Большая часть творений пера и чернил годится для разжигания камина, но не для обогащения вкуса.
Современная российская литература выросла на почве однообразности и кажущейся неизменности общества
В экономике «виновниками» кризиса являются потребители, чьи доходы не позволяют неолиберальному капитализму развиваться. Попытки решить проблему через «жесткую экономию» ухудшают положение. В литературе проявляется аналогичная бедность вкусов. Запросы и предложения своей скудостью позволяют заподозрить, не случился ли вместе с «концом истории» еще также конец прозаического и поэтического жанров. И если о современной поэзии это почти можно сказать (спрос на нее ничтожно мал), то проза продается и поглощается в сравнительно больших количествах.
Россияне не перестали читать. Но многие новые книги, что они массово приобретают, выглядят такими же поддельными ценностями, как бусы, где пластик имитирует жемчуг. Что интересно, в литературе, как и в кино, господствует одноразовый стандарт произведений. Книги пишутся для разового прочтения, осуществить которое не всегда бывает просто. И дело не в господствующем повествовательном стиле. Он легок для восприятия. Не является проблемой и развлекательный характер книг, юмор и конфликты – присутствуют. Проблему представляет бытописание.
Рядом с новыми произведениями всегда продаются классические тексты. Немалая часть читателей отдает им предпочтение, несмотря на тяжесть слога, непродуманность или примитивность структуры. Далеко не всегда читатели в состоянии объяснить свой выбор. Однако он имеет причины. Чаще всего это соединение информативности повествования с новым ощущением от эпохи. Последнее кажется мне столь важным вовсе не из-за приверженности жанру исторического романа, к которому относится моя литературная работа о Византии и славянах VI века. Все дело в соединении атмосферы времени (не обязательно далекого) с новыми для читателя сведениями, включая психологический опыт и нравственные установки.
Современная российская литература выросла на почве однообразности и кажущейся неизменности общества. Этой картине мира бросают вызов с разных сторон. Нашумевший роман Захара Прилепина «Санькя» и книги Ильи Стогова льют много черной краски, пытаясь, быть может, вызвать в читателе более критическое отношение к окружающей общественной среде. В романе «Праздничная гора» Алиса Ганиева дает пугающую картину того, что все может оказаться гораздо хуже, чем ныне. Это произведение талантливого автора открывает Дагестан будущего, где восторжествовал радикальный ислам. Картины романа словно наказывают читателя за потребительскую беззаботность и терпимость к противоречиям настоящего.
#{interviewcult}Может показаться, что популярная ныне книга Майи Кучерской «Тетя Мотя» подсказывает читателю выход из тупика черных красок. Героиня романа ищет счастья в новой любви, одновременно пытаясь вырваться из «кухонного рабства». Но поиск личного счастья через частные решения не может быть рецептом для читателя, со всех сторон обложенного аналогичным бытом. Ему необходимо решение в обществе и себе самом.
Важнее всего в современной российской прозе то, что не обыкновенный «маленький человек» является героем. Им всюду становится быт. Даже попытка уйти от него через злой маргинальный отказ от потребительских ценностей выглядит не больше чем попыткой спрятаться. В литературе низкого пошиба (детективах, фантастике, «женских» и «мужских» романах) в невероятно убогой форме воспевается или просто безоговорочно принимается быт. В некоторых «героических» повестях о будущем России попадаются фигуры воителей-космонавтов, что пьют пиво из бутылок и ведут заурядные кухонные разговоры. Всем этим полна литература.
Основной психологической проблемой российского общества является вовсе не процветающий индивидуализм. Беда в дефиците самоуважения. Серьезная литература лишь взяла на прицел то, чем поражены люди. Но она не выписывает рецептов. По этой причине классика выглядит скорее конкурентом, чем предшественником современной прозы. Лучшие книги прошлого подталкивают читателя к изменению себя и своего взгляда на мир гораздо больше, чем творения ныне живущих авторов. Социальная проблематика в романах Эмиля Золя или Максима Горького соединяется с коллективной борьбой, которую вполне могут вести и индивидуалисты, если они понимают свои коллективные интересы. Однако самое важное здесь – наличие горизонта.
В новой отечественной литературе будущее существует индивидуально – в виде личной перспективы, его нет как общественного явления. Если даже иные авторы-фантасты пытаются изобразить лучший мир завтра, то картина выходит пародийной. Проблема в том, что непонятым остается настоящее, для разбора которого всегда в литературе использовался прием воссоздания прошлого. Здесь легче показать логику событий, что уже произошли и были осмыслены с разных сторон. Но исторический роман остается «немодным жанром», хотя его актуальность, после того, как в 2008 году в мире начались перемены, не может не возрастать.
Ответы литературы прошлого могут казаться наивными. Они заставляют читателя размышлять, а не принимать легкое успокоительное или дозу сильнодействующего усилителя депрессии. Радуют классические тексты полезными сведениями, добытыми трудом автора (подчас многолетним). Но лишь лучшая старая литература может вполне удовлетворить нового, современного читателя. В ней нет того, что может дать только проза нового поколения. В ней точкой опоры взята другая эпоха, не та, что воссоздается на страницах, а та, что породила автора. Не только книги, но и писатели – их образ мысли и идеалы – есть продукт времени.
Бытописание во всех жанрах – примечательная беда современной прозы. Она порождена жизненной позицией большинства авторов, выступающих творцами-наблюдателями. Писатели зачастую удалены от больших событий своего времени, а некоторые, возможно, верят, что таких не существует вовсе. Однако именно участие в событиях, принадлежность к активному кругу современников и помогает автору видеть главные проблемы эпохи. В потоке мелких неурядиц и массовых мифов (националистических или рыночных) такой писатель лучше видит и чувствует главные проблемы своего времени. Речь идет не только о конфликтах больших социальных сил. Проблемы социального характера или психической организации имеют, быть может, не меньшее значение. В результате литератор оказывается способен побуждать читателя к изменению себя и своего взгляда на мир, включая и взгляд на потребление, без которого материальному существу не обойтись.
Плохо, когда литература выступает лишь кривым зеркалом времени, отражая его либо слишком хорошим, либо чересчур плохим. И еще хуже, если только такие авторы и смотрятся в глазах читателя своими. Дело художественной прозы – не только ставить вопросы, но и давать ответы. Причем делать это лучше в форме тех же вопросов, через конфликты героев и обстоятельств, которые читатель должен ощущать и понимать.
Кризис литературы неотделим от кризиса критики. Она воспитана той же средой возвышенного до главенства в жизни быта, что позволяет думать, будто искусство может жить само по себе. Само по себе оно может лишь зачахнуть или умереть. Однако если общественная среда не питательна, то унылых книг по факту будет рождаться много, и камин в пасмурный день найдется чем разжигать.