В 1988 году на Сахалине произошло знаковое событие. Журналист Гостелерадио Владимир Мезенцев вышел в тамошний прямой эфир и заявил, что первый секретарь Сахалинского обкома Петр Иванович Третьяков скрытно, недемократично, без обсуждения кандидатур избрался на партконференцию.
Чиновники понастроили себе резиденций, где на верандах пили точно не «Кизляр», а заедали омлетом из яиц краснокнижных птиц
А также подсуетился маленько, когда речь шла о выделении квартиры его родне. Чуток поднажал на рычаг. И квартиру дали. Ещё у него, у партократа, в отличие от простого народа, был паёк. Гречка, балык. Коньяк «Кизляр».
Собкор Гостелерадио, борец с привилегиями Мезенцев в финале своего выступления призвал всех южно-сахалинских людей доброй воли выйти на митинг и сместить Петра Ивановича. Сначала Мезенцеву позвонили с Гостелерадио и потребовали извиниться перед секретарём.
Но не тут-то было: оказывается, журналиста уже поддержали многие коммунисты, рабочий Сергей Михайлов, такой монументальный, усатый, словно высеченный из скалы. Дама по фамилии, увы, Болтунова, но что поделать. И другие. Короче, не при Квентине Тарантино будь сказано, великолепная «восьмёрка».
Призадумались и в ЦК. Что лучше – защитить Петра Ивановича или сдать его с потрохами во славу перестройки, борьбы за чистоту и свет в партийном доме? Можно ли допустить, чтоб ситуацию разрешила митинговая стихия? Короче, полетел на остров видный орговик Константин Могильниченко. Такая фамилия, ну что поделать.
Третьяков, как верный солдат партии, всё сразу понял, приуныл, сам попросился в отставку, чего-то признал, вернул народу часть партсобственности в виде пансионата и детсада, сказался больным и уполз с острова. Митинг всё равно состоялся. На центральном стадионе. Но пар был выпущен: тыщи четыре всего пришло. Послушать отчет «восьмерки» о проделанной работе. Принял митинг резолюцию: целиком и полностью одобрить курс КПСС на перестройку, демократию и гласность. А Мезенцеву присвоить звание почетного гражданина Южно-Сахалинска.
Журналист на почёт согласился, но уехал в Москву. Долго искал деньги партии, почти нашел, но его руководитель тогдашний не выпустил в эфир программу, основанную на «возможно» и «по мнению неназванного источника». И написал резолюцию: пойми, Володя, не могу. Люблю тебя живым. Короче, это вам не Оуэн с делом Литвиненко. У нас за такое тогда и башку могли оторвать.
Не прошло и года, как сахалинцы почувствовали: что-то не то. Вот уже и Петра Ивановича сняли, и детсад обобществили, а зарплаты не растут. В молочных кухнях исчез прикорм, младенцы плачут. В водочных нету водки, в гастрономах рыбы (на Сахалине!), не говоря уж о хамоне. Казенно-бюрократическое отношение к людям не изжито, злоупотребления продолжаются, счастья нет. Они к монументальному рабочему Сергею Михайлову. А тот, чертяка, уже в Москве, дальше продвигает перестройку с гласностью.
Кто-то даже вспомнил, что он и не рабочий был вовсе, а замдиректора одного предприятия, да платили там мало – вот он в рабочие и ушел, ответственности меньше, нарубить можно даже больше, а бузить – с классовым полным правом. С перспективой на продвижение. Чего слушали такого, почему верили – странно даже. Может, внешность плакатная? Может, Могильниченко авторитетом давил? Болтунова же большого веса не имела. Из неё прожектор перестройки не получился. «Восьмёрка» вообще распалась.
А уж девяностые всё так заураганили... Дошло до того, что некоторые сахалинцы стали добром вспоминать Петра Ивановича Третьякова, который звёзд с неба не хватал, но рыба в магазинах вроде была. Родственничку чего-то отписал? Ну, а как иначе? Ещё он безальтернативно избирался куда-то... Куда, кстати? Забыл? Мы ж ещё митинговали из-за этого. На партконференцию? На какую? Да чёрт её знает, тут столько всего было, то Форос, то «Белый дом», то Чечня. Тут Ельцина с его бандой вместо суда с шестипроцентным рейтингом на царство избрали. Не чета Третьякову.
Как известно, домитинговались сахалинцы (вместе с россиянами) в окончательном итоге до губернатора Хорошавина, который не только не изжил казённо-бюрократический стиль руководства, не только не перестроился, но довел его до бриллиантового блеска на своей прославленной авторучке.А на заповедном острове Монерон, среди гигантских лопухов и молодого бамбука чиновники понастроили себе резиденций, где на верандах пили точно не «Кизляр», а заедали омлетом из яиц краснокнижных птиц, до чего партократ Третьяков в жизни бы не додумался. Впрочем, оказалось вскоре, что омлеты – это художественное преувеличение очередного разоблачителя, наследника Мезенцева, нашего брата-журналиста. Но ювелирка, квартиры, счета – всё верно.
Вы спросите: откуда я знаю всю эту историю? А мы летали на Сахалин с Игорем Коцем писать перестроечный репортаж в перестроечную газету про те дела. И тогда я таким умным не был. Честно говорю. Хлёстко врезали тогда мы по чиновникам. По партократам. По Петру Ивановичу. Из всех стволов.
А он, заметьте, партбилет не сдал, не сжёг, еще долго служил своей партии, которая его в сущности кинула. Переживал, что подвёл её. Потом они простили и поддержали друг друга. Третьяков возглавлял даже кой-чего на районном уровне в КПРФ, что у меня лично вызывает уважение.
А вот вся тогдашняя буза – нет. И чует моё сердце, что этот опыт может пригодиться.