Я сам литературовед, критик и филолог, с этого кормлюсь, но почему-то точно знаю: жизнь и литературу совмещать не то что нельзя, но лучше не надо. И той и другой от совмещения становится определенно хуже. Как-то вот не нравится мне, когда жизнь становится слишком литературна, а литература – слишком жизненна.
Да вот хотя бы с Шолоховым: кто бы мне сказал, зачем на Гоголевском бульваре возникла вдруг бронзовая лодка с бронзовым классиком, которую изготовила семейная бригада скульпторов Рукавишниковых?
Впечатление такое: пьяненький, но сильно озабоченный судьбами русского народа Шолохов поплыл куда-то не то проветриться, не то рыбки наловить. Но плывет он не к Москве-реке, где еще можно, наверное, выловить ерша-мутанта, а поперек мирного Гоголевского бульвара, где до сих пор еще можно встретить пенсионеров, играющих в шахматы на вольном воздухе.
Зачем вам Блок, который сиротливо стоит в задрипанном скверике почему-то рядом с роскошными домами-музеями Горького и Алексея Толстого?
Пару-тройку лавочек, где играли пенсионеры, советский классик точно вывел из привычной эксплуатации. Вот ведь несчастье – пришлось Шолохову пожить некоторое время где-то рядом. Поэтому его тут и установили.
Говорить про Церетели уже смешно, лучше о том, что цены на бронзу, видимо, сильно упали.
Я понимаю страну, которая на пике своего могущества начинает строить мемориалы, пантеоны, храмы, воздвигать памятники даже второстепенным деятелям какой-нибудь духоподъемной эпохи, – это такой победоносный кайф идет, веселящий газ душу мутит.
Москва сейчас – самый богатый город России, и тут тоже веселящий газ: ну есть уже один памятник Шолохову, который Москву не любил и редко в ней бывал, а мы еще один воздвигнем!
– А зачем вам еще один?
– А нам хочется и денег дали!
– Вы лучше библиотеки приведите в порядок, может, кто и прочитает «Тихий Дон».
– Да лучше памятник!
– Ну и вперед! Ленинский план монументальной пропаганды. Ежели подросток выпьет под очередным памятником Шолохову пару бутылок пива, он, может быть, проникнется? А это вы потом поймете.
Зачем вам два памятника Есенину в одном городе, притом что Есенин ну никак не Гоголь, которого у вас тоже два (но это особая история)?
Зачем вам Блок, который сиротливо стоит в задрипанном скверике почему-то рядом с роскошными домами-музеями Горького и Алексея Толстого?
Черт лица великого поэта совершенно ведь не разглядеть – настолько, простите, птички загадили. И что вообще делает в Москве Блок, петербургский гений?
Я думаю, где-нибудь на небесах встретились однажды Александр Блок и Андрей Белый и после всяких метафизических прений (см. их переписку) Блок холодно, но корректно сказал другу-врагу:
– Да, про памятник в Москве. Я думаю, на моем месте должен был быть ты.
– А как же Валерий Брюсов?
– А ему поставят где-нибудь в Зюзине. Бронзы у них сейчас много, и они возрождают национальную культуру.
– Саша, какой ты циничный!
– Я просто до сих пор слышу музыку революции. Через пару лет перезахоронят Мережковского и Гиппиус – в том же Донском монастыре, где Деникина и Ильина. Дурацкое кладбище, как и всё у вас в Москве. Но там есть одна приличная могилка, я даже отсюда к ней прихожу иногда. Справа от храма, никаких изваяний – ни там ангелов скорбных, ни крыльев свисающих, ни надписей слезливых, простая чугунная крышка, но элегантно.
– Да кто же там?
– Чаадаев. Он и нас с тобой предсказал, и много чего еще. Кое-что мы оттуда видели, кое-что – отсюда. Насмотрелись?
– Да уж.
Да вот хотя бы с Шолоховым: кто бы мне сказал, зачем на Гоголевском бульваре возникла вдруг бронзовая лодка с бронзовым классиком, которую изготовила семейная бригада скульпторов Рукавишниковых? |
Вот так вспоминает:
«Так вот, ровно 6 июня 2003 года я приземляюсь на территории Калининградского анклава (б. Восточная Пруссия), меня доставляют в городок, приблизительно Советск (б. Тильзит), и я стою среди отцов города на торжественной церемонии открытия памятника произведению…»
Произведение это – вот такое: «натуральный мореный камень, лежащий прямо на земле… на глыбе раскрытая бронзовая книга, на ней, бронзовое же, перо… Мы говорим, и я понимаю, в чем дело. Напротив камушка милое деревянное строение, бывшая гостиница, в которой Томас Манн, приехав сюда отдыхать с семьей, написал (вот воркоголик!) повесть «Марио и волшебник», предвосхитившую зарождение фашизма. А также понимаю я и геополитический аспект: домик Томаса Манна расположен в литовской части Куршской косы … а у нас что, своего Томаса Манна, что ли, не было? Закрепление анклава».
Прочитав это, я осерчал и подумал: либо ты не ври, либо не пиши. От памятника Томасу Манну, который натурально не в Советске, а в Светлогорске (верст сто – сто пятьдесят), до литовской границы на Куршской косе верст двести, так что никак этот памятник не мог стоять на границе – «напротив камушка». Зачем опытный литератор такие грехи себе на душу берет?
Это самое бронзовое изделие, которое Битов увидел, стоит на территории одного из множества санаториев (как правило, военных или МВД), которых до сих пор много в Светлогорске, чтобы пройти туда, надо либо схитрить, либо заблудиться, потому что разнообразных дорожек на склоне к морю всегда много.
Вот и я со своей подругой случайно (через год после Битова) заблудился в дебрях и корпусах очередного санатория, и вышел к той бронзовой открытой книге и к перу на ней, и произнес в сердцах и в восторге: «Ну ни хрена себе, и здесь Томас Манн!» Томас Манн, скромно скажу, – некая константа моей жизни лет этак с двадцати пяти.
Потом подумал: а кому он здесь нужен?
А Битов написал: «Знаю, что Томас Манн написал «Смерть в Венеции» (и то ли читал, то ли фильм смотрел)…» Меня скосоротило – жить в культуре и не читать ТМ? Но имеет право, как и я имею право за это (за снобский тон) его не уважать.
Говорят, что это Битов придумал питерского Чижика-Пыжика – скульптурку такую маленькую на одной из питерских набережных.
Да ладно, сколько-нибудь бронзы и Битову достанется.
А вообще, пора ее экономить.