Там ниндзя сидят и ка-а-ак из этих рвов выпрыгивают! А снаружи, да, кажется гладким…»
Так и наш родной русский язык… Вроде поле гладкое, а на самом деле – ровное…
Сколько себя помню, все твердят о кризисе русского языка. То засилье в нем слов-паразитов, то иностранных заимствований. Русский язык штормит, как юного Гришковца в погоне за зелеными махаонами из Красной книги. Сейчас новая беда – «падонки». Свет им не мил без того, чтобы не исковеркать исконное русское слово. Вот и лезут изо всех щелей «медведы», крича «Превед!» скукожившимся «йа креведко». Кризис? Однозначно! А откуда он взялся?
У нормального обывателя активный словарный запас образуется из 1000–1500 слов и выражений
От невозможности сказать то, что хочется, теми выразительными методами, что имеются в современном языке. Нет, конечно, мы не берем здесь языковников-профи типа писателей, спичрайтеров и прочих товарищей, имеющих дело с доведением мыслей до широкой публики. Эти господа и из трех матерных слов могут сделать такие конструкции, что те донесут постулаты практически любой сложности.
Профессионалы, что с них взять? Нет, нас интересует простой человек. В школах обученный и поэтому ничего из школьной программы по литературе не читавший. Равно как и всего остального многообразия…
Итак, разложим по полочкам, что же у нас в языке творится.
У нормального обывателя активный словарный запас образуется из 1000–1500 слов и выражений. За вычетом обсценного дискурса, это получится примерно 800–1300 слов. Для сравнения, у Д. Донцовой вокабулярий состоит из 600 слов, причем вкупе с рекламными брендами. Для другого сравнения, словарь самой продвинутой гориллыпо имени Коко состоит из 2000 слов.
Богатство языкового выражения определяется количеством употребляемых синонимов. Для глагола «сказал» можно подобрать около сотни синонимов разной эмоциональной окраски. Собственно, именно этим и отличается слово родного языка: оно не только описывает нечто, но и обладает мощным эмоциональным зарядом, богатыми ассоциативными рядами, связывающими это понятие со множеством других близких и далеких слов.
Такими свойствами не обладают заимствования. Нет, потом, с течением времени, они обрастают и связями, и окраской, но пока слово «свеженькое», не притершееся, оно зачастую вызывает раздражение и непонимание. Если оные чувства превышают некий предел – слово не приживается. Некоторое время назад такое отторжение вызывало японское слово «суши». По Москве запестрели кафешки под названием «Мир суши». Я, как заядлый остряк, тут же решил, что должны быть кабачки с названиями «Мир моря», «Мир пустыни» и «Мир рек и озер»… И что вы думаете, сразу же «суши» заменили на более нейтральное «суси». Впрочем, тут что хреном, что редькой по лбу: суси – сразу ассоциируется с Сусаниным, императивом «соси!» и кати-лелиным «муси-пуси».
По одной из идей, омонимии – слов, пишущихся одинаково, но имеющих разный смысл, – в языке быть не должно. А избыточная омонимия – как раз один из признаков языкового кризиса. Причем некоторые слова добавляются в наш язык сразу с несколькими значениями. Чего стоит знаменитый «сталкер» Стругацких, или «файл», обладающий минимум тремя разными смыслами.
Итак, мы вычленили четыре признака кризиса языка:
1) неиспользование всех его богатств обычными людьми; 2) при этом парадоксальное желание «исковеркать» знакомые слова для придания большей выразительности своей речи; 3) лавинообразное заимствование иностранных слов; 4) одновременное непонимание и неприятие большинства из них.
Последние два пункта усугубляются еще и состоянием науки и культуры. Для определения вала новейших понятий опять-таки используются заимствования. Мало того, эти иностранные слова компонуются уже по законам русской грамматики, порождая монстров типа синхрофазотрона, медиаплеера, драгс-трафика и прочих стари мерзких кашек. В науке давно стало общим местом взаимное непонимание не только между исследователями разных ветвей естествознания, но и среди ученых, сидящих буквально в соседних лабораториях. Количество новообразованных терминов зашкаливает. Каждый исследователь считает своим долгом ввести несколько собственноручно изобретенных понятий, адекватно растолковать которые возможно лишь после прочтения нескольких монографий этого автора.
Вот вам и пятый признак: экспоненциальное усложнение научного и околонаучного описательного аппарата.
Все эти новые слова настолько загружают мозг, настолько запутывают сам процесс коммуникации и когнитоиза, тьфу, понимания, конечно!.. что поневоле хочется весь этот терминологический вал пустить под откос… Как то сделал однажды драматург и президент Вацлав Гавел в пьесе «Уведомление», которая шла в знаменитом Театре на Юго-Западе (до сих пор обитающем в доме, где снимали уже обе «Иронии судьбы») под названием «Птидепе» . Гавел еще в 1968 году довел до абсурда язык канцеляризмов, назвал его «птидепе» и выпустил в жизнь. Язык потрепыхался и издох, пьеса получила несколько премий и была благополучно забыта. А зря.
Если окунуться чуток в историю и вспомнить, откуда есть пошла незалежна Украина, то бишь неудобоваримый украинский язык, то можно натолкнуться на такую шокирующую информацию: украинский был создан искусственно в угоду политическим веяниям средины и конца позапрошлого века! Позволю себе пространную цитату: «Около 1866 г. во львовской семинарии образовался кружок молодых людей, во главе которых стоял Емельян Партыцкий. Они принялись за составление такого словаря. Составление материала происходило таким образом, що брали до рук немецкий словарь и при каждом немецком слове остановлялись, як то сказаты по «руськи» так, щобы оно не было московским. Тогда русское слово переиначивали или выдумывали совсем новое». Эк натрудились хлопци! До сих пор расхлебываем!
Каждый исследователь считает своим долгом ввести несколько собственноручно изобретенных понятий |
Но одно позволяет склонить перед ними голову и снять кипу: труд был действительно титанический. Если сейчас точно таким же образом перелопатить русский язык… Нет, не с целью родить очередного искусственного монстра, а чтобы разделить вышеупомянутые омонимы, сделать термины удобопонимаемыми, упростить, с одной стороны, и раза в два, если не в три, увеличить количество слов… Или хотя бы привести понятия к некому общему знаменателю, чтобы любой термин был ясен с первого прочтения.
Как у японцев? Для родных слов – мудреные иероглифы хираганы, для иностранных – простые знаки катаканы. Вполне себе образец для подражания…
Вы возразите, что для того, чтобы трансформировать таким образом наш язык, потребуются усилия кучи институтов, народных денег, а результат не гарантирован? Как сказать…
И тут вылезают на белый свет еще два признака языкового кризиса. Шестой: разница диалектных произношений и написаний слов, наличие множества арго, возникающих не только по территориальному признаку, но и по социальному. Сюда идет блатная феня, языки таксистов-сантехников-авторемнотников-компьютерных дел мастеров, призванные не столько для передачи информации, сколько для запудривания ушей клиентов, дабы расцвели на оных лопоухих органах пышные спагетти с неотколупываемыми присосками. В этой категории и упомянутые в начале «падонкизмы», «постнеологизмы», «алогические псевдодетерминизмы» и прочие продукты изощренных умов деятелей андеграунда www.metro2033.ru.
Признак номер семь: появление движений, призывающих возврат к корням, объясняющих устойчивые идиомы с таких неожиданных сторон, что диву даешься, с дуба падаешь, а отвергнуть с ходу не получается: авторы-то энциклопедисты, ерш их купрум! Одним из самых толковых объяснителей, несомненно, является Николай Вашкевич. Он читает арабские слова наоборот, не справа налево, а, как положено, слева направо, и получаются… русские! «Отставного кази барабанщик» – тут даже порядок прочтения тот же. Лишь одна буква мигрировала, а как резко появляется бьющий в темечко катарсис «дошло!».
Ну и куда ж мы без неоязычников? Эти господа рвутся к тем самым корням праязыка. Априори праязыком является русский. Вот и пытаются энтузиасты возродить былые традиции, понять смысл привычных слов… Например, у Пятибрата в его «Глубинной книге» встречаем такое: «Кастрюля: Ка (камень) – твердое, Ст (стелла) – вертикально стоящее, Рю (рюмка) – объемная фигура вращения, Ля (доЛя, воЛя) – проводящее силу снизу вверх». История происходит от слова «Тора», значит, долой ее! Даешь вместо «истории» – «родобылие» и т.д.
И все бы ничего, если бы не торчали за этими попытками длинные уши тех, кто пытается патриотизм перековать в ура-патриотизм, сделать из движения к корням политическую пешку. Нет, я далек от мысли, что возрожденцам кто-то платит! Ни в коем случае! Зачем платить тем, кто и так будет делать то, что считает первостепенно значимым? Но вот незаметненько направить их капельку в сторону от начального вектора движения… Это и дешевле, и проще… Да и без политической воли никак не привить людям понимание того, что русский язык, как, впрочем, и почти любой другой в нынешнее время, совершенно определенно нуждается в коренном реформировании… И если уж давать этот новый язык, то, конечно, под соусом чего-то древнего и исконного. А то, что он сделан в лабораториях, можно будет и замять для ясности и чтобы лишних вопросов не возникало.
Так что задача момента состоит в том, чтобы русский стал, как сейчас модно говорить, интуитивно понятным интерфейсом взаимодействия человека с человеком, да и всей природой в целом.