«Социальное бесчувствие», антисолидарность трудящихся – актуальный тренд сезона. В последний раз это ярко проявилось на концерте U2 в Москве: публика искренне желала сделать приятное Боно, подпевала и плясала, но совершенно терялась, когда Боно произносил монолог в поддержку Аун Сан Су Чжи, политзаключенной из Бирмы, или цитировал южноафриканского борца с апартеидом пастора Десмонда Туту. Когда бежали по экрану строки из Всеобщей декларации прав человека или когда Боно прославлял Горбачева. Стадион решительно не понимал, зачем тут все это, когда и так всем хорошо и весело.
Мы готовы испытывать чувство солидарности с Бесланом и с чем угодно, но только так, чтобы нас лично и наших детей это никак не задевало
Рок-н-ролл для нормального человека – первая ступень на пути к свободе: внешняя раскрепощенность со временем трансформируется во внутренние убеждения. В России считается вполне нормальным истерически любить Битлз или, допустим, U2 как музыку, как эстетику – знать все песни наизусть, «снимать» один в один аккорды, увешивать квартиру постерами, при этом оставаясь совершенно равнодушным к идеям свободы, солидарности, человеколюбия, которые эта музыка выражает.
В России ритуал с особенной легкостью подменял и заслонял все живое. Поповские и дворянские дети, пошедшие в революцию, бунтовали в первую очередь «по эстетической линии» – против церковных, школьных и прочих казенных обрядов, которые противоречили пореформенной экономической и политической модели общества.
Дети из рязанской средней школы №1 ПОКАЗАЛИ, что помнят о событиях в Беслане (фото: ИТАР-ТАСС) |
Советская власть была в этом смысле ничем не лучше, разработав массу утомительных коллективных ритуалов – особенно на все случаи смерти. Поминать погибших или ушедших при помощи траурных шествий и митингов; добывать в память о них сверхплановый уголь или сталь; наконец, стоять истуканом у Вечных огней или на вахтах Памяти – это у нас и до сих пор считается единственно верным способом поминовения. Кощунством считается любое нарушение этих норм – помнить и скорбеть нужно обязательно тупо. «Нравственно у нас стало только то, что лживо», – писал Фейербах в 19 веке, обличая церковников; перефразируя, можно сказать, что сегодня нравственно у нас все, что скучно, от чего клонит в сон; нравственно в конечном итоге то, что удобно.
Вся эта ритуальность достигала всегда одного и того же отрицательного результата: она отбивала у человека способность испытывать какие бы то ни было собственные чувства.
3 сентября сего года в рязанской школе №1 в ходе траурного митинга, посвящённого памяти жертв теракта в Беслане, была показана инсценировка трагических событий тех дней. Ученики, как сообщает городской сайт, «воссоздали картину тех трагических событий, включая гибель детей; дети – участники спектакля падали на землю, как бы сражённые пулями террористов». Блогеры, а также общественные деятели посчитали это чиновничьим кощунством (поскольку на митинге присутствовало городское руководство) и потребовали в назидание уволить директора школы.
Обвинительная риторика в блогах по поводу инсценировки сводится в основном к двум упрекам – «стресс для ребенка» и «непедагогичные методы», хотя на самом деле улей был растревожен именно нарушением ритуала. За всеми этими упреками стоит невысказанное, но явное требование: «Мы готовы испытывать чувство солидарности с Бесланом и с чем угодно, но только так, чтобы нас лично и наших детей это никак не задевало».
В Рязани, как выяснилось, не только пироги с глазами: понадобилось, конечно, около ста лет выдержки, чтобы в старинной школе № 1 (основана в 1907 году), где два драмкружка и два выпускника – Героя России, школьники, наконец, сами решали, как им выражать свои чувства. Участники инсценировки инстинктивно высказались наиболее убедительным образом, даже с точки зрения актуального искусства. Они свели все к минималистскому жесту, буквально повторив то, что случилось с их сверстниками в Беслане шесть лет назад. Слова не способны выразить то, что находится за пределами гуманности – у жеста тут гораздо больше возможностей. Молчать в память о погибших, стоя по стойке смирно, – это, конечно, всегда уместно и очень надежно, как черное платье от «Шанель». Но ритуальное молчание детей означало бы в данном случае смирение и бессилие, не говоря уже о том, что смотрелось бы пустой формальностью ввиду частого использования.
Этого не случилось, к счастью. Дети поступили единственно правильным образом: они ПОКАЗАЛИ, что помнят.
Грош была бы цена, если бы это все придумали взрослые – но, я уверен, взрослые никогда не додумались бы до такого. Оттого жест этот заслуживает быть оцененным вдвойне.