«Я родился там, где полгода зима, где полгода снег, а много людей никогда не видели снег, они родились там, где всегда жарко... Как их жалко. Я видел множество иностранных фильмов, особенно американских, я читал массу английских романов, и сколько же я слышал песен на разных языках! А вот они там наших песен не знают, не видели нашего кино... Как их жалко. Я мечтал и мечтаю побывать в Бразилии, в Японии, в Индии, Сингапуре, в Новой Зеландии, наконец. А они там побывать в наших краях, там, где я родился, не мечтают... Как их жалко», – говорится в тексте композиции.
Писатель пояснил, что вовсе не пытался таким образом что-либо высмеивать: «Если кому-то хочется стеба, пусть слушают группу «Ленинград». А для меня это и есть патриотизм».
«Конечно, говорить о том, что мне жалко голландца какого-нибудь или бельгийца, потому что он никогда не видел Кемерово или Новокузнецка – ну так, всерьез если – не скажешь. Мне их жалко немножко по другой причине. Мне их жалко, потому что они не русские. Мне их жалко, потому что они не такие чувствительные, не такие впечатлительные, не так сильно любят родину, как как мы – потому что нашу родину любить труднее, чем Голландию или Бельгию. И в связи с этим им неведомы многие радости нашего застолья, когда люди, вот как наши, поют, собравшись за столом. Нет, бельгийцы с голландцами тоже любят выпить и попеть, но у нас это происходит по-другому! У нас уж если горе – то горе, если радость – то радость», – пояснил он в интервью порталу sobesednik.ru.
Гришковец вспомнил, что в Швейцарии видел, как по улицам «ходят очень, очень, очень пожилые люди – им лет под сто, а может быть, кому-то за сто».
«И вот идет такая старушка, и она такая одинокая, совсем-совсем одинокая, и ее ведет под руку какая-то филиппинка-няня. Но она же ее не любит, у нее такой заработок. И кажется, что эта бабушка столетняя просто забыла умереть, хотя это прекрасно, что они там так долго живут. Но вот я вспоминаю другую бабушку... В сибирской деревне знал я тетку одну, она раньше работала почтальонкой, умела играть на гармошке и пела. Муж у нее уж помер, дети разъехались, она одна давно... стакан водки выпила – и поет и пляшет. И все ее обожали. А потом она после чьего-то дня рождения или свадьбы зимой шла домой и, не дойдя до дома немножко, присела в сугроб, да и замерзла насмерть. И вся деревня ее страшно оплакивала, и все горевали, потому что ее страшно любили», – поделился он воспоминаниями.
«И вот чья жизнь лучше, я, честно говоря, не знаю. И вот в этом смысле мне тех швейцарских бабушек, аккуратно одетых, с бриллиантами на пальцах, с прислугой... мне их жалко как-то. Вот было у них все, но чего-то они недочувствовали. Ни разу не спели, не сплясали так», – заключил Гришковец.