Жвания – небольшой сдержанно-энергичный человек с внешностью индейского вождя в исполнении какого-нибудь Гойко Митича. Преподаватель истории по образованию, кандидат наук, зарабатывающий на жизнь журналистикой; журналистов при этом считает «низшей кастой интеллигенции».
В Европе люди на любое нарушение их прав отвечают выступлением. Именно поэтому там существуют социальные гарантии
В ответ на предложение побеседовать Дмитрий позвал на круглый стол по проблеме экстремизма. За сдвинутыми буквой «П» столами разместились представители либеральной оппозиции и движения «Наши» (посередине), ДПНИ (правое крыло), национал-большевиков (слева).
Жвания сидел рядом с лидером питерских нацболов Андреем Дмитриевым и, судя по содержанию реплик, выступал одновременно в двух качествах – журналиста-эксперта и основателя социал-революционной ячейки имени Петра Алексеева. Прессы было мало, в основном сильно интересующиеся, телевизионщиков не было вовсе. Единственную камеру, на которую снимали действо и всех присутствующих, Жвания отрекомендовал как «милицейскую». Возражений, к слову, не последовало.
Разговор шел уже некоторое время и напоминал скорее представление комедии дель арте, нежели политическую дискуссию, – оппоненты импровизировали в заранее известных амплуа.
Активист «Наших» Леонид Курза, аккуратный юноша в костюме и при галстуке (почему-то ярко-красном), вяло провоцировал «неформалов», обзывая их фашистами. Те в ответ привечали «Наших» политическими проститутками и спрашивали, сколько Курзе кидают на мобильный телефон.
Несколько дюжих «нашистов» среди публики время от времени вскакивали с видом «дайте места для драки», но каждый раз, исполнив пару реплик, подозрительно быстро сдувались. Было видно, что здесь не то что до экстремизма далеко, но даже и до обливания апельсиновым соком вряд ли дойдет.
Когда круглый стол наконец закруглился, мы с Дмитрием присели в небольшом баре, чтобы поговорить о книжке.
Жвания во многих отношениях человек особенный. Увлекшись историей революционных движений на истфаке пединститута, интеллигентный петербургский грузин («мой дед служил на императорской яхте «Штандарт») вот уже двадцать лет не оставляет надежды преобразовать мир в справедливое общество свободных людей.
У большей части его поколения социализм ассоциируется в основном с дремой во время школьной радиолинейки, поездками на картошку и сбором металлолома; Жвания начинал знакомство с теорией революции по Бакунину с Кропоткиным, а продолжил практикой выпуска анархистских газет, поездками на международные съезды троцкистов, работой в питерском отделении НБП – в 90-е и, наконец, акциями прямого действия в рамках Движения сопротивления имени Петра Алексеева.
Об этом, собственно, и книга – о жизни ниже ватерлинии медиамира, по характеру совершенно маргинальной, но по сути не имеющей ничего общего с остальными субкультурными проектами, по преимуществу чисто эскапистскими. Жвания и ему подобные не бегут от общества, а, напротив, пытаются его изменить.
Пусть радикальными методами – хотя что радикального в разбрасывании пропагандистских флаерсов или плавании на кораблике во время презентации газпромовского небоскреба под стягом «Дурдом-Сити» – убей, не понимаю. Почему такая позиция считается в обществе маргинальной – это уже скорее вопрос к обществу.
- Как бы ты обозначил жанр своей книжки?
- Я никогда не скрывал того, что не занимаюсь литературой. Конечно, на меня в свое время повлияли Селин, Лимонов, Хоум с романом «Отсос». Илья Стогов называет то, что получилось, словечком «нон-фикшн», а я бы обозначил как документальный роман.
«Путь хунвейбина» и вправду читается как роман – «роман идей» на жестко документальном материале. Жвания пишет просто, резковато, местами весьма образно. Имена, как правило, настоящие.
«Я могу сказать, что Лимонов на меня сильно повлиял как писатель» |
- У тебя там прочерчена очень динамичная мировоззренческая линия. От анархизма к троцкизму, потом НБП, теперь вот социалисты-революционеры. Не жалеешь об отклонениях от курса, не рассматриваешь «шатания» как ошибки?
- Люди, с которыми я провел, например, 90-е, не всегда были адекватны, но они были искренни. О чем тут жалеть? Может быть, во время контактов с зарубежными троцкистами я и попал не к тем троцкистам, но это дало мне возможность пожить очень интересной жизнью, увидеть ту же Европу изнутри. В качестве туриста что бы я увидел и понял?
- По твоим заметкам создается впечатление, что леворадикальное движение в Европе существует на правах клапана, разрешенной фронды.
- Разумеется, развитая буржуазная демократия легко вбирает в себя многие формы протеста. Но во многом благодаря людям, которые болезненно реагируют на любое ущемление завоеванных свобод; эти свободы в Европе до сих пор существуют. Не говоря о том, что собственно «гражданские права» были завоеваны именно через протест, благодаря революционной активности. В Европе, особенно во Франции, Италии, люди на любое нарушение их прав отвечают выступлением. Именно поэтому там существуют и социальные гарантии, и «коммунистические супермаркеты»…
- Что это такое?
- В регионах, где сильны профсоюзы или в муниципалитете представлены социалисты или коммунисты, существуют такие магазины – с товарами в розницу по оптовым ценам. И при всем неприятии развитой европейской демократии как системы, я должен сказать: там, как правило, нельзя уволить человека за то, что у него потные ладошки. Профсоюз не даст.
- Хорошо, вернемся на землю. Каково быть профессиональным революционером в современной России? Стогов говорил, что у тебя жизнь интересная не только за счет поездок по Европе.
- Да, вот сегодня на круглом столе как раз шел разговор о списках «потенциальных экстремистов». Они существуют, и я там, разумеется, есть. Сегодня я пытался выяснить, на каком основании люди туда попадают. Очень интересная ситуация была во время саммита G8 – мало того что всех собиравшихся как-то выступать скопом запихнули в отстойник на стадионе имени Кирова, так еще когда мне, например, случалось выходить, за мной каждый раз шли двое с газетами…
- Зачем газеты?
- Ну, в метро надо что-то читать... В один из дней знакомый мент посоветовал не возвращаться домой – мол, дано указание «закрыть». Не важно за что, повод найдется.
- Тем не менее ни ты, ни твои активисты ни разу не садились.
- Потому что мы стараемся бессмысленно не нарываться. Мы понимаем, в какой стране живем. Нацболы, когда идут на акцию, у них такая жертвенная позиция – приковать себя куда-нибудь наручниками и дожидаться, когда скрутят. Они сразу понимают, что акция для них закончится если не отсидкой, то в отделении милиции уж точно. Я в этом смысла не вижу.
- Как ты вообще относишься к НБП и к Лимонову?
- Я могу сказать, что Лимонов на меня сильно повлиял как писатель. Как политик он скорее конформист.
- ???
- Это такой особый конформизм, желание быть глашатаем. Проследи развитие НБП. В 90-е, когда в стране нарастало чувство национальной обиды, партия преимущественно упирала на патриотизм. Потом нацболы склонились к левому проекту. Сейчас же НБП развивается в направлении организации радикальных правозащитников. Меня не оставляет ощущение, что партия встроена в некий политтехнологический сценарий. При этом ребята хотят заниматься реальной политикой. Мы – нет.
- В смысле?
- У нас нет задачи взять власть. Если угодно, мы занимаемся политикой символической – чтобы привлекать внимание, будить народ. Мы планируем наши акции как художественные проекты – это революция как вид творчества. При этом мы считаем, что ситуацию в стране можно и нужно менять. Почему у людей, которые живут в этом городе и платят налоги, не спрашивают, что они думают о строительстве башни Газпрома? Почему нет общественного обсуждения проблем ЖКХ? Люди должны принимать участие в своей собственной жизни, в принятии решений. За это и боремся. В том числе.