера и центра власти Казахстана.
То есть революция свершилась в пользу действующего президента, который реализовал одно из главных требований протестующих касательно отстранения «клана».
Если верить статистике, например, ООН, в Казахстане все более-менее хорошо, он развивается. Так называемый индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) там теперь выше, чем у Турции и даже чем у Болгарии – угла бедного, но бедного по меркам ЕС, а не СНГ.
Но, с другой стороны, в распределении национального благосостояния существует определенный перекос, когда часть общества, связанная преимущественно с «нефтянкой», буквально купается в золоте, а для гораздо более значительной части того же общества вопрос повышения цен на топливо – это буквально вопрос жизни и смерти.
Если ситуация дойдет до того, что социальные противоречия опять закипят и выльются на улицы, новый протест будет направлен уже лично против Токаева, а не против правительства или его предшественника. Чтобы избежать подобного, противоречия нужно минимизировать, для чего стране вроде как обещаны разнообразные реформы, чья задача – «выровнять» уровень жизни. Введение «налога на роскошь» – одна из таких реформ.
Параметры – это, разумеется, самое интересное. Их нам предстоит внимательно изучить – для собственной пользы, ведь Казахстан, по сути, решил выступить в качестве «опытного полигона» стран единого экономического пространства (куда, помимо него и России, также входят Армения, Белоруссия и Киргизия).
В принципе, в российской практике есть то, что журналисты иногда называют «налогами на роскошь». Например, с 2015 года действует повышающий коэффициент налога на недвижимость: при ее стоимости от 300 млн рублей ставка будет 2% (для сравнения: от 20 до 50 млн – 0,2%, от 50 до 300 млн – 0,3%).
Что же касается дополнительных сборов с дорогих машин, они заложены в транспортный налог, который умножается на мощность (л. с.) и специальный коэффициент – разный для разных категорий автомобилей из утвержденного правительством перечня. В среднем получается, если автомобиль дороже 10 млн рублей, коэффициент налога будет 3, если от 3 до 5 млн рублей – всего 1,1.
Такой порядок вещей часто критикуют «слева» – как, с одной стороны, недостаточный (мол, покупатели сверхдорогого могли бы доплачивать и больше), а местами – как избыточный. Например, с учетом того, что коэффициенты ни разу не пересматривались, а цены на автомобили растут, под повышающий коэффициент 1,1 уже попали некоторые массовые модели.
Но сама идея «налога на роскошь» тоже критикуется, и критики указывают на то, что социальный разрыв с его помощью не уменьшить. По-настоящему большие деньги сейчас делаются на объемах продаж, а «люксовое» потребление занимает довольно незначительную часть рынка. Иными словами, государство не сделает на «налоге на роскошь» денег столько, чтобы серьезно «подтянуть» отстающих.
В то же время высокий «налог на роскошь» может спровоцировать вывод капиталов за рубеж.
Замки будут чаще покупаться не в Подмосковье, а, например, на Кипре, а люксовые автомобили начнут регистрировать в других странах ЕАЭС, где нет сверхналога.
Кто в этом споре больше прав, и поможет определить Казахстан, опыт которого (в том случае, если новый налог станет чем-то значительным, а не окажется чисто популистской мерой) будет достоин изучения в России – все-таки страна близкая, понятная, союзная, с похожим «перекосом» в энергетическом секторе экономики и значительным социальным расслоением.
Если скептики окажутся правы, обеспечивать социальный запрос на справедливость лучше другими мерами. А если нововведения Казахстана действительно помогут ему увеличить социальную часть бюджета или хотя бы научат его «хозяев жизни» вести себя скромнее и не раздражать лишний раз менее успешных соотечественников, можно будет задуматься над тем, чтобы перенести их на российскую почву.
В конце концов, ни одна налоговая модель не воспринимается как вечная, а вопрос перераспределения благ от сверхбогатых к недоедающим – это, пожалуй, главный вопрос XXI века, собственное решение которому ищут везде, от «капиталистических» США до «коммунистической» КНР.