Российское кино, отметившееся в прошлом году небывалыми финансовыми достижениями и непрерывными скандалами, возвращается после новогодних каникул рекордными кассовыми сборами «Движения вверх» и схваткой мединских скифов с английскими медведями.
«Скиф» 2018
Если вы пропустили первый киноскандал 2018 года (а следом за ним уже случился и второй), то я вам в двух словах расскажу.
По требованию Министерства культуры российскую премьеру продолжения английской семейной комедии про приключения перуанского медвежонка перенесли ради поддержки фильма «Скиф» – продукта отечественных кинематографистов.
Прокатчики такой протекционистской мере возмутились, подключили «тяжелую артиллерию», и в итоге министерство пошло на компромисс.
Нет, разводить во времени громкие отечественные и зарубежные премьеры в Минкульте пробовали и раньше, но только сейчас циркуляр был доведен до исполнителей в тот момент, когда кассы кинотеатров уже вовсю продавали билеты.
Так чего же ради нагородили этот огород?
По опыту фильма «Викинг», который был не про викинга, несложно догадаться, что фильм «Скиф» будет не про скифа.
Понятно, что яркий заголовок, привлекающий внимание аудитории, но не соответствующий содержанию произведения, – это сегодня скорее норма, чем досадное исключение. Но на чем же в данном конкретном случае строился коммерческий расчет?
Название «Викинг» явно апеллирует не просто к раскрученному в современной массовой культуре образу северных варваров, но к невероятно успешному американскому телесериалу «Викинги». В ситуации же со «Скифом» никаких громких западных медиапродуктов, на успехах которых можно было бы паразитировать, не наблюдается (если не считать таковым скандал со «скифским золотом» крымских музеев).
Но в этот раз западной раскрутки и не требуется. Справимся сами. Ведь слово «скиф» апеллирует к образам, хотя бы в общих чертах знакомым любому культурному русскому человеку.
Скифы – это азиаты
Наверное, впервые в современной истории России тема скифов была актуализирована историком раннепетровского времени А. И. Лызловым. Будучи сам участником русско-турецкой войны, он написал труд «Скифская история» (1692), посвященный борьбе с монголами, татарами и турками, которые и выведены в произведении как потомки скифов.
В конце XVII в. русские воевали с турками в составе широкой общеевропейской коалиции, и вполне логичной выглядит попытка осмыслить свое место в Европе путем противопоставления «россиан», издавна сражающихся на стороне христианской цивилизации, азиатскому варварству скифов.
О том, что для эпохи барокко такой взгляд был вполне органичным, свидетельствует и оговорка русского поэта и дипломата времен Анны Иоанновны Антиоха Кантемира. В своей «Песне в похвалу наук» (1734), упоминая скифов, он делает пометку: «татаре, сиреч».
Этот взгляд на скифов как антагонистов славян, заложивших основу всем последующим столкновениям степных кочевников с русскими, будет сохраняться и позднее.
Его наиболее ярким визуальным выражением является картина Васнецова «Бой скифов со славянами» (1881). Написанная по заказу Саввы Мамонтова для управления Донецкой каменноугольной железной дороги, она была призвана символизировать прошлое края – борьбу русских с татарами и турками за обладание Причерноморьем.
Скифы – это мы
В конце XVIII в. в русской культуре возникает и противоположный образ скифов: не как антагонистов славян и прародителей всех последующих азиатских кочевников, враждебных русским, но как предков самих славян и русских.
Его создательницей стала императрица Екатерина Великая, которая новым позиционированием древнего народа решала целый комплекс идеологических задач. Вот как характеризует этот процесс литературовед Кирилл Головастиков:
«В вышедших в 1787 году «Записках касательно российской истории» Екатерина описывает быт скифских племен с проекцией на выстраиваемую ею в те же годы концепцию русского национального характера:
«Дария, царя персидского, они со стыдом прогнали. Кир со всею армией против скифов удачи не имел. <...> Римлянам скифы никогда покорны не были. Один Александр Македонский имел успех противу скифов и заключил с ними союз. <...> Северные скифы одного языка со славянами. <...> Жены езжали с мужами на войну».
Совсем иные, но не менее идеологизированные задачи решал уже в середине ХХ века советский академик Б. А. Рыбаков. На волне позднесталинского русского патриотизма он построил концепцию этногенеза славян, обосновывающую глубочайшую автохтонность наших предков на просторах Восточной Европы.
Согласно его представлениям, оседлое земледельческое население Поднепровья, названное Геродотом скифами-пахарями, следует считать славянами эпохи раннего железного века. Более того, Борис Александрович даже умудрился разглядеть в геродотовой Скифии очертания восточнославянских племен из Повести временных лет.
Сегодня такие взгляды в исторической науке утратили свою актуальность, и уже никто из исследователей не говорит о славянах ранее V в. н. э., а об их непосредственных предках – ранее I в. н. э. Так же как никто не говорит о скифах в Поднепровье позднее IV в. н. э.
Никакой генетической, материальной преемственности между теми и другим проследить невозможно. Разница слишком очевидна, разрывы слишком велики.
«Скифская война» и культурная связь
Но вернемся немного назад, в эпоху, когда научное изучение истории скифов и славян еще не начиналось, зато в полной мере взошли семена классицизма, посеянные в русскую почву Екатериной.
Вся Отечественная война 1812 года, с вторжением с запада в пределы России «двунадесять язык», стратегическим отступлением русских, пожаром Москвы и, наконец, бегством Наполеона, бросившего свою умирающую «Великую армию», однозначно воспринималась русским обществом как повторение событий, описанных Геродотом.
Как известно в 514 г. до н. э. (может, раньше, а может, позже) восточный деспот Дарий I Великий вторгся с запада в пределы Скифии, где погубил свою армию, не сумев навязать скифам решающего сражения, побежденный климатом, пространствами и партизанской войной.
Уже в 1813 году военный историк, полковник П. А. Чуйкевич писал в своей брошюре о победе над Наполеоном, что тот «забыл историю храбрых скифов, гибель Кира, постыдное бегство Дария, отступление Александра Македонского». Это же буквально конспект приведенных выше екатерининских строчек!
А автор плана «скифской войны» Барклай-де-Толли будто бы еще в 1807 г. самолично говорил историку Бартольду Нибуру, что «надеялся завлечь великолепную французскую армию в самое сердце России, даже за Москву, истощить ее, удалить от операционной базы, дать ей израсходовать свои ресурсы и снаряжение, а потом, управляя русскими резервами и с помощью сурового климата, перейти в наступление и дать Наполеону найти на берегах Волги вторую Полтаву».
Так «скифский» паттерн русской истории объединяет в одно повествование викторию под Полтавой в 1709-м, изгнание врага в 1812-м и его разгром на берегах Волги уже в 1943-м.
Как же возможно это объяснить, если с одной стороны стоять на научных позициях отрицания генетического родства скифов и русских, а с другой – не ударяться в спекуляции в духе Носовского и Фоменко?
Объяснить этот феномен сто лет назад смог один из величайших историков ХХ века Михаил Иванович Ростовцев.
В первых строках своей знаменитой работы «Эллинство и Иранство на юге России» он следующим образом описывает природу этой связи:
«A priori непонятно, и не может быть понятно, какая может быть связь между эллинами и иранцами, сидевшими на юге России в эпоху, когда о славянах и русских мы ничего не знаем, с нашей историей и нашей культурой. Между тем, эта связь не этнографическая и не политическая, а культурная, связь преемственности, имеется и определяет собою культурные особенности жизненного уклада того, что позднее сделалось Россией, в наиболее ранние эпохи существования этой части культурного мира».
Скифы – это азиаты, а значит – это мы
В том же 1918 г., когда в охваченном революцией Петрограде выходит «Эллинство и Иранство» Ростовцева, а сам Михаил Иванович навсегда покидает Родину, свое последнее стихотворение пишет Александр Блок.
Оно было опубликовано в одноименном альманахе «Скифы», авторы которого – близкие левым эсерам поэты и литераторы – горячо приветствовали революцию, видя в ней обновляющую силу всемирно исторического масштаба. Объединявшее их идеологическое направление так и называлось – «скифство».
Блок, глубоко задетый грабительскими требованиями немцев на мирных переговорах в Бресте и реакцией на них бывших союзников по Антанте, разражается в адрес готовых задушить русскую революцию европейцев знаменитой угрожающе гневной строфой:
Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!
Получается, что поэт как бы примиряет лызловских, барочных скифов-монголов и екатерининских, классицистских скифов-русских. Заглянув в тусклое скифское зеркало, он увидел там то ли искаженное гримасой отчаяния и гнева русское лицо, то ли «азиатскую рожу» косоглазого монгола.
На самом деле Блок всего лишь выразил типичный русский аффект – обиду, выливающуюся в стремление максимального взаимного удаления, если не физического, то хотя бы символического.
Удивительно, но из этой поэтической строфы, брошенной ранимым художником в эмоциональном порыве, как из гоголевской «Шинели», вышло впоследствии целое политическое течение, находящее приверженцев и поныне – евразийство.
Скифское зеркало русской культуры
Таков максимально коротко и схематично набор ассоциаций, которые вызывает в любом русском человеке слово «скиф» и на которые рассчитан коммерческий эффект нынешнего фильма.
Надеюсь, из этого обзора стало понятно, что в каждый из периодов русская культура находила в скифском наследии что-то свое, что-то, что позволяет нам понять не столько собственно скифов, сколько нас самих.
Что же скажет потомкам о русских начала ХХI века художественный фильм «Скиф»?
Обсуждать его содержание нет никакого смысла. Заголовки рецензий говорят сами за себя. «Упыри в навозе режут друг друга» – историк, оружиевед, реконструктор Клим Жуков; «Грязь на экране и смех за кадром» – историк, публицист Михаил Диунов.
И тем не менее,
создатели фильма открывают совершенно новый для русской культуры взгляд на скифов.
Скиф – это не азиатский кочевник (они показаны в фильме отдельно), не русич-славянин и не их евразийский гибрид. Скиф – это... эльф.
Авторы попытались укрыться от стрел критики в свой адрес тем, что фильм, мол, не исторический, а фэнтезийный. Конечно, и на том спасибо, что в сценаристы этой киноподелки посмертно не зачислен сам Геродот (Нестору Летописцу вот год назад повезло куда меньше).
Однако и фэнтези – это весьма почтенный жанр, у которого – сюрприз! – существуют собственные каноны, нарушать которые чревато.
Кривые бревна, грязь, лесные мужики в масках, викинги в рыцарских латах и слова, взятые из учебника истории России...
Да это же «13-й воин» (1999), в котором Антонио Бандерас изображает арабского путешественника ибн Фадлана, оставившего нам подробное описание встреченных им на Волге русов. А знаете, чем запомнился этот фильм в истории кинематографа? Правильно – грандиозным финансовым провалом. Даже для Голливуда предложенный микс оказался несъедобным.
И вот тут мы приходим к самому главному.
У американцев нет ни собственной древней, ни собственной средневековой истории. Поэтому они без всякого зазрения совести тянут в свою массовую культуру все и отовсюду, произвольно смешивая, интерпретируя и преображая.
Конан-варвар писателя Роберта Говарда (его эпигонов и подражателей) и кинорежиссера Джона Милиуса может быть хоть киммерийцем, хоть дотракийцем. Тринадцатый воин писателя и режиссера Майкла Крайтона может быть хоть ибн Фадланом, хоть Оби-Ваном. И то и другое для Голливуда и его аудитории набор звуков – не более.Но мы-то вроде как совсем другое дело? У нас и Геродот, и Нестор, и Лызлов, и Екатерина, и Барклай-де-Толли, и Васнецов, и Ростовцев, и Блок, и Рыбаков. Все наше, все родное. Протяни руку и потрогай.
Но нет. Сделав своего «Скифа» таким, как они его сделали, авторы фильма и все причастные к его производству хотят сказать всем нам и последующим поколениям: «Да, янки мы, да – американцы, с бесстыжими и глупыми очами».