В 2012 году мировой кинематограф с головой окунулся в ретро – в 70-е, 60-е, 50-е и даже 20-е, для чего отказался от цвета и звука (это относится не только к «Артисту», но и к «Табу» португальского гения Гомеша). Также это был год кино про кино и год возвращения нескольких классиков, одно время по недомыслию списанных в утиль – Бертона, Каракса, Ким Ки Дука и кое-кого еще.

«Артист» Мишеля Хазанавичуса

Герой «9-й роты» говорил: «Красота – это когда нет ничего лишнего, например, танк». Красоту «Артиста» в этом смысле хорошо характеризует тот факт, что известный своей тягой к сокращениям продюсер Вайнштейн (он же Харви Руки-Ножницы) после просмотра изрек: «Я не знаю, что тут можно вырезать». Этот фильм – редкий самоцвет в компостной куче романтических комедий. Не изощренная пародия, каким было «Немое кино» Мэла Брукса, где единственное на весь фильм слово – «нет!» – произносил великий мим Марсель Марсо. Не артхаус вроде «Юхи» Аки Каурисмяки, где черно-белые персонажи также предпочитают отмалчиваться. Не эксперимент ради экспириенса. А то ли признание в любви к эпохе Чаплина и Ко, то ли попытка сыграть на потенциально модной теме (если в моду вновь вошли виниловые пластинки и пленочные фотоаппараты, то почему бы не возникнуть и моде на немое кино). Важно, что Хазанавичус не иронизирует над ретро-стилем, а аккуратно ему соответствует. Не умничает и не играет в постмодернизм, а честно воспроизводит те обаяние, наивность и простоту, с которых начиналось массовое зрительское кино. Немыслимо, но «Артист» и впрямь выглядит чем-то новаторским, оригинальным и свежим, как будто мы сами живем в 20-х, где киносеансы без тапёра не обходятся.

В первом в истории звуковом фильме Эл Джолсон произнес фразу «Подождите, вы еще ничего не слышали!», и с тех пор мы слышали в кино слишком многое из того, чего бы лучше вовсе не слышать. Крик под титры «тишина на площадке!» звучит как избавление. Неужто, Господи, не будет никаких плоских шуток, нотаций о правах малых сих и получасовых монологов о благоглупости бытия? Не будет, нет. А будут свет, радость от жизни и неподдельные эмоции, которые ясны и без слов. Зря одна из героинь сокрушается: «Жаль, что песик не умеет говорить». Говорящие собаки в кино – верный признак китча. Говорящие люди зачастую тоже, и «Артист» заслуженно пролезает в иконы стиля, расталкивая локтями всех, кто рядом.

В Каннах Хазанавичус произвел фурор. Уставшие от многомудрых, концептуальных и социальных лент зрители плакали и аплодировали стоя. Это притом что изначально фильм даже не планировали брать в основную программу – и организаторы оправдывались, расшаркивались, извинялись, награждали на диво пластичного Дюжардена за лучшую мужскую роль... Молчи теперь, Европа, «дура сквозная». «Мусьи, заткните ваше орло...» (с). Далее – по тексту.

«Корпорация «Святые моторы» Леоса Каракса

Гений Каракса спал двадцать лет («Полу Икс» француз явно снял, не приходя в сознание) и вот, наконец, проснулся. Встал с кровати, отпер дверь волшебницким ключом и вошел в кинозал, где всё еще спящим зрителям крутят киноклассику. В роли проснувшегося гения Каракса – сам Каракс, фильм посвящен погибшей супруге, родная дочь занята в одной из ролей – дочери же. Аллюзий на биографию автора и на сокровищницу мировой культуры в «Моторах» столько же, сколько клопов в чумной ночлежке, но лучше их не считывать и ни о чем таком вообще не знать – только мешает просмотру и позволяет заподозрить режиссера в излишнем самолюбовании. В том, что снимая не слишком серьезный фильм, он слишком серьезно к себе относится.

За сутки герой Каракса – мсье Оскар (в исполнении, разумеется, Дени Лавана) проживет с десяток жизней, работая то ли на Бога, то ли на Дьявола. Повинуясь воле заказчика, он будет просить милостыню в образе старухи, имитировать соитие с инопланетным монстром, убивать сам себя и умирать от своей руки, чтобы в конце концов сойтись с Кайли Миноуг на крыше закрытого универмага «Самаритен». «У нас есть только двадцать минут, чтобы наверстать двадцать лет», – скажет она. И они наверстают.

Блестящая фантасмагория, больше симфония, чем фильм (то есть нечто, что не описать буквами), полотно о магии кинематографа и фальши современной жизни, что по сути – одно (недаром зрители так часто путают актера с его амплуа). Антре, аттракцион, фокус, вызов – печальный, грациозный, смешной и нелепый. Когда отвратительный дикарь – господин Дерьмо из новеллы «Токио» – похитит супермодель Еву Мендес и переоденет её, безответную, в мусульманскую чадру, начинаешь даже переживать за безопасность режиссера. Когда ансамбль гармонистов сбацает рок под сводами церкви – тем более. Это не «современное искусство», но ответ лицедеев – тех, кого хоронили за оградой. Роскошный лимузин, мигая фарами, прошепчет им под титры – «Аминь».

«Темный рыцарь: Возрождение легенды» Кристофера Нолана

Почти никто не верил, что третья часть превзойдет вторую (многие не согласятся и теперь), однако результат заставляет предположить наличие между Ноланом и дирекцией Warner Bros примерно такого разговора:

– Ну, лучше, чем в прошлый раз, ты точно не снимешь!

– Кто? Я? Еще скажите, что не сниму длиннее.

Потом стороны забили на пиво, и Нолан то пиво выиграл.

Допремьерный скепсис насчет «Возрождения» усиливал выбор Бэйна на место главного злодея. В своем посконном виде монстр явно недотягивал: в элиту готемской галереи бестий его включили заочно и лишь за то, что его комиксовский аналог однажды сломал темному рыцарю позвоночник. В провальном «Бэтмене и Робине» Шумахера Бэйну досталось по погонам: зеленокожий двухметровый дебил на посылках у Плюща – это он и есть. Перед лицом Леджера в шрамах такой расклад выглядел чистым самоубийством. Над Готемом кружились птички-обломинго. Но Нолан дал Бэйну всё. Идею, сверхзадачу, миссию, харизму, тройное дно. И белку, и свисток. Уже на первой сцене, где его люди разрезают самолет на куски прямо в воздухе (тут, наверное, нужно добавить, что Нолан старается снимать вживую всех и всё, прибегая к компьютерной графике лишь при крайней необходимости), становится очевидно, что воплощение вполне соответствует грандиозности замаха. А когда этот лысый, примостившись у броневичка, предложит готемцам «грабить награбленное» и «вернуть себе город», зритель уже отдает себе отчет в том, что у комиссара Гордона, возглавившего отряд сопротивления, вполне корниловские усы. Фраза «вы арестованы властью народа» прозвучит ближе к концу, расширив круг возможных политических коннотаций: большинство преступлений творятся властями именно от имени народа, а воля народа (будь она хоть трижды мнимой) – давно уже санкция на любой беспредел.

Это, конечно, не про нас, это про них. Нолан эксплуатирует главный обывательский страх рядового американца: страх перед репьём, перед пролетарием, перед бунтом окраин. И вот он, нате. Предваряя его явление, гимн США, где о вечном процветании и несокрушимости Америки и без того сказано неуверенно, пропоет трагичный и слабый детский голосок. В том, что касается социалистических революций, жизнь редко преподносит новые сюжеты. И кто бы ни стал в конечном счете «навозом истории» – революционная матросня или немытые хиппи с Wall Street, а рука восставшего трудового батрачества всё одно – в конце концов сжимается на собственном горле, «власть народа» оборачивается властью хунвейбина, хама и хаоса, в сортирах лопаются трубы, номер 911 отмалчивается, поделенное богатство не приносит обогащения, и люди самозабвенно пожирают друг друга. Пиши Бунин свои «Окаянные дни» в жанре приключенческой фантастики, могло бы выйти что-то вроде «Возрождения легенды». В любом случае, эту чашу с цикутой проглатываешь залпом, с осадочком, и уже лезешь за добавкой, прекрасно зная, что носить этот хомут теперь не Нолану, не Бейлу и даже не Бэтмену. Для четвертой части потребовался бы котлован бисера: свиней-то навалом, но дураков больше нет.

«Рассказы» Михаила Сегала

Уморительно смешной сборник сентиментальных, но сатирически беспощадных новелл. Про что-то такое мы все знали, но не каждый готов был артикулировать. Молодая пара заказывает себе свадьбу «не как у всех», но по ходу разговора с ивент-менеджером скатывается в узнаваемую пошлость с баянистами, тостами «за хотелось и моглось» и конкурсами, придуманными для унижения гостей. Взятка, выплаченная за оформление талона на техосмотр, доходит по не самым плохим рукам (ибо у всех – обстоятельства) до президента – он весь в белом, на коне и берет от губернатора не деньгами, но услугами: приструните, мол, тех, которые против стабильности. Для поиска заплутавшей в лесах девочки полиция обращается к медиуму – трогательной библиотекарше, которую неосознанно жаль всем, кто за последние десять лет хоть раз заходил в библиотеку (в кадре – много пушкинского текста, в подстрочнике – намек на эру суеверий и «Битвы экстрасенсов», что подменили собой и культуру, и гражданские институты). Зрелый редактор умного журнала полюбил молодку, любовь взаимна, секс хорош, но нетвердое знание любовницы, кто с кем воевал в Гражданскую и сколько миллионов расстрелял лично Сталин, повергает его в депрессию. Как можно любить человека, считающего, что немцы дошли до ИКЕА, что Дзержинский – писатель, а урки – это орки? «О чем с ней трахаться?» (с)

Слоган фильма – «когда нет романа», завязка – отвергнутая издательством рукопись рассказов, всё вместе – напоминание о том, что давненько у наших режиссеров не получалось снимать одновременно смотрибельное, умное, качественное, светлое, свежее, но все-таки полнометражное кино, которое при этом не подлизывается ни к интеллигентам, ни к охранникам автостоянок. Раз на крупную форму дыхалка короткая, обратитесь к форме малой, как бы говорит нам Сегал. Его «Рассказы» – то ли сборник неглупых побасенок, то ли поднятый до высокого жанра киножурнал «Фитиль». Мысли вроде бы простые – деньги конвертируются во власть, образованность есть волшебство в глазах невежества, но это кино, безусловно, авторское, снятое без помощи государства и при этом лишенное снобизма высоколобых. В эпоху, когда «русская новая волна» предлагает вывернуть отчизну язвами наружу и ужаснуться, а пригламуренный мейнстрим замазывает те же язвы враньем и дорогой косметикой, Сегал показал Россию и жизнь в ней с точки зрения человека, который страну свою любит и даже в её недостатках готов найти повод для оптимизма и иронии. То есть то, с чем местные от адамовых времен встречали любой вызов быта и с чего генерировали свой культурный код. На этой почве взрастали советские анекдоты и первомемы типа «дважды еврей Советского Союза». О чем-то таком писал Довлатов. За чем-то таким мы переживаем жизненные коллизии, как переживает разбитую любовь один из героев Сегала за ироничными разговорами о Троцком.

Ну а еще это русский Кафка, чего «позитивно мыслящей молодежи», увы, не объяснишь.

«Пьета» Ким Ки Дука

Бесстыдно благополучная, скучная и почти свободная от преступности Южная Корея обожает фильмы про кровь, садизм и дно, в которое постучали снизу. Странам, где вся эта жуть лишь парафраз вечерних новостей, корейцев не понять: откуда, мол, такое зверство, ведь всех кормила грудью мама? Ким Ки Дук напоминает – не всех. В стране, где семьи святы, где матерям отдают всё, а детям – ещё больше, отсутствие родительской ласки способно породить монстра. Но убитая горем мать – монстр даже более жуткий.

Угрюмого садиста Кан До в сеульских трущобах боится каждый фрезеровщик: клиентов своего босса-ростовщика он не убивает, но калечит – выплаты по страховке покроют их долг. Однажды в дверь постучит женщина, назовется блудной матерью и скажет «прости». И он простит, себе на погибель: не христианская богоматерь, а языческая эриния вошла в его дом. Жестокость превращает людей в чудовищ и будит в чудовищах людей. Никого не жалко – и жалко всех. Одновременно.

Благодаря «Пьете» с её завиральностью, жутковатым самобичеванием, сентиментальностью ада и предвзято-злой пародией на капитализм культовый режиссер получил высокое академическое признание и «Золотого льва» Венеции. Но даже по корейским меркам его кино – чересчур жесткое, одна из актрис Кима вообще пыталась повеситься прямо на съемочной площадке (не «Пьеты», но странно, что не «Пьеты»). Переплетая излюбленные темы мести, восхождения, покаяния и сопутствующие им отравленные клинки, режиссер способен шокировать даже самых преданных своих поклонников и – одновременно – навсегда отвадить от своего кино неподготовленного зрителя: боль тут такая, что отдает гротеском и злобной шуткой, которую режиссер вряд ли подразумевал. Снимайся этот фильм в России и про Россию, его назвали бы озлобленной и явно заказной русофобией. Но вне зависимости от национальности зрителя «Пьета» бьет наповал. Сжимает душу расчетливой пятерней хитрого конъюнктурщика и отпускает на волю: у сильных она воспарит, но слабых повергнет в депрессию.

«Орда» Андрея Прошкина

Четырнадцатый век, Сарай, воняет. Джанибек, известный по летописям как «добрый», убивает Тинибека и посылает гонцов в Москву к князю Ивану: если митрополит-чудотворец Алексий не вылечит ханшу Тайдулу от слепоты, Русь ждет разор, а Москву – пожарища. Читавшие учебник по русской истории знают, что у Алексия все получится. Но перед тем, по версии Прошкина, митрополиту придется пройти через самоотречение, искус и невыносимые муки в духе Мэла Гибсона. Крест-то нести тяжело, о том многие слышали.

Шекспировская мощь актрисы Хайруллиной (Тайдула) и сочная, нарядная, изобретательная работа Прошкина искупают все недостатки фильма, точнее, один-единственный: его пропагандистский характер (в спонсорах, кстати, Газпром). Русь – «хранимая Богом родная земля» – заслонила Европу от азиатского варварства и мерзости (гной, сало, инцест, братоубийство, отрубленные пальцы, немотивированное насилие), а помог нам Господь – не какой-нибудь, а именно православный, пришлые монахи-католики не то что Тайдулу исцелить, коня себе достать не могут (крайне важно, что ханша и ослепла-то после того, как русскому безвинному рабу отрубили голову, типа глаза не выдержали). Православной церкви сейчас крайне необходима пиар-поддержка (особенно в интеллигентских кругах), и «Орда», пожалуй, лучшее из того, что можно было соорудить для этих целей. Это фильм, созданный людьми, на которых христианство держалось все советские годы (многие из сегодняшних «профессиональных православных» выросли из комсомольцев и нетвердо знают, к какому плечу вести руку от пупа). Это фильм, паче чаянья дергающий внутри за какие-то неочевидные струнки и дающий ответ на вопросы: отчего мы – русские, насколько важно быть русским и почему за это, глядишь, еще придется бороться с новыми ордами азиатчины или мстить неразумным хазарам (при том, что 282-я статья не дремлет).

Другое дело, что выстраивать Сарай-Бату и смаковать варварство у Прошкина получается гораздо лучше, чем разговоры за благолепие, а истязаемый судьбой Алексий в своей немногословной проповеди убедителен еще и потому, что ведет её не из окна «Мерседеса». Чаще всего время работает на пользу репутации, и потому в высоких моральных качествах средневекового митрополита Алексия сомневаться не приходится. Но по репутации ныне живущих совсем другие часы тикают – наручные.

«Хижина в лесу» Дрю Годдарда

Сценарист сериала «Lost» сел в режиссерское кресло, чтобы навсегда закрыть жанр камерного восьмидесятнического ужастика, который люди поглупее еще пытаются возродить и плодят беззубые ремейки. В случае с «Хижиной» никаких ремейков быть не может – все концы обрублены, прикуп оглашен, а раз игра идет на интерес, продолжать ее бессмысленно.

Два параллельных действия на контрасте: компания неуклюжих подростков пытается выжить в осаждаемом мертвецами доме, прилизанные на пробор ученые контролируют процесс, нажимая кнопочки и поворачивая рычажки. Шаблонность ужастиков и глупость их героев в кои-то веки не просто высмеивается, а находит логичное объяснение: это даже не затянувшийся лабораторный эксперимент, а иезуитский способ жертвоприношения в пользу хтонических богов. Хорошо иметь домик в деревне: шлюха обязана сгинуть в нем первой, девственнице позволено выжить, персонажам надлежит разделиться, чтобы их схарчили по одному. А на привычную для кино нравственную дилемму – можно ли убить нескольких, чтобы спасти жизнь миллионов, дается неожиданный ответ: не нужно. Самолюбивое и циничное человечество – проект малоудачный, так что пусть пропадает, не жаль.

Приговорить род людской дозволили самой Сигурни Уивер, но даже до её появления в кадре зритель явно чует подвох: что-то тут нечисто. Слишком уж интересные актеры взяты на главные роли, слишком уж извращается режиссер для рядового хоррора, слишком уж старательно прописана как бы стандартная драматургия, слишком уж много тут синефильских кунштюков (как будто весь каталог разобрали, по буквам). Когда все узелки развяжутся, а действие сольется в единый коктейль из оглушительного безумия и расчетливой социальной антиутопии, счастливчиков ждет катарсис. Но если вы поленились посмотреть «Хижину» раньше, если были обмануты её мимикрией под стандартный ужастик и вот теперь читаете этот обзор, вы не счастливчик, примите наши соболезнования. Описанный здесь огрызок сюжета ополовинил удовольствие от просмотра. Звиняй, братва. Кто не успел, тот опоздал. А уж о том, что и режиссер, и зритель, и критик – лишь марионетки в руках кого-то с недоброй волей, тебя предупреждали неоднократно.

«Мартовские иды» Джорджа Клуни

Производственная драма, золотым стандартом которой в СССР был фильм «Высота», только вместо строителей здесь политтехнологи. Американская богема сроду не испытывала пиетета к своим представителям в высших эшелонах власти, и Клуни в этом смысле ничего нового не сказал: снег белый, трава зеленая, море соленое (в то из них, которое Каспийское, впадает Волга), большие боссы спят с практикантками, а политическую карьеру не сделать без изрядной доли цинизма. А если бы в названии фильма использовали не множественное, а единственное число (одну из героинь, стервозную репортершу, зовут Ида Хорович), это было бы кино еще и про то, что все журналисты – не менее циничные сволочи. Тоже, прямо скажем, не новость.

Вообще, почти про любого политика в любой стране можно снять фильм под условным названием «Так выглядит мразь», а поправка на сугубо американские реалии в «Идах» подчас отдает анекдотом: пользовать практиканток в этом штате сродни педофилии, а вот в отеле за рекой, где законы полиберальнее, уже можно (главное, не довести объект до суицида, иначе вся кампания насмарку). «Ты нарушил единственное правило политики. Жаждешь быть президентом - начни войну, ври, можешь обанкротить страну, но не трахай своих подчиненных», – проникновенно речет главгерой, вряд ли претендуя на оригинальность. Другое дело, что тамошняя сложносочиненная и сложноподчиненная политсистема благоволит хитрым комбинациям и политиграм (в пику нашим вбросингу и каруселингу – инструментам примитивным, но надежным), и драматургу было где развернуться: в этом проекте не так важно – что и кто, важнее – как. Если изъять из «Ид» политологическую казуистику (что, правда, способен сделать не каждый зритель), если понять, что за нотациями о политической разборчивости стоит банальная ревность, а за корпоративной местью – простая человеческая обида, налицо работа почти идеальная, как прическа губернатора Морриса, сыгранного Клуни.

Мораль, которую предлагают нам «Иды», прикидываясь дежурным разговором за этику, вполне библейского толка – «не сотвори себе кумира». Разочарование будет болезненным, в сложных случаях не то что политический идеализм – веру в человечество можно растерять. В исполнении Райана Гослинга получилось очень убедительно, а то, что перед нами эталонный по части сценарной и актерской работы фильм (из спектакля-первоосновы Клуни взял всё лучшее), понимаешь только на последних кадрах, смотря в заиндевевшие глаза его героя. С поправкой на российские реалии, где политтехнологии давно уже подменили собой политику как таковую, ему бы пришлось еще и младенцев жрать. Жрать да нахваливать отечественное.

В противном случае он был бы слишком идеален для наших грешных палестин.

«Франкенвини» Тима Бертона

Мультики Бертона всегда про любовь не только до гроба, но и после оного: мальчик-нерд Виктор Франкенштейн теряет в ДТП единственного друга – пса Спарки и поджидает грозу, чтобы оживить труп по заветам однофамильца. В порыве зависти одноклассники повторяют эксперимент над другими тварями, и сонный городок начинают терзать куда менее дружелюбные монстры. В частности, морские обезьяны, самым эффективным оружием против которых оказывается попкорн. С пониманием! В кинотеатрах то и дело хочется, чтобы особо шумные обезьяны своим попкорном подавились.

Этот старомодный (хотя и в 3D), лиричный и местами жутковатый мульт – оммаж Бертона классическим ужастикам студии Universal: от «Твари из Черной Лагуны» до «Мумии» через «Годзиллу» – чудище с иного континента, к которому прилагается школьник-японец. Бертон всегда любил монстров со сложной судьбой, а также собак: давным-давно под колесами погиб его любимый бультерьер. Сняв одноименную короткометражку, будущий культовый режиссер лишился работы на студии «Дисней», спустя годы Микки Маус позвал его обратно – делать ремейк. К тому моменту они уже говорили почти на равных: Бертон стал живым классиком, а кризис сбил с мыши спесь. Невиданное дело: «Дисней» согласился на съемки черно-белого мультфильма, хотя и собственную классику 40-х аккуратно раскрашивает. Но что с этого Бертона взять, для него понты завсегда дороже денег.

«Франкенвини» – самая автобиографическая работа Бертона, а главное – лучшее, что он сделал за последние десять лет. Технически совершенный мульт на глазах вскипает от щемящей сентиментальности, ведь оживляет труп собачки не столько электричество, сколько любовь – царица эмоций. Невольно вспомнишь, что первый в карьере режиссера провал («Планета обезьян») пришелся на период его влюбленности в Хелену Бонем Картер, а творческая зависимость низкорослых очкариков от рядом лежащих женщин общеизвестна. Во «Франкенвини» впервые за долгое время нет ни Бонем Картер, ни Джонни Деппа. Отказавшись от любимых кукол, наш Карабас воспрял и начал искать вдохновение там, где искал его прежде – в своем микрокосме, в темном, но уютном углу, в пластмассовом телетреше 50-х. «Он не странный, он живет в своем мире», – к месту охарактеризует главного героя «Франкенвини» родная мать.

«Звери дикого юга» Бена Зайтлина

Оперу нищих о сладкой истоме свободы и особой гордости тех, кому немногое нужно, пели многие – от Зюскинда в «Голубке» до Бременских музыкантов: «Наша крыша – небо голубое, наше счастье – жить такой судьбою». Вся разноголосица в жанре: «Звери дикого юга» могли стать социальной драмой, политическим памфлетом, триллером, комедией, но Зайтлин сделал совершенно волшебную по тону и наполнению внежанровую зарисовку. Это фильм, снятый глазами ребенка – с распевками, фейерверками, курицей и Кустурицей (с данным бытописателем заплаточной югославской нужды Зайтлина сравнят еще не раз).

Показать чарующими и неописуемо красивыми такую неприглядную фактуру, как мусор, антисанитария, природные катаклизмы и прочее, пожалуй, не трудно, если воспринимать их с точки зрения маленькой девочки, сроду не знавшей будней иных. Тайфун предстает перед нами гневом древних богов, от которых запросто спрятаться в картонной коробке, а нависшая над табором угроза голодной смерти трансформируется в стадо реликтовых свинобыков, отряхнувших с себя обломки вечных льдин. Сводным братом «Зверей», надо думать, является «Король лев», причем за гиен тут представители цивилизации – полисмены, врачи, волонтеры и другие люди большой земли, мешающие луизианской бедноте жить по-луизиански. По крайней мере, триумф маленькой девочки над матерью-природой и её почти мультипликационная скорбь от смерти отца точно сродни Диснею.

«Звери» – пример того, как на банальной и не слишком уютной натуре, с фольклорным бормотанием несуществующих этносов и с как бы любительской (а на деле – суперпрофессиональной) камерой можно сварить оптимистичное, щемящее и фантастически красивое кино, вся социальная мораль которого маячит на третьем плане, не вязнет на зубах и напоминает ровно о том, что Господь – лучший художник. В каких казематах Зайтлину удалось сохранить сугубо детскую непорочность (или в какой пробирке ее воссоздать) – сия тайна велика есть. Но главная тайна – откуда взять столько непосредственности, чтобы заявить прямо: если вы считаете, что благ цивилизации хватит максимум на золотой миллиард, то пусть идет к свинобыкам этот ваш миллиард. И бремя белого человека тоже, пожалуйста, заберите.

«Операция «Арго» Бена Аффлека

Мы долго откладывали, но пора все-таки признать: девчоночий мальчишка, хахаль Джей Ло и звезда дрянных блокбастеров Аффлек – очень талантливый режиссер. От этой мысли жутковато, но надо привыкнуть. Привыкли же мы к тому, что худший Бэтмен в истории снял сначала «Доброй ночи и удачи», а вот теперь «Мартовские иды».

Как и Клуни, Аффлек любит бить Америку ушами по щекам. В начале «Арго» женский голос напоминает троечникам, что именно ЦРУ свергло демократическое правительство Мосаддыка в Иране, установив там кровавую диктатуру шаха; по Аффлеку если, тех, кто захватил сотрудников посольства США в заложники, как минимум можно понять. Впрочем, как говаривают в Персии, нож свою ручку не режет: критика родных секвой находится в рамках методички. Просто правительство в данном случае не герой: оно заварило эту кашу, оно путалось под ногами, оно не смогло придумать ничего умнее, чем план по спасению соотечественников в виде марш-броска на велосипедах. Герой, как это часто бывает, – простой американский парень, который прикрыл державу «во всем этом дерьме».

Операцией «Арго» Аффлек назвал реальную авантюру по вызволению из Тегерана шестерых американцев, выданных за съемочную группу научно-фантастического фильма в стиле трэш. Вызволяет он страстотерпцев самолично – уверенной рукой, не без фантазии, с вниманием к детали и уважением к персонажам. Если Аффлек поумерит с сантиментами и найдет чем занять свои руки перед титрами (обычно они лезут с объятиями к каким-нибудь женщинам), ему вообще цены не будет.

За всё за это (за уверенную руку, за фантазию, за критику слева и за патриотический выхлоп) Аффлека в грядущем году как минимум номинируют на «Оскар», что вряд ли оценят другие державы англосаксонского мира: спасение дипломатов было заслугой нескольких стран, Аффлек же отдал все лавры Вашингтону (что очень по-американски), лишь чуть-чуть поделившись с Оттавой. При этом не ждите от фильма ни галимой политоты, ни излишнего пафоса. Когда идею марш-броска на велосипедах прямым текстом озвучивают на совещании ЦРУ, понимаешь – будет весело. Надежда на безудержное веселье усиливается при появлении в кадре комического дуэта Гудмена и Аркина, что обеспечивают операции прикрытие из Голливуда (да, это еще одно кино про кино). В конце концов происходящее на экране заставляет ерзать на стуле: хотя результат известен заранее, Аффлеку удалось отжонглировать двумя десятками допущений так (всё привычно разрешается за секунду до трагедии и на волосок отстоя от топора), чтобы заработать высшую оценку и за технику, и за артистизм, что твой Плющенко. Ключевая фраза «мы покинули воздушное пространство Исламской Республики Иран, можете заказывать алкогольные напитки» действительно прозвучала как тост.

«Королевство полной луны» Уэса Андерсона

Не так просто объяснить, чем хороши фильмы Андерсона, но тот, кто их не любит, уж точно бука и сухарь, мы с такими не дружим. Мало кому можно простить столь бесстыдное превалирование эстетики над этикой, столь навязчивое оправдание инфантилизма, столь раздражающее внимание к мелочам и столь диатезную карамельность красок. А с нашей, пацанской точки зрения, тем, кто приглашает Брюса Уиллиса на роли очкастых и печальных лузеров, вообще нужно морду разбить. Но Андерсон именно таков, и кино у него – такое. Тебе как будто вручили книжку с картинками в академической библиотеке, или преподнесли огромный и сложный десерт вместо ужина в лучшем ресторане Парижа, а ты и сам не понял, что почти весь фильм глупо улыбался и лишь хотел, чтобы лето не кончалось. Потому что за летом приходит осень, то есть зрелость, а все взрослые – унылые неудачники, которые всё портят.

Особо унылым и злобным взрослым хватило ума приписать «Королевству» педофильскую тематику, но если у кого и зудит за зиппером, то у этих самых взрослых, а не у Андерсона. Не стоило бы им свои грязные мыслишки на других переносить, особенно на режиссера, который обходится карнавалом чистой радости там, где любой другой присовокупил бы труп, трах и трагедию. Разве что дети в его фильме курят, но, во-первых, трубку (привет от Тома и Гекльберри), а, во-вторых, дети и впрямь тайком курят, когда этот порок избавлен от страха перед раком легких и имеет сладость запретного. Вы не знали? Ну, в вашем паспорте всё написано. Андерсон же, будучи человеком мудрым, отворачивается от всех детских грешков шалаша, курилки и костра за секунду до того, как они переступают порог пошлости.

В последний год перед войной во Вьетнаме (то есть тогда, когда вся нация скопом готовилась распрощаться с невинностью) мальчик и девочка полюбили друг друга. В возрасте, когда горечь от ошибки еще недоступна, они сбегают в леса, прихватив с собой пластинку Франсуазы Арди и котика в клетке. Но буря, скоро грянет буря, и несколько взволнованных взрослых спешат вернуть инфантов в свой скучный, липкий быт. Они вернут. Соединить в этом факте ностальгическую печаль и облегченное «уффф» (все живы, здоровы, никто не простыл) у Андерсона получилось великолепно. Перед нами последняя линия обороны между наивностью и мещанством, и мы верим – Андерсон её не сдаст. Последний boy – он трудный самый.

«Семь психопатов» Мартина МакДонаха

Вторую полнометражную режиссерскую работу титулованного драматурга, увы, нельзя преподнести весомо и просто – «второй фильм Мартина МакДонаха» (точка). А если можно, то авансом (фильмы его тезки – Скорсезе – до поры до времени тоже не нумеровали). Режиссер «Залечь на дно в Брюгге» явно увлекся демонстрацией своей профессиональной мощи: уморительные сцены, идеальные диалоги, сценарные выверты, изощренная фантазия, вызовы написанным законам жанра, двойное, тройное, четвертое дно и прочий изюм не оставляют после себя ощущения чего-то единого, высокого и щемящего, как дуомо в Милане или тот же «Брюгге», они лишь ассорти из коробки шоколадных конфет. То бишь МакДонах снял не шедевр, а просто лучшую комедию года. Уже немало с учетом, что лучшая комедия года появляется в прокате отнюдь не каждый год.

Безоглядное увлечение трюкачеством не проходит даром. Несколько интересных и приятных людей под титры умрут, а грусти нет. Динамичная пляска смерти оборачивается попурри из хохм. Главное воспоминание через месяц после просмотра сводится к тому, что серийного убийцу серийных убийц играет Том Уэйтс, у которого есть белый кролик. Но то, что этот расчлененный на тысячу кусочков пазл, этот коктейль с двадцатью неизвестными, этот сложносконструированный фильм-машина в конце концов обретает единое лицо, имеет приятный вкус и все-таки едет (временами даже отрываясь от земли) – само по себе доблесть. Других таких режиссеров у нас больше нет. Был Тарантино, да, кажется, вышел весь.

Психопаты, квакеры, киллеры, кролики, вьетконговцы, маленькие собачки, бубновые валеты, закончившие Йель проститутки с томиком Ноама Хомски под мышкой и маньяк Зодиак лично вытанцовывают у МакДонаха настолько уморительные па, что и Харольда Принса можно уморить (из уважения перед сединами считается, что лучше, чем Принс, мюзиклы никто не ставил). При этом режиссер буквально издевается над критиками в том смысле, что виртуозно сам себя критикует (главному герою – сценаристу в период творческого кризиса – прямо указано на кривобокость и примитивность женских персонажей), а уже привычные для МакДонаха шпильки американскому мейнстриму, гуманистические нотки и тема искупления грехов (плюс та дощечка, по которой он прошел над пропастью между сентиментальностью и трешем) в конце концов просто обезоруживают. Ты как бы понимаешь, что вместо полноценного пистолета у тебя в руках максимум сигнальный (вышел фильм, спешите видеть!), и тебе тут же с усмешкой показывают, что и сигнальный пистолет по-своему грозное оружие. Упаси Господь играть с таким человеком хоть в хоккей, хоть в покер, хоть в поддавки: все равно навяжет свои правила, всучит свои очки, переиграет и глумливо подмигнет, мол, да, тут у меня не идеально, а тут осечка вышла, но ты уверен, что всё задумывалась как-то иначе? Не уверен, Мартин, не уверен. Ещё, дай мне ещё!

«Прислуга» Тейта Тейлора

Самый весомый комплимент «Прислуге» – удивленный выдох «нет, ну надо же» от скептика, что досидел до титров (сам слышал, сам выдыхал). Чтобы замахнуться на ленту про ущемление прав цветных в Америке тогда, когда в президентах – Обама, нужно быть альтернативно одаренным человеком. Считается, что самый жуткий фильм о сегрегации еще в 1988 году снял англичанин Алан Паркер, посмотревший глазами черного на Юг времен «законов Джима Кроу» (Кроу – это собирательный образ глупого нигера-оборванца). С тех пор режиссерам приходилось изрядно поднапрячься, чтобы снять фильм про сегрегацию так, чтобы он не выглядел бледно, глупо, банально, а то и откровенным вредительством. Поднапрячься Тейту Тейлору удалось, а в честь актерского ансамбля «Прислуги» критика слагала оды. Потому и – «нет, ну надо же».

Здесь нет ни политики, ни насилия, здесь нет мрачной атмосферы – сложно сделать мрачным кино, где так много солнца, света, клумб, цветастой ткани и ярких шуток – пусть про сортиры, но отнюдь не сортирных. Но местами от происходящего на экране тошнит – и тошнит не потому, что некоторые герои кушают говно (есть в фильме и такое). Тошнит от лицемерия расисток, собирающих пожертвования в пользу голодающих негритят. Тошнит от того, что богатые барышни в нарядных платьях заставляют «опасно заразных» служанок питаться отдельно, но в полной мере доверяют им воспитание своих малолетних детей. Тошнит от скрежета жерновов, в которых режиссер перемалывает американские грехи. Тошнит, как только может тошнить от крикливого бабьего царства, где мужчины – в лучшем случае мебель, где суетятся черные щепки, где правят бал отчаянные домохозяйки – самопровозглашенные хозяева жизни. Ну и пусть себе тошнит. Этот театр не закрывать (по Хармсу), его поощрять надо. Удержавшись от прямых криков про «расизмэтоплохо», Тейлор очертил между своими героями нерушимую границу, которую никто не видит, но все чувствуют. Кожей.

Словом, не счесть алмазов в каменных пещерах, но есть в фильме и очевидный интонационный прокол. Пусть злые белые женщины виноваты во всех страданиях хороших черных женщин (даже в тех, что причиняют хорошим черным женщинам их пьяные черные мужья) – к этому уже привыкли. Куда хуже, что в разговорах черных женщин относительно их заступниц временами отчетливо слышится «смотри, ведь могут поступать и как люди, несмотря на то, что белые». А это, между прочим, тоже расизм. К счастью, есть надежда, что Тейлор это понимает.

«Шапито-шоу» Сергея Лобана

По фразам «лупа – друг юнната», «есть много ремиксов, а песня одна» и «ты – самый страшный человек из тех, кого мне доводилось видеть» минувшим летом тусовка узнавала своих. Круг «своих» заметно расширился. Звезды совсем уж андеграудной культуры (вроде работающего на чистом идиотизме Пахома) сошлись в одном проекте, позвали в эпизоды неприкаянных чудаков и предъявили себя народу – гуртом. Посмотрели многие, досмотрели не все, оно и немудрено: в общей сложности действо зашкаливает за три часа. За три часа абсурдной чечетки с медведями, космонавтами, Мойдодыром, двумя Майклами Джексонами («Ты чернее трубочиста», – кричит им Мойдодыр) и песнями в исполнении глухонемых.

Вопреки заигрыванию с т.н. «современным искусством», «Шапито» дружественно и к зрителю, и к критикам, и вообще ко всем. Узнаваемые персонажи нулевых – от блогера и хипстера до креативного прожектера – высмеиваются, но беззлобно: посмотрите, мол, какое диво, на футболку дива посмотрите, а у этого дива еще и душа есть – нежная, как цветок. Вполне современный сюжет погружен в пляжные восьмидесятые (благо в Крыму восьмидесятые не закончились до сих пор), электронные мелодии то ли западают в память, то ли выплывают из нее, в кадре маячат двойник Виктора Цоя да пионеры в красных галстуках, и непосвященный ни в жизнь не угадает, что смотрит вполне современное кино, а не ровесника «Ассы» или «Иглы», дитя времен, когда надежд было больше, деревья – выше, девки – краше, а люди если не добрее, то как минимум не столь циничны. Цинизм, злоба, даже сатира – это вообще не про «Шапито» – ленту «для семейного просмотра», снятую с кличем «смех и радость мы приносим людям». «Солондз, Гас ван Сэнт, Полански – пусть услышат этот клич!».

Столь искренне дурачатся либо сумасшедшие, либо дети, либо дети, которые свое детство с 80-х донесли, не расплескали. «Беспечальное юное поколение, которое улыбнулось лету, морю, солнцу» – и предпочло ничего не выбирать. Просто смешало два мира – реальный и вымышленный, от чего режиссер отговаривает в самом начале. Фокус сей разноголосицы в том, что трагедия одного человека при определенном ракурсе всегда оборачивается комедией, а всеобщую комедию можно легко свести к трагедии единицы (классический «торт в лицо» – из этой серии). Данный трюк Лобан выскреб дочиста, разделив фильм на четыре новеллы, главные (и неизменно страдающие) герои каждой из которых – эпизодические (и неизменно комические) персонажи в трех других. В конце концов передвижной и общий для всех шатер шапито сгорает дотла, оставив все конфликты неразрешенными. Только расстраиваться особенно нечему, «пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споем». Про то, что все – копии всех, а сами мы – «просто цифры в сети Интернет».