Леонид Кравчук всего на неделю пережил своего одногодку Станислава Шушкевича, в компании с которым (и с президентом России Борисом Ельциным) подписывал Беловежские соглашения – акт о самоуничтожении СССР. Их роль в этом событии отражает даже кончина: Шушкевич умер от последствий COVID в статусе тихого, скромно живущего пенсионера, а Кравчук на 89-м году жизни оставался фигурой большой политики.
Он же в далеком 1991-м выступил истинным «убийцей» Советского Союза: после провала путча государство еще пытались как-то склеить и переучредить – Михаилу Горбачеву сильно не хотелось становиться президентом ничего, но после того, когда Киев в лице Кравчука ушел в отказ, шансов спасти советскую империю не осталось – без Украины такой империи быть не может.
Как говорили в подобных случаях школьные учителя, «что-что, а от вашего мальчика мы не ожидали». Кравчук был «плоть от плоти» компартии и к тому же специализировался на политэкономии и агитации-пропаганде. Советскую систему приговорил тот, кого десятилетиями готовили к тому, чтобы ее защищать. Это предательство маршальского уровня, не ниже.
Было бы по-украински гармоничным, если бы товарищ Кравчук при этом оказался глубоко законспирированным «бандеровцем», но никаким «бандеровцем» он, конечно же, не был – оставался советским украинцем из тех, кому «москаль» и сват, и брат.
На фоне современных госдеятелей по ту сторону поребрика он мог считаться даже защитником русскоязычных, однако буйных молодчиков не опасался и, обладая статусом неприкосновенной фигуры (почти что «отца государственности»), позволял себе больше, чем любой в его обстоятельствах.
Например, Кравчук не поддержал Евромайдан и «болел» за «Беркут» – кому еще после госпереворота могли такое простить? А Кравчуку прощали и не такое.
Место бывшего президента в украинской политике хорошо иллюстрирует старый мем с пародийной автобиографией его и его коллег вплоть до Виктора Януковича. Название каждого «тома» начиналось одинаково – «Как всё {потерять}...», а дальше шли обидные частности. В случае Кравчука наименее обидная: «Как всё {потерять}... и остаться уважаемым человеком». Такую книжку, правда, прочесть хочется.
Из всего того, что было сделано лично Кравчуком и в то же время определило облик украинского государства, важно выделить три вещи.
Во-первых, поддержку Филарета в амбициях стать патриархом полностью обособленной от Москвы Украинской церкви. Церковный раскол в истории часто весит больше государственного и оставляет шрамы, которые не врачуются тысячелетиями.
Во-вторых, то, что первый президент пригласил на только что получившую независимость Украину американских политтехнологов, которые предложили ему, вчерашнему советскому бюрократу, нацбилдинг на «галицийской» основе и с отрицанием исторической общности с Россией.
Наконец, именно Кравчук первым провернул тот фокус, который позволил националистическому курсу довлеть над Украиной в нестабильные времена лихой демократии девяностых против воли народа.
Он избирался президентом против националиста Черновола, противопоставляя ему себя как сторонника идеи родства с Россией. Но реальная политика была такой, что на следующих выборах национально-ориентированные регионы Западной Украины поддерживали уже Кравчука, тогда как русскоязычное пока еще большинство – как бы пророссийского Леонида Кучму. Кучма победил, но в 1999-м сам переизбирался голосами Запада и Центра, а Юг и Восток голосовали за нового «пророссийского кандидата» (которым, к большому сожалению, оказался заведомо «непроходной» коммунист Симоненко).
Проще говоря, большинство избирателей выступали за мир и союз с Россией и с русскими внутри Украины, но полученный благодаря таким лозунгам мандат на власть использовался для строго противоположных целей.
Это работает до сих пор. На выборах президента в 2014-м Петр Порошенко позиционировался как умеренный и вполне лояльный к русским политик. В 2019-м его, уже как лидера националистов «галицийского извода», побеждал кандидат как бы от «партии мира» – Владимир Зеленский, в итоге доведший страну до военного кризиса.
Зеленский же стал тем, кто выдернул Кравчука с глубокой пенсии, когда «батько нации» – всё еще интеллектуально активный, но уже не востребованный, откровенно скучал, охотно раздавая комментарии журналистам (в том числе российским, в том числе газете ВЗГЛЯД) и выражая желание быть полезным государству, которого без него, вероятно, не было бы.
Положение Кравчука в украинской системе ценностей казалось тогда (как, впрочем, и почти всегда) особенно неоднозначным. Бывший президент был одним из очень немногих, кто мог публично усомниться в том, что Крым когда-нибудь вернется в состав Украины, однако записать его в «агенты Москвы» не смог бы даже параноик. Помимо прочего, Кравчук оставался активным проводником идеи о вступлении в НАТО, о чем теперь наверняка вспоминают в некрологах на его родине с неизбежным рефреном «зря не слушали» и по этому, и по многим другим поводам.
Выходит так, что из всех президентов умеренно-положительный образ в украинской национальной историографии гарантирован пока только Кравчуку (и возможно, Кучме – за эпоху относительной стабильности). Но есть и альтернативная точка зрения, по которой
Кравчук – один из архитекторов не только украинского государства, но и той ситуации, которая, исходя из заявлений руководства РФ, сделала спецоперацию неизбежной.
Он должен считаться таковым по праву – как последовательный зазывала натовских военных баз и как человек, полтора года профанировавший выполнение Минских соглашений в статусе председателя Контактной группы по урегулированию ситуации в Донбассе. Воспользуйся он этим статусом иначе, у современной Украины был бы шанс быть мирной и единой от Ужгорода до Луганска, а теперь уже не столь важно – проводил ли Кравчук жестко навязанную ему Зеленским линию или правда считал себя тем, кто сможет «перехитрить москалей» еще один раз.
Теперь «маемо тэ, що маемо» (так, кстати, назывались мемуары Кравчука, опубликованные двадцать лет назад). Если доведение ситуации до крайности и не было грехом первого президента, его в этот грех втянули под самый конец дней земных – и расплата оказалась страшной.
Этот неординарный функционер смог прожить две жизни, сделать две государственные карьеры и, будь человеческий век не так короток, безуспешно претендовал бы на что-то еще в очередном переиздании Украины уже не только без Донецка, но и без Херсона (что тоже не предел).
В таких случаях говорят: «самому жаль, что дожил». Кравчук стал бессильным свидетелем начала обрушения государства, вычленение которого из СССР справедливо мог считать главным делом своей жизни – той жизни, которая началась на углях предыдущей, проживаемой советским номенклатурщиком.
Будущее созданной Кравчуком Украины скрыто в неизвестности, но, скорее всего, безрадостно. И самому Кравчуку, каким бы «флюгером» он ни был, в ее пока что неопределенных границах вряд ли бы нашлось место по любую сторону разделения сторон: как все еще слишком советскому человеку в национальной «батькивщине» и слишком антироссийскому политику там, что больше Украиной не будет.